Спят усталые игрушки

– Что? – растерялась я.

– Это Бертольт Брехт написал, – пояснила поэтесса, раздавливая окурок в пустой консервной банке, служащей в этом доме пепельницей, – гениальный Брехт, абсолютно неправильно понимаемый в нашей стране. Вы что-то сказали?

– Семья у Милы есть?

Нина задумчиво повертела банку.

– Да нет как будто бы, по крайней мере сейчас.

– А раньше? Может, у нее остались дети…

Нина покачала головой:

– Как раз думаю сейчас о том, что совершенно ничего не знаю о ее прошлом. Мы познакомились два года назад, и она никогда не упоминала о своих близких. Один раз только обронила, что воспитывалась в детском доме. Мы ехали в автобусе по Холмской улице, и она, указав на маленький дом, сообщила: «Вот тут прошло мое детство, не дай бог кому-нибудь такое».

Сундукян поинтересовалась почему. Тогда Мила ответила:

– Здесь приют, слышала, остановка называется «Детский дом»? Так я в нем несколько лет провела, все испытала: голод, холод, побои. Спасибо Елене Вадимовне, воспитательнице, это она меня в стоматологический пристроила.

Потом, словно испугавшись, закрыла рот. Нинель попробовала снова завести этот разговор, но Мила ловко переменила тему и больше никогда к ней не возвращалась. Не знала Нина ничего о том, как жила Мила до их встречи. Подруга никогда не рассказывала о бывшем супруге или других родственниках, о детях также не упоминалось. Вообще-то она была приветливой, контактной, охотно приходила в гости и с удовольствием приглашала к себе, вот только о прошлом предпочитала не распространяться. Впрочем, и у Нины ничего не выспрашивала, довольствуясь тем, что подруга сообщала сама.

Я сбегала в машину и принесла сумочку.

– Узнаете?

– Да, – безапелляционно заявила Нинель, – Милочкин ридикюльчик. Я ей его на Новый год подарила, разорилась.

– Не помните, в чем она уезжала?

Собеседница покачала головой:

– Не провожала ее. Просто созвонились перед отъездом. Но ведь было довольно прохладно. Наверное, накинула норковый полушубок и кожаную шляпку, с мехом, черненькую.

– Почерк ее знаете?

Нина призадумалась.

– Думаю, что нет. Мы не переписывались, больше об искусстве говорили: театр, литература, живопись… Думаете, Милочка умерла?

Я с сомнением покосилась на сумочку. Вроде все свидетельствует о том, что из окна шагнула Людмила Георгиевна Шабанова, но ведь еще несколько часов назад я так же абсолютно уверена была в смерти Нинель Сундукян. А она вот, сидит передо мной. Второй подобной ошибки допустить нельзя.

Глава 7

Утром снова вошла в кабинет капитана. Тот от возмущения покраснел и гневно спросил:

– Ну?

Я принялась объяснять суть.

– Уж извините, перепутали. Самоубийцу на самом деле звали Людмила Шабанова, Нина Сундукян жива.

– Как это жива? – изумился следователь. – Вы тело видели? Опознали?

– Да сестра ошиблась, – каялась я, – погибшая страшно похожа на Сундукян. Тоже смуглая, волосы черные, глаза карие, потом учтите стресс… Лиана нервничала и не разглядела как следует.

– Бред, – возмутился капитан, – первый раз с подобным сталкиваюсь. Глупость несусветная и безответственность. С чего вы решили, что умершая Сундукян? Кто это придумал?

Я начала бестолково излагать факты. Капитан замахал руками:

– Дамочка, вы из коттеджного поселка Ложкино?

– Да.

– Ясно. Не работаете небось, делать целыми днями нечего. Так вы собачку заведите, пуделя. А нам не мешайте. Теперь целое дело назад возвращать, труп оформлять…

– А его нет, – сообщила я.

– Куда подевался?

– Кремировали вчера.

– По документам Сундукян?

