Срединное море. История Средиземноморья

Крестоносцы пустились в путь в разное время и выбрали разные маршруты, чтобы достичь первого «сборного пункта» — Константинополя; это было неизбежно, учитывая количество участников предприятия и множество мест, откуда они отправились в дорогу. Урбан, кажется, искренне полагал, что их ожидает теплый прием со стороны Алексея I Комнина; разве сам он не обращался к Западу за военной помощью против турок? Папе так и не удалось понять: одно дело — отряд-другой опытных воинов-наемников, пришедших, чтобы пополнить ряды обороняющихся, и совершенно иное — целые армии. Во многих из них дисциплина полностью отсутствовала; солдаты ожидали, что им дадут хлеб и кров, но были совершенно не готовы слушаться чьих бы то ни было приказаний и руководствовались только собственной волей. За краткое время, имевшееся в его распоряжении, Алексей сделал все, что мог: организовал значительные поставки продовольствия во все города, через которые предстояло пройти крестоносцам; каждую армию в момент пересечения имперской границы должен был встретить и эскортировать до столицы военный отряд. По прибытии рядовым предоставлялось жилье за пределами городских стен; посетители допускались в столицу лишь в составе небольших, поддающихся контролю групп (примерно полдюжины человек за раз), чтобы осмотреть достопримечательности и помолиться в главных храмах города.

Прибытие армий крестоносцев в Константинополь произошло в промежутке между октябрем 1096-го и маем 1097 г. Однако прежде чем они смогли бы пуститься в дальнейший путь, предстояло провести серьезную работу в дипломатической сфере. Прежде всего Алексей настоял, чтобы каждый предводитель принес ему клятву верности, сопровождавшуюся уведомлением — почти наверняка письменным — относительно территориальных претензий империи в отношении Малой Азии и Сирии. Таковые были даны, хотя и с разной степенью уклончивости, всеми, кроме одного, — Раймунда Тулузского. Раймунд прибыл в Константинополь в середине апреля и по-прежнему плел интриги, дабы его признали главнокомандующим. Если, заявил он, император собирается сам возглавить Крестовый поход, он будет его верным последователем; если же нет, он не признает над собой никакого сюзерена, кроме Бога. Его товарищи принцы, боясь, что такое поведение может поставить под вопрос успех всей экспедиции, умоляли его смягчиться, и в конце концов он согласился на компромисс, поклявшись — такая форма клятвы была принята в его родном Лангедоке — почитать жизнь и честь императора и проследить, дабы он не потерпел никакого ущерба. Алексей, понимая, что на большее рассчитывать не приходится, поступил весьма разумно и принял клятву. Свое неудовольствие он выразил лишь тем, что не стал вручать Раймунду подарки — пищу, лошадей и великолепные шелковые одеяния, — которыми осыпал всех остальных командующих.

Легко представить себе, с каким облегчением император смотрел на последние отряды крестоносцев, всходившие на борт судов, готовых доставить их в Азию. Даже он не мог с точностью оценить, сколько же мужчин, женщин и детей пересекло его страну за прошедшие девять месяцев: общее их число, начиная со сброда, сопровождавшего Петра Пустынника (эту толпу турки перебили в октябре прошлого года, так что она не продвинулась дальше Никеи), и кончая крупнейшими феодалами, достигало почти 100 000 человек. Благодаря тщательным приготовлениям и предосторожностям армия крестоносцев причинила его стране меньший ущерб, чем он опасался, и все ее командующие принесли ему клятву верности, хотя он и не питал иллюзий на их счет. Иноземные армии, пусть и формально дружественные, никогда не были желанными гостями, а эти грязные неотесанные варвары оказались хуже многих прочих. Они разоряли страну, насиловали женщин, грабили города и селения, и при этом, казалось, все же считали, что имеют на это право, ожидая, что в них будут видеть скорее героев и освободителей, а не бандитов, каковыми они в действительности были. Их отъезд вызвал немалую радость; еще большее утешение состояло в сознании того, что когда (и если) они вернутся, их количество значительно уменьшится.

Вопреки ожиданиям большинства Первый крестовый поход обернулся ошеломляющим (пусть и незаслуженным) успехом. 1 июля 1097 г. армия сельджуков была разгромлена близ Дорилея (нынешнего Эскишехира) в Анатолии; 2 июня 1098 г. крестоносцы заняли Антиохию и, наконец, 15 июля, в пятницу, воины Христовы, учинив дикую резню, пробились в Иерусалим, где в ознаменование своей победы перебили всех мусульман, находившихся здесь, и заживо сожгли всех евреев в главной синагоге. Однако среди них к тому моменту не было двух предводителей: Балдуин Булонский сделался графом Эдессы (совр. Уфры), а Боэмунд Тарентский (после яростной ссоры с Раймундом Тулузским) утвердился в качестве князя Антиохийского.

