Средина. Том 1

— Одначе душа наша нетленна, — дополнил осударь, речью своей стараясь успокоить мальчика. — Похожая на пар, тень аль воздух она первопричина мысли и жизни человека. Она напоминает нас и делает одухотворенными, обладая сознанием, мудростью душа неразрывно связана с Богами. Являясь единой с Отцами нашими Першим и Небо, она и становится бессмертной. Словно свершая Коло Жизни душа, посланная на Землю, родится в теле, напитавшись бытием, постепенно перейдет в мир Предков, а значит сызнова возвернется к своим Творцам. Тело же точно рубаха, оную даровали, чтобы облечь душу, кою спряли как удел Богиня Удельница и ее сестры Пряхи.

— Коло Жизни, — повторил за осударем юноша и тоскливо вздохнув, вздел голову и всмотрелся в простирающееся над ним небо… Небо, где и было схоронено, то самое поколь не ведомое ему, но трепетно знакомое Коло Жизни, вызывающее томление не только его плоти, но и самой лучицы.

— Волег Колояр, — погодя протянул Яробор Живко, и, отстранившись от осударя, выскользнул из его утишающих объятий. — А почему влекосилы бреют бороды, оставляя одни усы, — мальчик указательным перстом огладил его прямой, грубо вырубленный подбородок, весьма колючий от часто сбриваемых волосков.

— Такая традиция… Считается Бог Ярило, чьими потомками мы являемся не носил бороды, только усы, — усмехаясь ответствовал Волег Колояр.

Осударь степенно прошелся взором по округлому подбородку мальчика, где почитай не проступало волос, а торчало лишь два тонких белых волоконца. По коротюсенькой поросли русых волос, словно пушком покрывающих подносовую ямку, самую малость даже заползающих на полную верхнюю губу, да по теплому отметил:

— Оно как я погляжу ты, Яроборка, не больно будешь увит брадой… Уж коли она у тебя и будет… то…

— Вельми нечастая, — широко просияв, закончил за осударя юноша, и теперь огладил уже ладонью собственный подбородок. — Я хотел тебя попросить Волег Колояр, чтобы ты мне, коль того можно, обрил голову. Чтоб я был не отличим от влекосилов и носил такой же чубарь, как у вас.

— Чубарь? — удивленно повторил Волег Колояр и качнул головой так, что встрепенулся на его темени клок волос. — Это не чубарь, а хохол… Мы его величаем хохол. Это признак знатности рода влекосилов — воинов. Наша связь с Богом Ярило, от кого ведем свой род, в чью рать входят воины-оборотни, полулюди-полуволки и полулюди-полумедведи. Считается, что Ярило божественный предок лутичей и в первую очередь княжичей, каковые нарекли себя погодя влекосилами, лесиками, нурманнами. Ярило, как Бог Жизненной силы и весеннего Солнца, страсти, любви, плодородия, единожды с тем оберегает воинов в пылу битвы. — Осударь на чуть-чуть прервался, его мужественное лицо зримо напряглось каждой черточкой, словно символизируя особые испытываемые им чувства. — Ты, явно, Яробор Живко из его рода… Безусловный потомок, ибо златое сияние которое почасту озаряет тебя, единит человеческую сущность с его божественностью. И ежели ты пожелаешь, я исполню твою просьбу, ибо для нас влекосил это будет за честь… Честь иметь средь своего воинства золотого человека… алтын болы. — Волег Колояр протянул руку и по-доброму встрепал волосы на голове мальчика, да нежно улыбнувшись, добавил, — только думается мне, Айсулу это не понравится, понеже она вельми любит голубить твои кудри.

Яробор Живко густо покраснел, почти рдяно-кумачовыми стали его несколько впалые щеки. Схожее с каплей лицо, имеющее самое широкое место в районе скул и сужающееся на высоком лбу и округлом подбородке, и вовсе запылало, будто кровь, проступив из-под тонкой, смуглой кожи, выплеснулась на ее поверхность. Он нежданно резко развернулся, и, продолжив свой дотоль прерванный путь по берегу озера, схваченному по рубежу тонким льдом, чуть слышно произнес:

— Она будет любить меня и без тех кудрей. Я же не хочу так весомо отличаться от вас, поелику все время ощущал собственную отрешенность и потому почасту у меня возникали мысли об ущербности… не полноценности. Но нынче, среди вас, я стал ощущать себя, пусть не таким как влекосилы, но все же значительно близким вам.

— Яроборка, — благодушно дыхнул, вслед уходящему юноше осударь.

