Сражения Космического Десанта
Шрифт:
— Кровь — это жизнь, жизнь — это кровь, пока мы живы — мы исполняем наш долг, с помощью крови мы продолжаем жить! — Его голос становился все более звучным. — Забери мою кровь, забери мою жизнь, но никогда не заставишь меня отступиться от долга, даже если моя кровь будет засыхать на песке, а жизнь будет покидать меня и уйдет!
Гентис глубоко вонзил боевой нож в уставившийся на него глаз генокрада и провернул лезвие, пока оно не заскребло по кости. Конвульсии ксеноса были настолько сильными, что сбросили хватку Гентиса. Конечности генокрада отбивали по металлу барабанную дробь смерти.
Поднялся ветер,
— Придите, придите и сразитесь со мной, грязные чужаки! Брат Гентис еще не получил свое!
Тело Кровопийцы пело от возбуждения, его наполняла радость битвы, бодрящая и придающая уверенность в цели. На задворках души он чувствовал ноющую боль. Он участвовал в ритуале Холоса неделю назад, и «жажда» снова начинала мучить его. Но Гентису было все равно.
— Вот — битва! В ней — истинное служение! Служение рождает радость! Радость рождает смерть! — кричал он.
Гентис глубоко ощущал эту радость. Для него и таких, как он, во всей Галактике не было цели более великой, чем сражаться во имя Императора.
Генокрад бросился на него, вытянув верхние когти. Гентис отбил один в сторону и вонзил нож в хитин второго. Ксенос издал странный недовольный клекот и рванул свою руку назад, выдернув у Кровопийцы нож.
Гентис, смеясь, пел Сангвис Моритура:
— Кровь, дарующая жизнь, быстра! Лишь в смерти она остановится!
Он отвел в стороны когти генокрадов, отбил их сильными руками.
— Пусть мою кровь нелегко будет остановить, пусть льется неудержимым потоком, когда от моих рук погибнут те, кто ее пролил!
Он размял щеки и плюнул. Кислотный яд из железы Бетчера попал генокраду на лицо. Существо завизжало, когда его глаза расплавились, а Гентис потянулся к нему. Он широко открыл рот, подтащил к себе ксеноса и глубоко вонзил удлиненные клыки в шею чужака. Гентис не обращал внимания на ожоги от собственного кислотного яда на коже. Ему в горло полилась черная кровь.
Кровь ксеноса. Нечистая. Гнусная. Доставляющая удовлетворение. Космодесантник сглотнул, когда жидкость наполнила его рот. Она была холодной, мерзкой и горькой на вкус, но Гентис продолжал пить. В его разуме плясали вспышки инопланетных мыслей оттого, что жидкость попала в его желудок и соприкоснулась с Вспоминающим. Бесконечное ожидание, мороз открытого космоса и одна-единственная цель, настолько всепоглощающая, что не было места ни для чего, кроме нее. Следом медленно двигалось нечто огромное и ужасающее, пока еще далекое.
Гентис откинул голову назад. От этого видения в его сердца пробрался холодок. По его лицу стекала темная кровь. Кожа космодесантника пузырилась, кислотные ожоги присоединились к волдырям от горячего металла. Он моргнул. Воспоминания генокрада о чьем-то невероятном терпении сражались с жаждой битвы,
обуревавшей Гентиса.Сверху раздался звук рушащегося металла. Он поднял голову. Плита отогнулась, а из-за нее на космодесантника уставилось ужасное, искаженное яростью лицо генокрада.
— Кровь — это сила, в смерти она льется быстрее, — прошептал Кровопийца.
Рука с тремя когтями впилась в его шею, вырывая трахею.
Еще не успев прийти в себя от контакта с душой чужака, брат Гентис умер.
Выстрел из штурболтера Волдона разнес генокрада в клочья — в его теле взорвался масс-реактивный заряд. Сержант по дуге ударил силовым мечом, отбросив назад еще одного чужака. Волдон снова выстрелил в его внутренности, и ксенос повалился на землю. Галлион стоял недалеко от него, стреляя, когда выдавался момент. Слева Астомар выпустил последний заряд из тяжелого огнемета.
— Боеприпасы закончились, брат-сержант! — сказал он.
Эскерион сражался рядом с Астомаром, защищая боевого брата. Одолженные им силовые когти наносили стремительные удары, вырезая параллельные борозды на плоти чужаков. За спиной Волдона Аланий и Азмаэль сражались спина к спине. Конечности генокрадов разлетались в стороны, и поврежденный доспех, похоже, не мешал Азмаэлю. Нуминистон склонился у двери и корпел над мертвой контрольной панелью. Волдон был впечатлен его спокойствием. Техножрец ни разу не оторвался от своей работы.
Несмотря на помощь доспеха и собственный сверхчеловеческий обмен веществ, сержант тяжело дышал от напряжения. Его шлем мигал, сенсорий подавал десяток сигналов тревоги. Блеснув силовым мечом, Волдон рассек генокрада надвое и бросил беглый взгляд на дверь.
Она оставалась закрытой.
Кластрин находился в коридоре доступа к воздушному шлюзу. Он направился к внутренней двери на другом конце коридора от той, за которой были остальные члены отряда. Проход был достаточно широким, чтобы вместить двух терминаторов. Кластрин подумал, что когда-то это место было одной из важнейших точек доступа на корабль.
Технодесантник открыл панель доступа к механизму контроля двери с помощью механодендритов.
Вакуум высасывал воздух из областей, находившихся под давлением, создавая шумный ветер, налетевший на Кластрина, трепля его волосы и шевеля металлические щупальца на задней стороне черепа. В корпусе, похоже, была пробоина, ведущая наружу. Давление уже должно было нормализоваться, но воздух все еще безостановочно свистел. По крайней мере, он мог дышать. Сквозь рев ветра технодесантник с трудом различал звуки боевого гимна Гентиса и крики умирающих чужаков.
«Концентрация — отец и мать машин, — сказал он про себя, — концентрация — враг спешки, концентрация — залог функции».
Кластрин жалел, что у него с собой не было святых масел или смазок, чтобы нанести на дверную панель и ублажить духи машин древнего судна. Ведь он бесцеремонно врывался в системы по всему скитальцу. Кластрин прежде всего был боевым братом Новадесанта, воином, и необходимость перевешивала все остальные соображения. Но также он был жрецом Омниссии, посвященным в тринадцать нижайших тайн культа Механикус, — и его печалило, что он не мог обратиться к устройствам, с которыми общался, с подобающим почтением.