В самом Иерусалиме были проведены выборы, дабы определить будущего правителя города. Очевидным кандидатом был Раймунд, но он отказался. Он был слишком непопулярен среди товарищей и знал это; и никогда бы не смог рассчитывать на их подчинение и поддержку. В конце концов выбор пал на Готфрида Бульонского, на что в меньшей степени повлияли его военные или дипломатические способности и в большей — присущее ему неподдельное благочестие и безупречное поведение в частной жизни. Он согласился, отклонив лишь титул короля — неуместный в городе, где Христос носил терновый венец. Вместо этого он принял титул Advocatus Sancti Sepulchri — Защитника Гроба Господня; к нему всегда обращались dux (вождь) или princeps (предводитель, князь) и никогда — rex (король). Но Готфрид прожил всего лишь год после взятия города, а его последователи были не столь щепетильны и короновались в качестве правителей латинского Иерусалимского королевства.

Этому королевству суждено было просуществовать восемьдесят восемь лет, и в течение этого срока размеры его весьма значительно варьировали: в те времена, когда оно занимало наибольшую площадь, достигало на юге залива Акаба, а на севере — Собачьей реки в нескольких милях от Бейрута. Императора Алексея, праведного христианина, новость об основании этого королевства могла лишь обрадовать: город находился в руках неверных почти четыреста лет и в любом случае лежал слишком далеко от Константинополя, чтобы иметь важное стратегическое значение. С другой стороны, ситуация в Антиохии вызвала у него серьезное беспокойство. Этот древний город и патриархия также имели весьма пеструю историю: в VI в. его разграбили персы, во владении которых он находился в начале VII в. почти двадцать лет, пока наконец не пал под ударами арабов в 637 г.; в 969 г. Византийская империя вновь отвоевала его, и он входил в ее состав до 1078 г. Подавляющее большинство его населения говорило по-гречески и исповедовало православную веру; в глазах Алексея и всех его благонамеренных подданных то был во всех отношениях византийский город. Теперь же им завладел норманнский авантюрист, который вопреки принесенной им клятве верности, очевидно, не собирался отдавать его и больше не делал тайны из своего враждебного отношения к Византии. Он даже зашел так далеко, что изгнал патриарха-грека и заменил его католиком-римлянином. Успокаивало лишь одно: Боэмунд вызывал самую активную неприязнь у своих соседей на севере — турков-данишмендов. [128] Не трудно представить себе, с каким удовлетворением Алексей услышал летом 1100 г., что князь Антиохийский попал к ним в плен. Ему суждено было оставаться узником три долгих года, пока наконец его не выкупил Балдуин, унаследовавший от своего брата Готфрида иерусалимский трон.

128

Турецкая династия, основатель которой, эмир Данишменд, появился в Малой Азии примерно пятьюдесятью годами ранее и правил Каппадокией и районами вокруг Себастии (современный Сивас) и Мелитены. В течение следующего столетия данишмендам суждено было сыграть важную роль в истории этого региона, но после захвата Мелитены сельджуками в 1178 г. они ушли в небытие так же внезапно, как и появились.

В первые годы после триумфа крестоносцев стало ясно, как никогда, что Боэмунд был не одинок в своем негативном отношении к Византии. После взятия Иерусалима те, кто предпринял путешествие ради паломничества — многих из них неприятно поразило зрелище жестокостей, совершенных на глазах у них во имя Христа, — потянулись по домам. Франки, оставшиеся в Отремере (так стали называться земли крестоносцев на Ближнем Востоке), теперь старались захватить все, что только могли. Из всех предводителей Первого крестового похода только Раймунд Тулузский, по иронии судьбы единственный, кто отказался принести клятву верности, будучи в Константинополе, поступил честно и возвратил императору часть завоеванных земель из тех, что прежде принадлежали Византии. Остальные оказались немногим лучше вытесненных ими сарацин. Хуже всех повел себя Боэмунд. В 1104 г., через год после освобождения из плена у данишмендов, он отплыл в Апулию, где ему нужно было приглядеть за своими давно покинутыми владениями. Затем в сентябре 1105 г. он отправился в Рим, где начал активно убеждать папу Пасхалия II в том, что главный враг государств, созданных крестоносцами в землях Отремера, не арабы и не турки, но сам Алексей Комнин. Пасхалий принял его аргументы с таким энтузиазмом, что, когда Боэмунду пришла пора возвращаться во Францию, вместе с ним был отправлен папский легат, которому были даны инструкции проповедовать священную войну против Византии. Алексей и его подданные увидели, что подтвердились их худшие опасения. Теперь обнаружилось, что Крестовый поход был не чем иным, как чудовищным упражнением в лицемерии, а религиозные мотивы использовались, дабы завуалировать — абсолютно неубедительно — бесстыдные империалистические стремления.

Созданное в результате Крестового похода графство Эдесса в Южной Анатолии, неподалеку от границы Сирии, лежало примерно в 150 милях от Средиземного моря. По этой причине падение его на Рождество 1144 г. под ударом сил Имада эд-Дина Зенги, атабега Мосула (оно сопровождалось ужасной бойней после двадцати пяти дней осады), не имеет большого значения для нашей истории. Важно лишь его прямое следствие — Второй крестовый поход. Жуткая новость потрясла весь христианский мир. Для народов Запада, увидевших в успехе Первого крестового похода знак благоволения Божия, случившееся поставило под вопрос все те соображения, которых они придерживались и которые создавали ощущение комфорта и уверенности. Как вышло, что менее чем через полстолетия, если можно так выразиться, крест вновь отступил перед полумесяцем? Путешественники, отправлявшиеся на восток, год за годом возвращались с сообщениями о всеобщем разложении среди франков Отремера. Быть может, это означало, что в глазах Всемогущего они более недостойны служить хранителями Святой земли?