И немедля двинулся вслед за ним, так как последнее время, особлива после падения его в речку страшился пускать его далече от себя. В целом, и, не подозревая, что королева марух (управляющая укрепленным над ним бесом, весьма осерчавшая от их общего недогляда за бесценным для нее мальчиком и лучицей) теперь указывала им троим, впрочем, как и всем иным бывшим подле, не упускать юношу из предела видимости.

— Яроборка, ты чего смутился, — досказал Волег Колояр. — Я, что думаешь против ваших чувств? Ее чувств? Я — за… Мне просто хочется вызнать, чтоб быть за Айсулу спокойным… вызнать твое к ней отношение. Ты ее любишь аль это просто влюбленность?

— Люблю, — протянул совсем тихо Яробор Живко, словно продышав данное слово себе в нос, и не останавливая шага, порывчато пожал плечами. — Не ведаю поколь, что такое любовь. Уж мне с ней благостно и тепло. Движение ее рук, тела вызывает, во мне трепет… Может сие и есть любовь, кто ж ведает. Да, только во мне столько спеет, ворочается, дышит. Столько мыслей, чувств, что на любовь отводится всего-навсе малая часть меня.

Вельми гулко хмыкнул позади мальчика Волег Колояр и мощно ступив на прикрывающий брег слой льда, махом взломал его гладкость, обнажив корявые, изрезанные бока, плеснув на черную кожу сапога буро-синие воды.

— Малая часть, ну, ты как скажешь Яроборка, хоть плачь, хоть смейся, — довольным голосом отозвался осударь. — Эт, просто, хлопец, ты еще дитя совсем. Вот кады ты станешь мужем… Губами кады коснешься Айсулу, тогда все, что дотоль спело, дышало и ворочалось переместится на нее, так как доколь мы живем, здравствуем, человечье в нас вельми мощно господствует.

Яробор Живко не стал спорить с Волегом Колояром не потому, что не желал аль не мог, просто порой он уступал людскому мнению, понеже сам не всегда их понимал, чувствуя несколько по-другому. Обладая божественным началом мальчик, увы! не до конца постигал их потребности. Он, конечно, жил по человеческим законам, но внутри не соглашался с ними, порой демонстративно не исполняя их, аль даже когда свершая, находясь точно отрешенным от происходящего… Вроде проделывая это, плыл в густом мареве сна, пробуждаясь лишь в те мгновения, когда мог избавиться от всего человеческого и побыть наедине с самим собой. И данное состояние в Яроборе Живко своим божественным началом взрастил Крушец, очевидно подстраивая плоть под себя.

— Ты, видел Волег Колояр, каковой содеял Цыдыл-ер чур? Я хочу нанести на него руническую вязь, — вопросил, переводя разговор юноша.

Он на малеша придержал свою поступь, чтобы осударь успел его догнать и поравняться с ним, абы само толкование не разлеталось столь мощно по прикрытой взгорьями долине.

— И, что ты напишешь? — вопросом на вопрос откликнулся Волег Колояр, шагнув несколько левее парня и с тем поравнявшись с ним.

— Напишу, что Господь Перший и Бог Небо едины, — с расстановкой медлительно пояснил Яробор Живко и обвел взором раскинувшийся пред ним скальный утес, поднимающий свои топорно отесанные каменные вершины усыпанные льдом к самому поднебесью. — Что нет меж них борьбы, ибо суть их братство, божественность творения всего сущего и самого бытия.

— Хорошо придумано, — мягко произнес осударь, зная о тех особых чувствах трепета, что питал юноша к Першему. — А я тогда повелю Цыдыл-еру изобразить ту вязь, да и сам повторю ее в нашем образно-зеркальном письме, оное мы еще зовем расенская молвица. Этим письмом пользовались тивирцы, пришедшие с Дравидии. Позднее, когда они сплотились с лутичами и образовали нашу ветвь рода влекосил, и мы переняли данное письмо, або оно было понятнее и проще… А дотоль лутичи использовали в написании слоговую письменность, каковую величают еще «черты и резы».

Не сильное колыхание ветра пронеслось по зеленовато-синей глади озера и всколыхало на нем не только воды, но и кудри юноши, который оттого легкого дыхания земли сызнова, словно подавившись, гулко закашлял. Волег Колояр встревожено оглядел мальчика, и торопливо выдернув из его рук шапку, водрузил ее ему на голову, натянув почти на самые глаза. Порыв ветра принес на себе не только стылость воздуха, но и насыщенность его прозрачной чистоты, напоенной ароматом воды и кисло-сладостью живущей в ней растительности. Легохонько вздохнул Яробор Живко и взор его прошелся по первому по зяби воды, на миг точно вторгнувшись в ее глубины, и он, прерывая наступившую тишину сказал: