Среда обитания

– Сейчас, сейчас… – шептала Эри – та, настоящая, сидевшая рядом и крепко обнимавшая его. Ее сладкий аромат пробивался сквозь запахи свалки.

В темноте расселины что-то зашевелилось, блеснули алые глаза, полуметровые клыки, страшная морда нависла над беглецами, вскрик Эри слился с воплем девушки-беглянки и гневным рыком воина. Он перехватил топор обеими руками, занес над головой, ударил; брызнула кровь, череп треснул под лезвием, пещерное чудовище завыло – жутко, протяжно. Сзади кто-то откликнулся, сородичи твари или иные существа, которые гнались за беглецами; их рев и вопли эхом раскатились под высоким сводом. Воин в яростном безумии рубил и рубил визжавшего монстра, девушка помогала, ловко орудуя топором, тварь готовилась издохнуть, но тут на ближнем мусорном холме возникли чьи-то смутные фигуры. Свистнул камень, потом другой и третий, он ощутил удар в плечо, дернулся и крикнул:

– Хватит! Остановить трансляцию!

Видимо, это были нужные слова: монстр, беглецы и их враги пропали, за ними растаяла гигантская пещера-свалка, а вместе с ней исчезло чувство сопричастности. Уже знакомые предметы проступили сквозь редеющую мглу, вернув их из сказки в реальность: стол с креслами, камин с неугасимым огнем, журчащие фонтанчики, молочно-белый потолок, окно. Тоже сказка, если припомнить, куда он попал – в какой мир и в чье тело.

Эри над ухом пробормотала:

– Ну, вот… Даже не посмотрели, как Дуэро бьется с манки… Разве тебе не интересно?

– Чукча не читатель, чукча писатель, – вымолвил он со вздохом и, поймав ее недоуменный взгляд, добавил: – Ничего нового, солнышко, по крайней мере, для меня. Отважный герой с красоткой-подругой делают дракону харакири… Кровь, топоры, сопли, вопли и хруст костей… Знаешь, сколько я сочинил таких историй? Лучше уж не вспоминать…

– Сочини еще, – сказала Эри. – Я знаю, у тебя получится. Не хуже, чем у Дакара.

– Может быть. Пища, кров, здоровье и муза-вдохновительница… Что еще нужно писателю? Рюмку коньяка и лимон на блюдечке…

Он поднялся и, приблизившись к рабочему столу, осмотрел торчавшие из него рукояти и диск, вмонтированный в пол, хмыкнул и повернулся к девушке.

– Вот что, Эри… Этот Крит, партнер твой бывший, – с ним можно повидаться? Посидеть в каком-нибудь теплом местечке, выпить, о жизни потолковать… Есть ведь у вас такие места? Бары, кафе, кабаки? Уверен, есть! Можно забыть про Эйнштейна и Ньютона, но не дорогу в кабак. Кабак, он вечен, как разговоры о главном: что делать и кто виноват… Интересные вопросы, верно? Хотелось бы мне с ними разобраться…

– Я свяжусь с Критом, свяжусь обязательно, но не сейчас. Крит в Мобурге и никуда не денется. Лазает, должно быть, по щелям или спускает монету с одалисками. – Сложив руки на коленях, Эри задумчиво смотрела на него. – С Критом мы спешить не будем, найдутся дела поважней. Ну-ка, подойди ко мне… ближе, еще ближе… наклонись…

– Эй, что ты задумала? – воскликнул он, чувствуя, как ее пальцы ищут застежку под воротником.

– Прощай, Дакар, здравствуй, Павел, – прошептала Эри. – Назови меня солнышком…

Глава 6 Крит

Любые крупномасштабные перемены возможны только при полной поддержке населения. Чтобы обеспечить ее, следует поставить людей перед выбором: перемены или неизбежная и быстрая гибель. Необходимо измыслить причину гибели, которая должна представляться объективной, не зависящей от человеческой воли, понятной и связанной с каким-нибудь природным катаклизмом, к восприятию которого люди уже подготовлены средствами массовой информации. Например, падение астероида, изменение магнитного поля Земли или иная угроза, сходная с той, что погубила динозавров.

Разумеется, эта угроза будет ложной, существующей только в сознании населения.

«Меморандум» Поля Брессона,Доктрина Третья

Я прибыл в «Хика-Фрукты», как договорились, в середине третьей четверти. Ствол их не в центральном районе, а поблизости, в Желтом секторе, где арендный взнос не столь высок; компания хоть и большая, богатая, но местный филиал не самый крупный. Говорят, что в Хике у них четыре колонны с цоколями в виде пирамид, что пирамиды те обложены мозаикой и между ними – водоем и дерево в три человеческих роста и что у Ларедо, их короля, в закрытой зоне полно таких деревьев. Не знаю, не знаю… В Хике я не бывал и тех чудес не видел. А вот с Борнео встретился не в первый раз – перепадали и прежде мне контракты, семь или восемь, за годы моих охотничьих трудов. И это правильно: значит, помнят, за кого я бился в Тридцать Второй ВПК.