Франки лучше понимали, что происходит. Проблема попросту заключалась в том, что подавляющее большинство тех, кто когда-то участвовал в Крестовом походе, воротились домой. Единственная постоянно находившаяся здесь армия — если это слово можно употребить в данном случае — состояла из двух воинствующих орденов: рыцарей Святого Иоанна и тамплиеров, которым не следовало и надеяться в одиночку устоять против массированного натиска. Единственная надежда возлагалась на новый Крестовый поход, но папа Евгений III был не похож на Урбана; более того, ему недавно пришлось бежать от беспорядков, обычных для средневекового Рима, и укрыться в Витербо. Вследствие этого бремя руководства предприятием легло на плечи короля Франции Людовика VII. Хотя ему было только двадцать четыре года, его уже окружала аура мрачного благочестия, из-за которой он выглядел значительно старше; его молодую жену Элеонору Аквитанскую, красивую и веселую, это раздражало до безумия. Он был одним из паломников «по натуре» и участие в Крестовом походе воспринимал как свой долг христианина; тому были и семейные причины, так как Элеонора была племянницей Раймунда, князя Антиохийского. [129] На Рождество 1145 г. король объявил о своем намерении принять на себя знак креста, а затем, дабы сердца его подданных, как и его собственное, воспламенились жаждой участия в походе, он послал за Бернардом, аббатом Клервосским.

129

Сын Боэмунда, антиохийский князь Боэмунд II, был убит в 1130 г.; престол перешел к его двухлетней дочери Констанции. В возрасте восьми лет ее выдали замуж за Раймунда Потье, младшего сына герцога Гильома IX Аквитанского.

Святой Бернард (к тому времени ему исполнилось 55 лет), несомненно, представлял собой наиболее мощную духовную силу Европы. То был изможденный человек высокого роста; черты его лица то и дело искажала постоянная боль, проистекавшая от чрезмерного аскетизма, которого он придерживался всю жизнь. Он был весь точно охвачен пламенем, религиозным рвением, не оставлявшим места терпимости или умеренности. Последние тридцать лет он провел в постоянном движении: проповедовал, доказывал, спорил, писал бесчисленные письма и неизбежно нырял в глубь каждого религиозного или же политического конфликта. Предполагаемое начинание — Крестовый поход — пришлось ему как нельзя более по душе. В Вербное воскресенье, 31 марта 1146 г., в местечке Везель в Бургундии, он произнес речь, имевшую наибольшее влияние из всех, что он произнес за свою жизнь. Подле него стоял король Людовик; на груди у него был знак креста, посланный ему папой римским по случаю принятого им решения. По мере того как Бернард говорил, все, кто его слышал — многие тысячи, — начали кричать, требуя креста и для себя. Связки крестов, вырезанных из грубой материи, были уже приготовлены для раздачи; когда же запас иссяк, аббат сорвал с себя одеяние и начал разрывать его на полосы, чтобы сделать еще. Другие последовали его примеру; стемнело, а он со своими помощниками все трудился, связывая кресты.

Это было потрясающее достижение, и добиться подобного не смог бы никто другой в Европе. И все же, как вскоре показали события, лучше бы этого не произошло.

Вдали, в Константинополе, Мануил I Комнин в полной мере осознавал масштабы того кошмара, которым полстолетия назад стал для его деда Алексея Первый крестовый поход, и у него не было никакого желания, чтобы он повторился. С самого начал он дал понять, что предоставит пищу и боеприпасы для войск, однако за плату. Более того, все предводители, следуя через его владения, должны будут вновь принести ему клятву верности. Германская армия численностью 20 000 человек, которая должна была прибыть первой, оказалась и наиболее безответственной. Многие из ее командующих также подали своим людям дурной пример. Конрад, король Римский [130] , который поначалу отказался иметь что-либо общее с крестоносцами, но раскаялся после публичной жестокой критики со стороны Бернарда, держался со своим обычным достоинством, но его племянник и заместитель, молодой герцог Фридрих Швабский, более известный в истории под закрепившимся за ним впоследствии прозвищем Барбаросса, в отместку за нападение местных разбойников сжег целый монастырь в Адрианополе (совр. Эдирне), перебив множество ни в чем не повинных монахов. Конрад с негодованием отверг предложение Мануила пересечь Геллеспонт и таким образом попасть в Азию, вовсе не приближаясь к Константинополю. Когда в конце концов в середине декабря 1147 г. крестоносцы разбили лагерь за пределами стен столицы, отношения между германцами и греками ухудшились до предела.

130

Он был действующим правителем Священной Римской империи, но не мог именоваться императором, так как не короновался в Риме.