Средневековая Европа. 400-1500 годы

Однако все большее число состоятельных людей переселялось из грязных и нездоровых городов в сельскую местность, где они строили комфортабельные и роскошные виллы. Жизнь там оставалась все еще очень приятной – даже несмотря на то, что «зловонные» (по выражению Сидония Аполлинария) варвары находились совсем близко. В своих письмах этот образованный аристократ оставил нам живое описание досуга богатого человека в Южной Галлии середины V в.:

На юго-западной стороне находятся бани, примыкающие к заросшей лесом скале, и, когда на ее вершине рубят сучья легких пород деревьев, они почти сами собой съезжают кучами прямо в топку. Здесь же находится горячая баня, такого же размера, как примыкающая к ней комната для умащений, но только один конец банной комнаты полукруглый, и в нем находится ванна; сюда-то и подается горячая вода, журчащая в извилистом лабиринте свинцовых труб, которые проходят сквозь стену. Внутри горячей бани целый день царит свет, и его так много, что людям стыдливым кажется, будто они сняли не только одежду… Для внутренних стен вполне довольно чистой белизны полированного камня, на них нет никаких фигур, своей прекрасной наготой намекающих на что-то непристойное: такая роспись могла бы составить честь искусству, но бесчестит самого художника [17] .

17

Sidonius. Poems and Letters, trans. W. B. Anderson. Loeb Classics: Cambridge, Mass. 1936. Vol. 1. P. 421.

На вилле Сидония Аполлинария из просторных комнат для занятий, прохладных столовых с мозаичными полами открывались прекрасные виды на колоннады, сады и пристань на берегу озера.

В то время требования христианского благочестия уже начали накладывать отпечаток на умонастроения римской знати. Греческие и римские традиции (хотя в них и присутствовала толика целомудрия) рассматривали отношения полов как нечто естественное. Христианство, воспринявшее иудейскую и другие восточные традиции, фактически отождествило грех и сексуальность, прокляло гомосексуальные отношения и запретило изображения обнаженных мужчин и женщин. Начиная с IV в. стало обязательным, по крайней мере для епископов, давать обет безбрачия (пока это не касалось прочего духовенства). В восточной части империи монахи и отшельники осуждали разврат общих бань, как, впрочем, и (следуя своей логике) любое омовение и вообще личную гигиену. Но эта последняя крайность оказалась, как явствует из рассказа Сидония о своих банях, неприемлема для римских аристократов.

Впоследствии (470) Сидоний стал епископом Клермон-Феррана и прославился тем, что организовал оборону города от вестготов. Вместе с тем, подобно многим представителям своего класса, он стремился к сотрудничеству между римлянами и готами. В основе этой позиции лежало естественное убеждение в пользе такой политики как для общества в целом, так и для того узкого класса, к которому он принадлежал. Сидоний вполне справедливо рассудил, что римская аристократия, сотрудничая с варварами, сможет сохранить свой социальный статус и хотя бы часть своих владений. Когда империя оказалась неспособной защититься от варваров, римская аристократия утратила волю к поддержке государства и, однажды потеряв ее, больше не смогла вернуть. Личные интересы и новые узы верности связали класс землевладельцев с местными властями только что возникших варварских государств. Прежнюю лояльность аристократии могли бы вернуть лишь новые успешные завоевания, подобные великой экспансии времен Римской республики. В последующие пятнадцать столетий история Европы (по крайней мере в одном из самых важных ее аспектов) была историей удачных и неудачных попыток осуществить такие завоевания.

Существенную часть экономически не занятого в производстве класса possessores составляло духовенство. В ходе христианизации его численность, как и богатство церквей росли. Не оказалось ли это дополнительным бременем для ограниченных производительных ресурсов империи? Скорее всего так оно и было, даже если церковь и перераспределяла часть своих доходов в виде милостыни.

Армия

На протяжении ста с лишним лет расходы на военную защиту империи постоянно увеличивались. Диоклетиан и его ближайшие преемники удвоили личный состав армии, которая к началу V в. насчитывала около полумиллиона человек. Если учесть численность населения империи (примерно 50 млн.), огромную протяженность и уязвимость ее границ, эта величина не покажется слишком большой. Правда, к денежному и продовольственному содержанию солдат нужно прибавить стоимость военных запасов на разбросанных по всей стране складах, затраты на строительство и поддержание знаменитых римских дорог, на лошадей и повозки для всего наземного транспорта, а также расходы на сооружение многочисленных укреплений. И все же главной проблемой оставалась нехватка рекрутов. Большая часть армии несла гарнизонную службу на северных границах; такое занятие отнюдь не выглядело приятной перспективой для молодого человека, родившегося в Средиземноморье. Набрать людей в приграничных районах тоже оказалось нелегко, поскольку именно эти области империи были слабо заселены, и, конечно, крупные местные землевладельцы крайне неохотно соглашались отдавать ценную рабочую силу в имперские легионы.

