Срединная территория

Удивительное единение и взаимопонимание (слаженный ансамбль!) с едва знакомой мне девушкой были какого-то высшего порядка, и сами по себе свидетельствовали о том, что мы все делаем правильно.

Наши тела медленно, но уверенно сближались, сладко тоскуя друг без друга.

От ее груди я не мог оторваться добрых полчаса. Просто не мог убрать руки, не веря в реальность неземного (буквально!) наслаждения.

– Как ты называешь все происходящее с нами? – спросила Елена.

– Я бы рискнул назвать это любовью. С первого взгляда. Это в порядке вещей.

– Ты хочешь сказать, что любишь меня?

– Я очень надеюсь, что и ты меня любишь. Я бы этому не удивился.

– Нахал. Ты хочешь, чтобы я первая сказала тебе?

– По-моему, ты опоздала.

– Разве ты говорил мне о своей любви?

– А разве ты в ней сомневаешься?

– Нет, не сомневаюсь. А как ты называешь эту штуку? – спросила она без стеснения, когда я безо всякой неловкости освободился от трусов.

– Ментула.

– Ментула… Почему? – изумилась она.

– Меня научил этому римский поэт Катулл. Благодаря ему я тоже едва не сделался поэтом. Оцени: «У Валерия Катулла была огромная ментула».

– Тебе тоже не на что жаловаться. По-моему.

– Я рад, что ты это заметила…

Мои руки в это время уже плотно обвивали ее упругое и такое открытое, податливое, жаждущее тело.

– Если я правильно понял, у тебя еще не было брачной ночи…

– У меня еще никого не было, – просто сказала Елена. – Моя шкатулка – для тебя.

Пальцы мои побежали резвее, и вскоре я убедился, что ничего прекраснее я никогда в жизни не держал в своих руках. Тело ее открывалось мне и верило мне до конца. Такое доверие несказанно возбуждало меня, ласки мои были сдержанными только потому, что я боялся испугать ее своей страстью.

Нужный момент наступил быстро и неотвратимо – и я бережно вложил свою роскошную ментулу в ее изумительно увлажнившуюся шкатулку, нежный, мармеладный бархат которой был доступен мне одному.

– Что это было? – спросила тихо потрясенная Елена, когда мы похитили у вечности несколько бесконечных волшебных мгновений.

– Это было счастье, – ответил я, как молодой бог, совершенно уверенный в своих возможностях давать и правах получать райские ощущения.

– Я хочу еще, – с предельной степенью откровенности, так радующей сердце мужчины, прошептала Елена.

– Конечно, – улыбнулся я ей, хотя глаза ее были закрыты. – У нас впереди вся ночь. И целая жизнь.

Она ловко, быстро и, как мне показалось, суеверно, захлопнула мне ладошкой рот, уже уверенно и вполне по-женски обходясь с моей ликующей ментулой. Перед глазами у меня плыла теплая лазурь, и я растворялся в струящемся океане, наслаждаясь эффектом невесомости.

Голос Елены вернул меня на мой жестковатый диван:

– Теперь ты не жалеешь, что не задавил меня?

– Я жалею о другом, – ответил я, отвлекаясь на какую-то смутную мысль. – Я жалею, что ты раньше не бросилась под колеса моего автомобиля.

– Мне совсем недавно исполнилось 18. Раньше было нельзя. О чем ты думаешь? – внимательно посмотрела на меня Елена.

– Я, кажется, разгадал одну загадку. Правда, я и не подозревал, что это была загадка.

– Как Колумб?

– Почти.

– Какую?

– Отгадай, что значит: ёжик – без головы и без ножек?

– Это глупость какая-то колючая.

– Как тебе сказать… Сдаешься?

– По-моему, это и не загадка, а просто присказка.

– Сдаешься?

– Я не люблю сдаваться. У меня это плохо получается.

– Хорошо, не надо сдаваться. Я помогу тебе. Ёжик, без головы и без ножек, мягкий, пушистый, похожий на шкатулку… Ну?

– На что ты намекаешь?

– А вот давай проверим! Покажи-ка зверушку.

– Какой же ты дурачо-ок! А нахальный какой! Значит, тебе не понравилось?

– С чего ты взяла?

– Ну ты же про колючки какие-то говоришь!

– Я говорю про трогательного, отзывчивого зверька, которого хочу подразнить еще разок… Мохнатенького…

– Ментулой?

– Как положено…

– Ментула… Очень похоже на пароль.

Тогда я не придал значения этим словам, потому что оживший ёжик ласково стал обволакивать мою ментулу и тело мое заколыхалось в лазурных волнах.

Глава 5. Нет правды на земле, и выше нет. А еще выше?

Наутро я наконец-то понял, почему меня всю жизнь раздражала бессмысленная присказка: утро вечера мудренее. Надо понимать – утро предпочтительнее вечера. Вечером и ночью мне было хорошо. Утром же, когда мрак ночи рассеялся, мне стало очень плохо. Тревожно, страшно и больно. Я проснулся на диване один. Елены не было.

Как прикажете понимать это самое «мудренее»?

Кстати сказать, все мои предчувствия, даже детские, с течением времени всегда подтверждались. Не припомню ни одного пустого предчувствия. У меня точно было чутье на фальшивые девизы или на неполную информацию. И с ёжиком было что-то не так, никогда не принимал эту присказку за чистую монету, и с утром. И «один в поле не воин» мне не нравилось всегда. Понятие «добродетель» меня всегда пугало, я реагировал на него как на слово «эшафот». В детстве ничего еще не знаешь, нет опыта и уверенности в своих силах. Не очень веришь себе. Сомнения как бы беспочвенны. Однако время заставило меня уважать мою страдавшую от неполноты информации детскую душу.

Итак, я сразу почувствовал каким-то внедренным в меня датчиком, что Елена исчезла неспроста. Вряд ли она ушла в магазин за сыром (у меня кончился сыр); вряд ли она у бабушки Карины. Это было бы естественно, но я был уверен, что ее там нет. Вряд ли я вообще ее увижу сегодня.

И неизвестно, увижу ли когда-нибудь: вот что смутно транслировал мне мой датчик.

И я решил тут же действовать. Мое спасение было в действии, я это чувствовал, мне не о чем было размышлять, потому что неясно было все.

И первое что я сделал – посмотрел по сторонам. Эту заповедь я уже усвоил, хотя никто персонально меня ей не обучал. Тогда откуда я выудил эту важную заповедь? Я имел версию на этот счет, но мне было стыдно ее озвучивать даже перед самим собой. Я взял заповедь, ставшую моим девизом, из окружающего пространства, из того вещества, которым было заполнено окружавшее меня пространство. Я сконцентрировал, замкнул на себе рассеянные крупицы смысла – получился золотой императив. Считать его подсказкой или золотым слитком мудрости, добытым из крупиц собственного опыта?