Сравнительные жизнеописания

51. Теперь Арат начал отдаляться от двора, мало-помалу прекращая общение с Филиппом, и, когда царь двинулся в Эпир и просил его принять участие в походе, отвечал отказом и остался дома из опасения, как бы действия Филиппа не покрыли дурной славой и его. Когда же Филипп самым позорным образом лишился в борьбе с римлянами флота и вообще потерпел полную неудачу [26] , а затем возвратился в Пелопоннес и снова попытался обмануть мессенцев, но сохранить тайну не сумел и стал чинить открытое насилие и разорять их страну, – тут же Арат порвал с ним окончательно, тем более, что проведал и о бесчестии, которое Филипп нанес его дому, и был тяжко опечален, но сыну ни о чем не рассказывал: ведь ничего, кроме сознания собственного позора, молодому Арату это дать не могло, ибо отомстить обидчику он был не в силах.

26....потерпел полную неудачу... – Речь идет о I македонской войне с Римом (215—205), когда Филипп намеревался послать флот к Италии в помощь Ганнибалу, но появление римской флотилии расстроило его планы.

Мне кажется, что Филипп претерпел самую крутую и самую неожиданную перемену, из милосердного царя и скромного юноши превратившись в разнузданного и гнусного тиранна. Впрочем это не было переменою в характере, просто при полной безнаказанности вышло наружу зло, долгое время таившееся во мраке, под гнетом страха. (52). Да, ибо чувство, которое он питал к Арату, с самого начала складывалось из стыда и страха, и об этом свидетельствует его расправа с прежним своим наставником. Филипп хотел убить Арата в уверенности, что пока тот жив, ему никогда не быть не только что тиранном или царем, но даже свободным; все же прибегнуть к прямому насилию он не решился и поручил Тавриону, одному из своих полководцев и друзей, извести его тайком, лучше всего с помощью яда, и вдобавок в такое время, когда его, Филиппа, на месте не будет. Таврион сумел сблизиться с Аратом и дал ему яду, но не сильного и не быстродействующего, а такого, что вначале вызывает легкий жар и небольшой кашель, а потом постепенно приводит к чахотке. Арат понял, в чем причина его недуга, но переносил его спокойно и молча, словно какую-нибудь самую обычную болезнь, понимая, что никакими разоблачениями делу не помочь. И только раз, когда один из близких друзей, сидя у него в комнате, увидел, как он харкает кровью, и удивился, Арат сказал ему: «Это, мой Кефалон, воздаяние за дружбу с царями».

53. Так он скончался в Эгии, в семнадцатую свою стратегию, и ахейцы непременно желали там же его и похоронить и воздвигнуть памятник, достойный жизни этого человека. Но сикионяне считали для себя несчастием, если тело Арата не будет предано погребению у них и убедили ахейцев уступить им эту честь, а так как в Сикионе существовал древний обычай, запрещающий хоронить мертвых в городских стенах, и так как обычай этот поддерживался сильнейшим суеверием, послали в Дельфы спросить совета у Пифии. Пифия изрекла им следующий оракул:

Ты решил, Сикион, вождя, ушедшего ныне,Славной наградой навеки почтить и священным обрядом?Да, оскорбленье ему нанести – нечестивое дело,Землю и небо оно оскорбит, и широкое море.

Все ахейцы обрадовались этому прорицанию, но больше всех радовались сикионяне, которые превратили скорбь в праздник и немедля, украсив себя венками и облачившись в белые одежды, с хвалебными песнопениями и хороводными плясками, понесли труп из Эгия к себе в город. Выбрав видное отовсюду место [27] , они погребли Арата, величая его основателем и спасителем Сикиона. Место и поныне зовется Аратием, и здесь ежегодно приносили Арату две жертвы: одну в день, когда он освободил город от тираннии. – в пятый день месяца десия, который афиняне называют анфестерионом, и сама жертва именовалась Избавительною, а другую – в день и месяц его рождения. Первый из обрядов совершал жрец Зевса Избавителя, второй – жрец Арата, головная повязка у него была не чисто белая, а белая с красным, и жертвоприношение сопровождалось звуками песен, которые под кифару пели актеры, а в шествии участвовали мальчики и подростки во главе с гимнасиархом, за ними следовали члены Совета в венках и всякий желающий из прочих граждан. Кое-какие из этих обрядов сикионяне благоговейно хранят и теперь и совершают их в те же самые дни. Но большая часть почестей, которые прежде оказывались Арату, забыта с течением лет и под бременем новых забот.

27....видное отовсюду место... – Т.е. место перед бывшим дворцом тираннов; это святилище описывает Павсаний, II, 8, 2.