Борнео сидит на самом верхнем ярусе, под куполом, выше только технический блок да раструб воздуховода. Гранды всегда там сидят, что объясняется не любовью к чистому воздуху и не желанием возвыситься над подданными, но заботой о собственной шкуре. В любой заварушке ствол штурмуют снизу, пешим ходом – воздушные бои хотя не возбраняются, но лишь до пятидесятого яруса. Ну, а сражаться под куполом – это чистый криминал и нарушение Первого Догмата! Купол – штука неприкосновенная, как воздуховоды, пьютеры, трейн-тоннели, энергетический комплекс и водокачки. Любая царапина на куполе от пули или разрядника есть покушение на среду со всеми вытекающими: суд Вершителей, затем – измельчитель либо Старые Штреки с крысюками. Поэтому чем выше, тем безопасней. Гранды об этом помнят, и я не забываю – мой патмент тоже у самого купола.

Кабинет у Борнео просторный и круглый, на целый ярус, с тремя персональными лифтами и специальным балконом для приземления биотов. На стенах – терминалы, голографические экраны и прочее хозяйство, посередине – стол кольцом и медицинский кокон. В коконе Борнео и сидит, в кресле на колесиках, опутанный трубками и проводами. Кожа серая, обвисшая, пальцы не гнутся, у рта – звуковая мембрана-дефлектор… Он много старше Африки, в том возрасте, когда пересаживать органы бесполезно, но не торопится в Ствол Эвтаназии. То ли хочет жить вечно, то ли в коконе все предусмотрено: надавишь кнопочку и вознесешься к предкам. Хотел бы я знать, где эта кнопочка… Хотя, с другой стороны, что на Борнео обижаться? Гранд как гранд, а случай с рыжим, которого я ножиком проткнул, первый в нашей практике. Может быть, Борнео тут и ни при чем.

Однако я был начеку и держался поближе к балконным дверям и своему биоту. В кабинете, кроме Борнео и Лимы, присутствовали три охранника в зеленой униформе, так что шансы были пятьдесят на пятьдесят: три излучателя против моего протеза. Вообще-то к грандам вооруженных не пускают, но ведь протез не отстегнешь! «Ванкувер» не заряжен, и ладно… А что я могу сотворить пальцем, о том не всякий знает. Борнео с красоткой Лимой точно не догадывались.

Впрочем, все происходило тихо-мирно: проверили браслет Джизака, затем я подставил свой обруч под считыватель и развернул генетическую карту. Бледные мерцающие сполохи гасли над столом и вместе с ними таял личный код: Джизак, уроженец Мобурга, дата рождения – первый день 42 пятидневки, 750 год. Налюбовавшись этим зрелищем, Борнео включил звуковую мембрану и отдал распоряжение Лиме: зафиксировать смерть в пьютере ратуши и рассчитаться с исполнителем. Я подошел к терминалу, сунул в отверстие обруч и стал богаче на пятьсот монет. Все это заняло четыре минуты двадцать две секунды.

Выходит, «Хика-Фрукты» не подсылали рыжего? Кто же тогда? Загадочный вопрос! А я загадок и тайн не люблю, особенно если они грозят здоровью.

– В расчете, Охотник? – прохрипел Борнео. Голос его, искаженный мембраной, напоминал лязг металла по камню.

– В расчете, досточтимый гранд, – отозвался я. – Кажется, мне говорили о новом контракте? Я не ослышался?

– Контракт не с нами, мы посредники. Одна из фирм просила о содействии. Лима вас проводит.

С этими словами Борнео забыл о моей ничтожной персоне, выключил дефлектор и начал медленно вращаться вместе с коконом, всматриваясь в мерцающие над терминалами экраны. Их было тридцать шесть – по штуке на каждую латифундию «Хика-Фруктов» в окрестностях Мобурга. На одних плантациях джайнты собирали урожай, огромные дыни, бобы, орехи, яблоки и, кажется, бананы; на других серым потоком струился из башен компост, брызгали струйки воды из оросительной системы, загружались бункеры и чаны перерабатывающих фабрик, скользили по лентам транспортеров банки с пюре и джемами, винами и соками, растительным мясом и пищевым концентратом. Повсюду яркие оттенки: зеленые, желтые, розовые – листва, плоды и упаковочные контейнеры… Повсюду, кроме разоренной латифун-дии – там по черной земле ползал посадочный автомат, напоминавший гигантского червя.