Среди красных вождей том 2

Когда Красин возвратился, он вскоре, придяко мне, начал говорить о нем, избегая моего взгляда.

Это-де его старый друг и товарищ по ЦК дореволюционной эпохи, и человек очень умный, честный и энергичный.

— И вот, — продолжал он, — я хотел бы ввести его в "Аркос" в качестве одного из директоров. Тебе приходится трудно, я знаю… с Половцовой и Крысиным у тебя нелады, да они недорогого и стоят… Я и думал, что в лице Квятковского ты получил бы честного и знающего дело товарища…

Я в то время был уже весь во власти изложенных мною выше сомнений, весь — одно сомнение и апатия. Между мною и Красиным уже плотно отстоялись отношения взаимного непонимания. Во всем, что он говорил мне о Квятковском, чувствовалась глубокая неискрен­ность, и я ни одному его слову не верил… Но я уже ясно сознавал, что плетью обуха не перешибешь, и во мне говорило апатичное "laisser faire, laisser passer"

(ldn-knigi, »Пусть идет. как идет» - франц.) , Я не возражал. И на прямо поставленный Красиным вопрос, согласен ли я, ответил безразличным тоном:

note 233 — Право, мне все равно…

Он вдруг рассердился:

— Я, право, не могу понять такого чисто институтского ответа, — заговорил он резко. — Я понимаю, если бы ты еще привел какие-нибудь доводы, а то на-тебе: "все равно"… Это значит, конечно, что ты недоволен, не хочешь его… Но почему? Так, здорово-живешь, очевидно…

— Полно тебе глупости говорить, — перебил я его. — Я тебе сказал, что мне все равно, и сказал правду: мне все равно. Ты, конечно, его знаешь, и тебе и карты в руки… Но мне противны эти уверения в том, что у меня в лице Квятковского будет товарищ и чуть ли не друг… Дай Бог, чтобы я ошибся, но этот твой друг, на мой взгляд, просто хитрая бестия и очень себе на уме!… Но я говорю о нем, не как о твоем дру­ге, а как о кандидате на пост директора "Аркоса"… И к чему между нами эти хитрости? К чему эти разго­воры о том, что мне тяжело и пр.? Ведь все это, милый мой, ложь. Если бы ты думал о том, чтобы облегчить мой труд, следовало бы идти по другому пути…

Note233

571

— Я ничего не понимаю, — опять таки неискренним тоном сказал Красин. — Ну, скажи, по какому пути?..

— А вот, по какому, — ответил я. — Вместо то­го, чтобы давать мне "товарища", следовало бы мне по­мочь в борьбе со всякой аркосовской св-чью, начи­ная с Клышки… Ведь ты же знаешь, что я изнемогаю именно от непосильной борьбы с этой гидрой мерзавцев...

— Я не понимаю тебя, — продолжал он все тем же тоном. — Ты говоришь о борьбе!… С чем? Ты note 234 просто создаешь себе какие то фантомы… и, создав их, на­чинаешь бороться с ними…

Note234

572

— Эх, полно, брат, — остановил я его, — ты сам хорошо знаешь, что говоришь вздор… И, знаешь ли, что я тебе скажу… не тебе бы это говорить и не мне бы слушать… Вспомни, с чем мы шли на советскую службу. Вспомни все, о чем мы говорили в Стокгольме… А теперь ты мне суешь Квятковского, на мой взгляд, просто ловкого пройдоху, который, смотри, слопает и тебя…

Лицо его стало грустным и в то же времяна немотразилась какая то тревога. И он тихо сказал:

— Жоржик, право, не стоит вспоминать… мне это больно… если бы ты все знал, — он на минуту умолк и, махнув рукой, закончил: — может быть, ты не судил бы меня так строго… Но, если бы ты знал, до чего я ненавижу Клышко!..

Так мы все более и более отдалялись друг от друга…

На другой день ко мне явился Квятковский с очень нежным письмом от Красина, в котором он просил меня провести вступление нового директора в долж­ность. Я проделал все необходимые формальности и, к великой радости Клышко, Квятковский стал директором. В первом же заседании правления Квятковский предложил принять на службу своего друга А. А. Винокурова, который впоследствии и был назначен заведующим коммерческим отделом.