54. Вот что рассказывают писатели о жизни и характере старшего Арата. Сына же его гнусный Филипп, с жестокостью соединявший наглую разнузданность, отравил ядом, не смертельным, но лишающим рассудка. Им овладели странные и страшные желания, он испытывал неодолимую тягу к нелепым поступкам, к вещам, столько же постыдным, сколько губительным, и смерть, хотя он был еще так молод, пришла к нему не бедою, но избавительницей и исцелением от бед. Правда, и Филипп понес заслуженное возмездие за свое подлое злодеяние, держа ответ перед Зевсом-Покровителем Дружбы и Гостеприимства. Разбитый римлянами [28] и сдавшись на милость победителей, он лишился своей державы, лишился всего флота, за исключением лишь пяти кораблей, а кроме того обещал уплатить тысячу талантов и выдал сына заложником – и лишь на этих условиях удержал за собою Македонию и данников Македонии. Беспрерывно истребляя самых достойных людей государства и ближайших своих родственников, он наполнил всю страну ужасом и ненавистью к царю. Среди всех этих бедствий лишь одна была у него удача – замечательных достоинств сын, но, завидуя почестям, которые оказывали юноше римляне, Филипп убил его и престол передал другому сыну, Персею, – как идет слух, не кровному, а подкидышу, появившемуся на свет у какой-то штопальщицы Гнафении. Этого Персея провел в триумфальном шествии Эмилий, и на нем царский род, получивший начало от Антигона, прекратился. А потомство Арата и в наши дни процветает в Сикионе и в Пеллене.

28.Разбитый римлянами... – Имеется в виду поражение Филиппа во II Македонской войне, описанное в биографии Тита.

ГАЛЬБА

[Перевод С.П. Маркиша]

1. Афинянин Ификрат считал, что наемник должен быть жаден до денег и удовольствий, – тогда, дескать, ища средств утолить и утишить свои страсти, он будет храбрее сражаться, – но большинство требует, чтобы войско было подобно могучему телу, которое собственных побуждений не знает и движимо лишь волею полководца. Вот почему и Павел Эмилий в Македонии, приняв начальство и убедившись, что воины чересчур болтливы и любопытны и вмешиваются в дела командующего, отдал, как сообщают, приказ [1] , чтобы каждый держал в готовности свои руки и наточил свой меч, а об остальном позаботится он сам. Хороший военачальник и полководец бессилен, если в войске нет послушания и единодушия, и Платон [2] , отлично это видя, полагал, что искусство повиноваться подобно искусству царствовать и что оба нуждаются как в хороших природных задатках, так равно и в философском воспитании, которое прививает кротость и человеколюбие и тем особенно удачно умеряет дерзость и вспыльчивость. Мнение Платона подтверждается множеством различных примеров, в том числе – и бедствиями, обрушившимися на римлян после смерти Нерона; все они в своей совокупности доказывают, что нет ничего страшнее военной силы, одержимой темными и грубыми страстями, когда она стоит у власти.

1. ...Павел Эмилий... отдал... приказ... – См.: ЭмП., 13.

2. ...Платон... полагал... – См., напр.: «Государство», II, 376 с.

Демад после смерти Александра сравнил македонское войско с ослепленным Киклопом, наблюдая, как много беспорядочных и бессмысленных движений оно совершает. Римская же держава испытывала потрясения и муки, схожие с воспетыми в сказаниях муками и борьбой Титанов, – раздираемая на много частей [3] сразу и все снова яростно устремляющаяся сама на себя, – и не столько из-за властолюбия тех, кого провозглашали императорами, сколько из-за алчности и распущенности солдат, сбрасывавших одного императора с помощью другого, точь-в-точь как вышибают клин клином. Дионисий назвал того уроженца Феры [4] , что властвовал в Фессалии десять месяцев, а потом был убит, тиранном из трагедии, насмехаясь над кратковременностью его правления. Но дом Цезарей, Палатин, за более короткий срок принимал четверых императоров [5] , которых, и в самом деле, приводили и уводили, точно актеров на театре. И лишь одно служило утешением несчастным гражданам Рима – что не надо было искать возмездия для виновников их бедствий, но они сами истребляли друг друга. И первым понес справедливейшую кару тот, кто развратил войско, научил его ждать от перемены Цезаря благ, какие сам же сулил, и таким образом запятнал и опорочил платою прекраснейший подвиг, превратив восстание против Нерона в обыкновенное предательство.

3. ...раздираемая на много частей... (как Титаны, казнимые в Тартаре) – В междуцарствие 68—69 гг. н.э. почти каждая окраинная римская армия выдвигала своего претендента на императорскую власть: галльская – Виндекса, испанская – Гальбу, германская – Вителлия, восточная – Веспасиана.

4. ...того уроженца Феры... – По-видимому, это Полидор, брат и кратковременный преемник Александра Ферского (370 г.).

5. ...дом Цезарей, Палатин... принимал четверых императоров... – Начиная с Августа императоры строили здесь свои жилища, и постепенно почти весь Палатин обратился в императорскую резиденцию. Четверых императоров – т.е. Нерона (погиб в октябре 68 г.), Гальбу (убит 15 января 69), Отона (покончил самоубийством 14 апреля 69), Вителлия (убит 24 декабря 69), после которых к власти пришел Веспасиан.

