Среди овец и козлищ
Шрифт:
Он перешел улицу и направился к своему дому. Шел, засунув руки в карманы куртки. Сперва подумал, что ему показалось, но затем почувствовал снова. Ощущение было такое, будто о запястье трется какая-то картонка. Он остановился, дернул за подкладку рукава, немного оторвав ее.
Библиотечная карточка.
Он стоял под уличным фонарем. Ему удалось прочесть имя на карточке в неверном оранжевом свете.
«Миссис Маргарет Кризи».
Брайан нахмурился, затем сложил картонку пополам и стал заталкивать обратно под подкладку, пока она не исчезла.
Брайан стоял в дверях
– Мам! – окликнул он. Негромко, чтобы не разбудить ее, но достаточно отчетливо, чтоб убедить себя, что он это сделал.
В ответ послышался храп. Не такой оглушительный и раскатистый, как можно было бы ожидать, вполне себе умеренный. Даже какой-то задумчивый. Отец рассказывал, что, когда они познакомились, мама была девушкой нежной и грациозной. И Брайан решил, что, возможно, сдержанный храп – это все, что осталось от некогда застенчивой и хрупкой женщины.
Он не сводил глаз с открытого рта матери. Интересно, сколько же слов вылилось из него и попало в уши Маргарет Кризи. Мама никогда не умела вовремя остановиться. Использовала сеть из сплетен и пересудов, желая привлечь внимание людей, словно не верила, что она сама по себе достаточно интересна им, и не было другого способа их удержать.
Рот матери еще немного приоткрылся, веки сомкнулись еще плотней. И откуда-то из глубины груди послышался слабый всхлип.
Интересно, подумал Брайан, рассказывала ли она Маргарет Кризи о том ночном пожаре. О том, что она видела или думала, что наблюдала в затененных уголках улицы.
И еще он предположил: может, именно эти магические слова привели к исчезновению Маргарет Кризи.
20 декабря 1967 года
Брайан подносит пламя спички к самокрутке и наблюдает за тем, как огонек прорезает в темноту.
Он мог бы курить и в доме, если б захотел. Потолки и стены комнат пропитаны запахом и пожелтели от материнских сигарет. Но он предпочитает выходить на улицу, чувствовать, как морозец пощипывает лицо, и смотреть во тьму. Стоять здесь, чтобы никто не беспокоил.
Авеню погружена в холодную зимнюю тишину. Окна и двери домов плотно закрыты, в трех топят камины, окна запотевают. В щелях штор и занавесок видны рождественские елки, но настроение у Брайана не слишком праздничное. Он искренне сомневается, что у кого-то с этим обстоит иначе – после всего того, что случилось.
Самокрутка тонкая и быстро подходит к концу. Остатки дыма царапают горло, в груди все сжимается. Он решает сделать последнюю затяжку и вернуться в теплую кухню, но вдруг замечает какое-то движение в дальнем конце дороги. У дома одиннадцать происходит какое-то перемещение в темноте. Освещение меняется, и все это он замечает краем глаза, уже когда собирается развернуться и войти в дом.
Он прикрывает самокрутку ладонью, чтобы не погасла, пытается рассмотреть, что же там происходит, но за оранжевым озерцом света от уличного фонаря все остальное тонет в чернильной тьме.
Однако какое-то движение там было, определенно.
Закрывая
за собой заднюю дверь, он слышит звук быстро удаляющихся шагов.– Можешь курить и здесь, Брайан. – Мать кивает на набитую до отказа пепельницу. – Помог бы мне с этими рождественскими открытками.
Она насаживает открытки на крохотные зеленые и красные крючки – получается подобие гирлянды из флажков. Пакетик со сладким заварным кремом подходит к концу.
– Надо же глотнуть хоть немного свежего воздуха, мам.
– Не забывай о своих почках, – предупреждает она.
Брайан подходит к окну, слегка отдергивает занавеску. Получается щелочка шириной не больше дюйма.
– Чего это ты там высматриваешь? – спрашивает она и откладывает открытки на колени.
– Одиннадцатый дом.
– Вроде бы ты говорил, что он уехал со своей мамашей. И вроде бы мы все решили, что нет смысла наблюдать за домом до тех пор, пока он не вернется.
– В саду у него кто-то ходит.
Она тут же вскакивает. Груда рождественских открыток разлетается в разные стороны, висевшие в самом низу картонажные ясли и ослик падают на ковер.
– Если уж хочешь что-то сделать, так делай как следует, – ворчит мать. – Погаси верхний свет и раздвинь занавески.
Брайан повинуется, и вот они начинают всматриваться во тьму.
– Что-нибудь видишь? – спрашивает она.
Он не видит. И они продолжают наблюдать в полном молчании.
Шейла Дейкин выходит выбросить мусор, слышен скрежет стекла по металлу. Сильвия Беннет раздвигает шторы в одной из комнат на верхнем этаже и выглядывает на улицу. Такое ощущение, будто она смотрит прямо на них, и Брайан прячется под подоконник.
– Да не видит она тебя, олух ты эдакий, – говорит мать. – Свет-то у нас выключен.
Брайан выныривает, смотрит в окно, но Сильвия уже исчезла.
– Может, снова те ребята из города, – рассуждает мать. – Может, они вернулись.
Брайан навалился грудью на подоконник. Ноги у него занемели, сбоку в ребра впивается спинка кушетки.
– Да они бы не посмели, – бормочет он. – После того, что случилось.
Мать насмешливо фыркает:
– Ну, не знаю. Лично я ничего не замечаю. Тебе, должно быть, показалось.
Она говорит и говорит, и в этот момент Брайан снова видит какое-то движение за тонкими деревцами с облетевшей листвой, что стоят в саду у Уолтера Бишопа.
– Вон, там! – Он стучит пальцем по стеклу. – Теперь видишь их?
Мать снова приникает лицом к стеклу, дышит возбужденно и часто.
– Сроду бы не подумала, – бормочет она. – Что, черт возьми, происходит?
– Кто? – Брайан тоже приникает к стеклу. – Кто это там?
– Да отодвинься ты, Брайан. Все загородил.
– Кто это? – повторяет он, слегка отодвигаясь.
Мать отходит на шаг, скрещивает руки на груди. И с удовлетворением замечает: – Это Гарольд Форбс, кто ж еще. Определенно Гарольд Форбс.
– Разве? – Брайан снова рискнул прижаться лицом к стеклу. – С чего ты взяла?
– Да я этого горбуна когда хочешь узнаю. Совсем никудышная осанка у этого мужчины.
И вот они снова всматриваются во тьму и видят свои отражения в стекле – искаженные от любопытства призрачно-бледные лица с открытыми ртами.
– Странные все же люди попадаются на этом свете, – бормочет мать.