Я безнадежно кивнула. Капитан раскрыл рот, но удержался все же от крепких выражений, только прошипел:

– Давайте все координаты: адреса, телефоны.

– Чьи? Свои?

– И свои тоже, – лютовал следователь. – Ну заварила кашу!

– Меня накажут?

Капитан тяжело вздохнул и вытащил сигареты. Отчего-то он перестал меня раздражать. Внезапно стало понятно, что следователь скорей всего незлой человек, просто задерган и измучен до крайности, да еще карьера явно не удалась: лет ему не так уж и мало, а сидит в районном отделении с мелкими звездочками на погонах.

Я, похоже, тоже непонятным образом начала ему нравиться, потому что милиционер неожиданно улыбнулся:

– Ну артистка, зла не хватает. Когда узнали-то, что Сундукян жива?

– На поминках.

Следователь ухмыльнулся:

– Устроили цирк. Теперь родственники в суд на вас подадут, слупят все деньги за похороны, да еще моральный ущерб припишут, кругленькая сумма получится.

– Давайте проверим Шабанову, – попросила я.

– Дама… – завелся мент.

– Меня зовут Даша.

Следователь закурил новую сигарету.

– И отчество напомните.

– Ивановна.

– Так вот, Дарья Ивановна…

– А к вам как обращаться? – не утерпела я.

– Николай Васильевич. Так вот, многоуважаемая Дарья Ивановна, идите домой спокойно, компетентные органы во всем разберутся.

Я выползла на станционную площадь с гудящей головой. Естественно, никто ни в чем разбираться не станет, у них теперь благодаря моим стараниям даже трупа нет. В принципе я могла заставить этого капитана работать. Полковник Дегтярев, довольно крупный милицейский начальник – мой давний друг. Сколько раз помогал он нам в самых разных обстоятельствах! И, честно говоря, при любых жизненных неприятностях я привыкла тут же звонить ему. Но Александр Михайлович как назло взял отпуск и уехал. Мы отправили его к Наташке в Париж, и он сейчас, наверное, ходит по Лувру или Сен-Дени, любуясь картинами и скульптурами. А я стою посредине грязной площади и решаю сложный вопрос: если самоубийца и впрямь Людмила Шабанова, то где ее дочка? Кто такой Николай? И за что она убила неизвестного Леонида?

Робкое солнце пробилось сквозь тучи. Его лучи осветили ряд ларьков с нехитрым водочно-пивным ассортиментом. Между торговыми точками, прямо в грязном снегу мирно спал местный бомж Костя. Я хорошо знала этого оборванного мужика. Сколько ему лет – загадка. По виду около шестидесяти, но на самом деле может быть и тридцать. Синее распухшее лицо, всегда подбитый глаз и вечная грязь на лице затрудняют возможность определения возраста. Он постоянно отирается возле павильонов в надежде на подачку. В отличие от множества других бомжей Костя никогда не ворует и пытается работать. Подметает площадь, сгребает снег, протирает стекла, мне он частенько подносит тяжелую сумку с бутылками минеральной воды. Одна беда – получив в руки хоть какую-нибудь наличность, Костик моментально покупает «огненную воду» и напивается. Вот и сегодня, видно, уже успел где-то подзаработать, потому что блаженно дрыхнет, подсунув под голову яркую дорожную сумку.

Я подошла поближе. Всклокоченная вонючая шевелюра бомжа покоилась на ярких картинах. Тут и там нарисованы веселые личики Микки-Мауса, Гуффи и Минни-Маус. Дурацкая сумка из Диснейленда! Именно с ней уезжала из Дома творчества лже-Сундукян.

Наклонившись, я потрясла Костю за плечо.

– Эй, проснись!

Бомж разлепил веки и попытался сфокусировать взгляд. Но это не получалось, зрачок уплывал куда-то вбок. Вздохнув, я купила бутылку пива и сунула Косте в руки:

– Возьми.