2. Когда положение Нерона сделалось безнадежно и стало ясно, что он вот-вот бежит в Египет, Нимфидий Сабин, который, как сказано [6] , занимал вместе с Тигеллином должность начальника двора [7] , уговорил солдат – словно Нерона уже не было в Риме – провозгласить императором Гальбу и обещал каждому из дворцовой стражи, или так называемых преторианцев, по семи с половиной тысяч драхм, а тем, кто нес службу за пределами Рима, по двести пятьдесят; однако, чтобы собрать такие деньги, надо было взвалить на плечи всей державы бремя неизмеримо более тяжкое, чем то, какое она несла при Нероне. Нерона эти посулы погубили немедленно, но вскоре вслед за ним погубили и Гальбу. Первого солдаты бросили на произвол судьбы, надеясь получить обещанное, второго убили, обманувшись в своих надеждах, а затем, ища нового вождя, который бы расплатился с ними сполна, растратили все силы в мятежах и изменах, так ничего и не достигнув. Рассказать об этом подробно и обстоятельно – задача истории, описывающей событие за событием, но мимо достопамятных обстоятельств в жизни Цезарей нельзя пройти и мне.

6. ...положение Нерона сделалось безнадежно... как сказано... – Упоминается биография Нерона, до нас не дошедшая. Положение Нерона сделалось безнадежным после того, как за Виндексом восстали Гальба в Испании и Клодий Макр в Африке, а войска отказались поддержать Нерона.

7.Начальник двора – так Плутарх называет начальника преторианцев, императорской гвардии, лагерь которой находился на окраине Рима.

3. Общепризнанно, что Сульпиций Гальба был самым богатым из частных лиц, которые когда-либо вступали в дом Цезарей. Принадлежность к роду Сервиев [8] ставила его в ряды высшей знати, но сам он больше гордился родством с Катулом, который опережал всех своих современников славою и нравственным достоинством, хотя первенство в силе и мощи добровольно уступал другим. В какой-то родственной связи находился Гальба и с Ливией, супругой Цезаря, и благодаря ее покровительству покинул Палатинский дворец в звании консула. Передают, что он отлично командовал войском в Германии и стяжал самые высокие похвалы на посту наместника Африки. Но впоследствии, когда он стал императором, простота его образа жизни, скромность и воздержность в расходах навлекли на него обвинение в скупости, так что молва о любви Гальбы к порядку и отвращении к расточительству имела дурной привкус. Нерон послал его правителем в Испанию – еще до того, как выучился бояться людей, пользующихся большим уважением в Риме. Впрочем Гальба и вообще казался человеком спокойного нрава, а преклонные его годы заставляли верить, что он будет осмотрителен и осторожен.

8. ...к роду Сервиев... – В роде Сульпициев почти все мужчины носили личное имя Сервий.

4. Императорские управляющие [9] , эти сущие преступники, жестоко терзали и грабили его провинцию, помочь этой беде Гальба был не в силах, но открыто давал понять, что разделяет горе и обиды жителей, и тем доставлял хоть какое-то утешение осуждаемым и обреченным на продажу в рабство. На Нерона сочинялись язвительные стишки, которые разносили и распевали повсюду, и Гальба не препятствовал их распространению и на возмущенные речи управляющих отвечал полным равнодушием. За это жители любили его еще сильнее. Они успели узнать Гальбу уже достаточно близко, когда, на восьмом году его наместничества, поднялся против Нерона Юний Виндекс, претор Галлии. Сообщают, что еще до открытого восстания к Гальбе пришли письма от Виндекса; он не дал никакого ответа, однако ж и не донес в Рим, как другие наместники, которые отправили полученные письма Нерону и таким образом сделали все, от них зависевшее, чтобы погубить начинание Виндекса, хотя впоследствии приняли в нем участие, тем самым признавшись, что предали не только Виндекса, но и себя самих. Но когда Виндекс, начав открытую войну, написал Гальбе, призывая его принять верховное начальство и придать еще более силы могучему телу, ищущему головы, – возглавить Галлию, которая уже имеет сто тысяч вооруженных воинов и может выставить еще больше, Гальба созвал друзей на совет. Иные из них считали, что надо ждать, пока не выяснится, чем ответит Рим на этот переворот. Но Тит Виний, начальник преторской когорты, недолго думая, вскричал: «Какие еще тут совещания, Гальба! Ведь размышляя, сохранить ли нам верность Нерону, мы уже ему не верны! А если Нерон нам отныне враг, нельзя упускать дружбу Виндекса. Или же, в противном случае, следует немедля выступить против него с обвинением и военной силой, за то что он хочет избавить римлян от тираннии Нерона и дать им в правители тебя».

9.Императорские управляющие – прокураторы, финансовые чиновники, собиравшие налоги в частную казну императора и независимые от провинциальных наместников.

5. После этого Гальба особым указом назначил день, в который обещал освободить значительную часть узников; молва и слухи об этом распространились заранее и собрали громадную толпу людей, жаждавших переворота. Не успел Гальба появиться на возвышении, как все в один голос провозгласили его императором. Гальба в тот раз императорского звания не принял; произнеся обвинение против Нерона и оплакавши самых сильных и знаменитых из числа его жертв, он согласился послужить отечеству, именуясь, однако ж, не Цезарем и не императором, а полководцем римского сената и народа.