Про этого alter ego Квятков­ского скажу только, что это был пьяница и развратник и на редкость наглый малый. И Квятковский стал быстро оперяться. Сперва он держал себя очень подхалимовато со мной и с другими членами правления, заискивая note 235 во всех. Но, опираясь на влияние Красина, все время инспирируемого Клышко, он стал поднимать нос и начал вести политику разложения аппарата и деморализации служащих, для чего он повел своеобразную агитацию. Вместе с Винокуровым он стал проводить в жизнь идею создания встреч сотрудников на нейтраль­ной почве. Я ему указал на существование клуба. Но он возражал, что клуб, организованный исполкомом, представляет собою нечто вроде ассамблей, устраиваемых в "институтах для благородных девиц", а он имеет в виду такие собрания, где сотрудники могли бы спокойно и без всяких стеснений обмениваться мнениями…

Note235

573

Я много не спорил и только сказал, что лично я не войду в этот клуб. И клуб этот стал существо­вать. По пятницам в каком то лондонском кабачке начались собрания этого "клуба". После первого же со­брания мне стало известно, что там происходило свирепое пьянство, что несколько человек, в том числе Ясвоин, информатор Клышко, допились до мертвецкого состояния и по окончании этой оргии — около пяти часов утра — остались ночевать в этом притоне. Тем не менее Квятковский стал усердно просить меня побывать хоть на одной пятнице, говоря, что именно мое отсутствие, отсутствие моего "нравственного влияния" и вызвало с непривычки "такие эксцессы"… Он так влипчиво приставал ко мне, что я согласился побывать там в ближайшую пятницу.

Как раз в пятницу я был занят рядом неотложных дел и мог попасть на эту ассамблею лишь около одиннадцати часов вечера… Меня встретили Квятковский, Винокуров и другие радостными восклицаниями.

— Спасибо, Георгий Александрович, что вы – таки note 236 приехали, а то мы уж были в отчаянии, думали, что вы так и не приедете… У нас тут правило: все мы това­рищи без всяких чинов…

Я оглядел поле битвы. Ассамблея расположилась в трех комнатах второго этажа этого притона. В боль­шой комнате, стоял стол, весь заставленный бутылка­ми и частью наполненными, частью недопитыми стакана­ми. Скатерть была уже изрядно залита вином, стояли какие то закуски. За столом в непринужденных позах сидели сотрудники. Все говорили сразу, громко, явно пья­ными голосами. Ко мне подошел некто Левенбук, недав­но принятый в "Аркос" по инициативе Красина. Он кинулся ко мне с распростертыми пьяными объятиями, от которых я с трудом устранился.

Note236

573

— А, вот он, terrible Solomon, xa-xa-xa! — запле­тающимся языком сказал он. — А мы здесь просто, по товарищески… как друзья беседуем… Здесь нет начальства!.. здесь все равны… К чорту всяких директоров!.. Здесь Запорожская Сечь, xa-xa-xa!..

Квятковский, который мог пить три - четыредня подряд и оставаться, что называется, ни в одном глазу, подмигивал Левенбуку, который этого не замечал. Он продолжал свои "товарищеские" приветствия, все время пересыпая их — свобода, так свобода, чорт возьми! — площадной руганью… Квятковский и Винокуров бро­сились наводить порядок, старались угомонить Левенбука и других, ползших ко мне с аналогичными фамильярными приветствиями, пересыпанными русской атти­ческой солью…

Кое - как вся эта изрядно намокшая публика была приведена к порядку. Меня усадили. Стали предлагать выпить чего-нибудь.

note 237 — Я не пью, — решительно заявил я. — И не буду пить, мне строго доктора запретили…

— Ах, terrible Solomon не хочет пить, xa-xa-xa! — продолжая сыпать на все стороны самую невозможную площадную ругань, бросился ко мне вновь Левенбук с большим стаканом виски, — так мы его заставим… Товарищи, я предлагаю привести его к одному знаме­нателю… Напоим его!..

Note237

575

— Александр Александрович, — обратился як Квятковскому, — если вы его не уймете, я сейчас же уйду…

Я не буду подробно описывать это "невинное" препровождение времени. Квятковский и Винокуров оттащи­ли его. Другие, хотя тоже изрядно пьяные, но не потерявшие еще памяти, тоже стали успокаивать его. И Квятков­ский начал деловую часть ассамблеи.

— Так вот, товарищи, будем обсуждать програм­му наших встреч во внеслужебное время. Кто желает взять слово?

— Я! — крикнул Левенбук. И он начал гово­рить о том, что "наши собрания должны быть душа на распашку"… чтобы каждый мог смело, кого угодно, "матом крыть", мы-де не институтки… и т. д.