Среди Йоркширских холмов

Но как бы то ни было, восторги мистера Даусона служили мне целительным бальзамом. Вот и теперь, пока я убирал инструмент в банку со спиртом, его маленькое коричневое лицо сморщилось в благодушной улыбке. Он сдернул кепку и пригладил растрепанные пряди седых волос.

— Прямо уж и не знаю. Ума-то у вас, ума! Вот мне моя корова вспомнилась, ну та, с магниевой недостаточностью. Лежит, не шевельнется — я уж думал, она дышать перестала, а вы влили ей в жилу целую бутылку, а потом поглядели на свои часы, да и говорите: «Мистер Даусон, — говорите — эта скотина встанет на ноги точно через двенадцать с половиной минут!».

— Неужели я так сказал?

— Так я же не шучу и не придумываю. Это самое вы и сказали. А потом, хотите верьте, хотите нет, чуть стрелки на ваших часах отсчитали двенадцать с половиной минут, как корова прямо взвилась и ушла.

— Боже мой? Неужели?

— Да вот, ушла. И я вам больше скажу: ушла да так ни разу назад не оглянулась.

— Ну отлично, отлично. — Как всегда после панегириков мистера Даусона меня томило недоумение. Ни единого из сотворенных мною чудес я припомнить не мог, но все равно слушать было очень приятно. Действительно ли я так блестящ или он все сочиняет? Обычное его присловье «хотите верьте, хотите нет» словно бы намекало, что у него самого имеются на этот счет некоторые сомнения, тем не менее апологии по моему адресу всегда произносились с величайшим апломбом и выразительностью.

Даже окрестности его фермы выглядели идиллически, и подходя к машине под ласковым ветерком, напоенным всеми ароматами лета, я еще раз посмотрел на аккуратный домик, льнущий к зеленому склону, который мягкими уступами спускался к сверкающей под солнцем реке.

Как всегда, я уехал окутанный розовым туманом, а мистер Даусон махал мне вслед, пока не скрылся из виду.

Не прошло и недели, как я вернулся туда к молодой, впервые телящейся корове. Мистер Даусон тревожился, потому что роды задерживались, но прошли они нормально, и вскоре на соломенной подстилке уже сопел и отфыркивался крепыш-бычок.

— Ну, все в порядке, — сказал я. — Иногда такие крупные телята задерживаются. Проход был тесноват, но теперь все хорошо.

— Что так, то так, — сказал фермер. — И ведь причин тревожиться у меня никаких не было. Вы же больше месяца назад меня предупредили, что эта коровка припоздает на пять дней, и опять не ошиблись…

— Неужели я это сказал? Не понимаю, каким образом я мог… Он пожал плечами.

— Ваши слова, мистер Хэрриот. Ваши. Я-то их запомнил.

Когда мы вышли из коровника, мистер Даусон остановился, чтобы ласково погладить симпатичного пони, бодро щипавшего траву возле дома.

— А помните этого малыша? Помните, как его заперло?

— Ах да, конечно! Ну, вид у него прекрасный.

— Что есть, то есть, но и скверно же ему было! Уж думал, потеряю его, не иначе. Раздуло всего, и стонет от боли, бедненький. Я ему и того давал, и этого, чтобы его пронесло, а толку ничуть. Целых двое суток — и ничегошеньки. Тут я вас позвал, и никогда не позабуду, что вы сделали!

— А что я сделал?

— Чудо сотворили, вот что. Приехали утром, сделали ему два укола и говорите мне: «Мистер Даусон, его пронесет днем в два часа».

— Я это сказал?

— Ага. А потом вы сказали: «Для начала из него, выйдет пригоршня». Вот столечко. (Для наглядности он сложил ладони ковшиком.) И точно в два из него столько и вышло. Не больше и не меньше.

— Черт-те что!

— Ага. А потом вы сказали: «В половине третьего из него выйдет по край вот этого совочка». — Мистер Даусон засеменил к крыльцу, поднял совок, прислоненный к крышке угольной ямы, и протянул его мне. — Вот он, совочек. И тютелька в тютельку по моим часам из него вышло ровнехонько столько, я смерил.

— Не может быть! Вы уверены?

— Хотите верьте, хотите нет. А потом вы сказали: «В три часа его полностью прочистит» — и произошло это минута в минуту. Я как раз на часы посмотрел, а он задрал хвост и избавился от всего, что его допекало. И с той поры здоровехонек.

— Чудесно, мистер Даусон. Очень рад узнать это. — Я помотал головой, чтобы стряхнуть паутину фантазий, которая начала меня обволакивать. Я обычный ветеринар, работаю не покладая рук и добросовестно, однако этим все исчерпывается, и меня смущает, когда во мне усматривают гения, но, как обычно, медовые хвалы мистера Даусона умягчительной мазью ложились на синяки и шишки моего самолюбия. Должен сознаться, я получал много удовольствия от них и не огорчился, когда он продолжил:

— Ну раз уж вы тут, взгляните-ка еще и на эту свинку. — Взяв меня под локоть, он повернул к хлеву. — Вот она! — сказал фермер, опираясь на загородку закутка, где на соломе распростерлась великолепная свинья в бахроме деловито сосущих поросят. — Та самая, у которой нога вздулась. Совсем охромела, и очень я за нее тревожился. А вы ее кольнули, оставили мази втирать в опухоль, и утречком от нее следа не осталось.

— То есть… она исчезла за одну ночь? Полностью рассосалась?

— Во-во! Я не шучу и не придумываю. Совсем прошла.

— Ну… просто поразительно…

— А для меня тут, мистер Хэрриот, ничего поразительного нет. Что бы вы ни делали, все ладно выходит. Уж и не знаю, как бы я без вас обходился!

Даже в полной растерянности я был тронут такой беззаветной верой. И мог только надеяться, что ее ничто не погубит.

Но когда мистер Даусон вызвал меня несколько недель спустя, я решил, что роковая минута настала.

— Ну, какая беда приключилась на этот раз? — спросил я. Старик потер подбородок.

— Странность, одно слово. Вот этот теленок. — Он указал на крепенького малыша в возрасте около месяца. — Не пьет молоко как положено, и все тут. Да вот я вам покажу. — Он плеснул молока в ведро и поставил его перед теленком, но малыш не стал пить, а наклонил голову, яростно боднул — и ведро покатилось, разбрызгивая молоко во все стороны.

— И так он каждый раз?

— Ну да. Сразу переворачивает. Хлопот не оберешься. Да и молочко хорошее зря пропадает.

Я осмотрел теленка, потом обернулся к его хозяину.

— По-моему, он совершенно здоров.

— Здоров, а как же. И озорной вдобавок. Вот только с ведром балует. Ну я и подумал, может, вы сделаете ему какой-нибудь волшебный свой укол, он и перестанет.

— Право же, мистер Даусон, — сказал я со смехом, — это не имеет отношения к медицине. Чисто психологическая проблема. Не нравятся ему ведра, и все тут. Боюсь, на этот раз ничем не могу вам помочь. А нельзя просто держать ведро, пока он пьет?