Правительство, не желая да и не имея возможности принуждать землевладельцев, сочло целесообразным набирать солдат среди тех самых варваров, от которых нужно было защищать империю. Историки обычно осуждали эту политику, но, с другой стороны, трудно представить, что же еще могли сделать императоры? В XIX и XX вв. французы и англичане обучили значительное число африканцев и индийцев, ставших солдатами колониальных войск. Они честно служили, и отнюдь не в них причина распада французской и британской империй после Второй мировой войны. Варварские племена на римских границах тоже не были монолитной силой: они постоянно воевали друг с другом, и многие из них охотно соглашались сражаться за императора, поскольку это, как правило, обещало хорошую награду – земли в пределах империи. Пока численность варваров оставалась небольшой и пока они жили мелкими группами на обширных пространствах, их можно было в конце концов романизировать и ассимилировать. Но сохранить эти условия как раз и оказалось не во власти императоров. К началу V в. подавляющую часть римской армии составляли варвары, и часто их назначали даже на высшие командные должности. Пока Гонорий не достиг совершеннолетия (395–408), реальный контроль над западной частью империи находился в руках романизированного вандала Стилихона, который носил титул magister militum, или главнокомандующего.

Стилихон успешно защитил Италию от двух вторжений готов. Однако римские аристократы ненавидели его и обвинили в тайном сговоре с захватчиками. Римская армия взбунтовалась против офицеров Стилихона, а сам он был убит (хотя эти сведения, возможно, недостоверны). История Стилихона наглядно демонстрирует те политические и психологические трудности, которые были связаны с привлечением варваров на защиту империи, но она никак не свидетельствует о принципиальной ошибочности такой политики.

Гражданская служба и социальные последствия римской налоговой системы

По современным стандартам, римский государственный аппарат был чрезвычайно мал – вероятно, не более 30 тыс. человек на всю огромную империю. Один лишь этот факт должен предостеречь нас от сравнения поздней Римской империи с новейшими тоталитарными государствами. Тем не менее число государственных чиновников резко возросло со времен ранней империи не только потому, что реформы Диоклетиана расширили сферу государственного контроля над экономической и социальной жизнью, но и в силу стремления римской бюрократии (подобно любой другой бюрократии) усилить свое влияние и потому в изобилии плодившей новые должности, даже если на самом деле в них не было нужды. При всем том в империи не хватало чиновников, чтобы обеспечить всем гражданам справедливое управление (особенно в области сбора налогов), а их число вряд ли было ощутимым бременем для экономики. Тем не менее даже эти расходы сильно напрягали бюджет правительства, которое не могло достойно содержать госаппарат. Компенсируя скудость официальных доходов, чиновники вымогали деньги у тех, кто нуждался в их услугах, особенно в судах. Эти вымогательства вызывали, конечно, сильное негодование. Но несравненно больше простой народ страдал от имперской налоговой системы.

Власти всегда стремятся получить налог с основных источников дохода в государстве; в Римской империи такими источниками были земля и те, кто ее обрабатывал. Однако власти не всегда облагают налогом именно тех, кто способен легко вынести его бремя. Имперские чиновники устанавливали общие размеры налогов с каждой области, но их конкретное распределение оставляли на усмотрение местных властей. Даже там, где между имперскими и местными властями не было сговора (а чаще он был), налоговое бремя почти целиком взваливалось на крестьян, богатые находили многочисленные законные лазейки для неуплаты. Императоры, разумеется, хорошо представляли себе действительное положение вещей и время от времени освобождали от налогов города и провинции, пострадавшие от войны или других бедствий. Но эти льготы далеко не всегда имели тот эффект, на который были рассчитаны. Марсельский священник Сальвиан писал в середине V в.: «Что толку в послаблениях, которые были дарованы некоторым городам? Они только укрепили неуязвимость богатых и еще больше обременили бедных». [18] Начиная со второй половины IV в. ставка налогообложения быстро росла. Немногочисленные объективные данные, которыми мы располагаем, позволяют предположить, что в Египте со среднего участка она доходила до трети всего урожая, а в Италии могла превышать и две трети.

18

Jones. A.M.H. The Decline of the Ancient World. Longman: London, 1966. P. 251.

Литературные источники также подтверждают разрушительное и гнетущее воздействие налогов на сельское население. Иоанн Хрисостом выразительно описывал бедственное положение humiliores, простого народа. Сальвиан заслужил известность гневными тирадами, обличающими сборщиков налогов и землевладельцев в Галлии: ограбленные сборщиками люди, говорил он, не уходят к варварам только потому, что боятся потерять «последние жалкие остатки своего имущества»; поэтому они «полностью отдают себя в руки богатых, во всем подчиняясь их власти и их суду… они вверяют патронам почти все свое имущество, только чтобы заслужить их покровительство, и дети остаются без наследства, дабы отцы могли жить в безопасности».

Сальвиан был моралистом с развитым социальным сознанием. Разумеется, он нередко сгущал краски, но нарисованная им картина достаточно правдива. Большие поместья, особенно в Италии, кое-где еще обслуживались рабами. Рабов не использовали в бригадах, как это было на плантациях Вест-Индии и Америки в XVIII в.; их расселяли на небольших участках земли, которые давали им возможность поддерживать собственное существование и могли переходить по наследству. Рабов использовали также в качестве приказчиков и надсмотрщиков. Подавляющее большинство рабов в поздней Римской империи занимались домашней работой: каждый свободный гражданин (даже с минимальными социальными претензиями) стремился завести хотя бы одного или двух рабов, подобно тому, как средний класс домовладельцев викторианской эпохи считал необходимым держать по крайней мере одну служанку. Богатые люди владели сотнями рабов. Если крупное поместье не обрабатывалось рабами, его, как правило, сдавали в аренду мелким арендаторам, которые выполняли работу, платили арендную плату и, разумеется, налоги. Процесс, описываемый Сальвианом, заключался в следующем: свободные крестьяне передавали право собственности на свои небольшие участки богатому патрону, но продолжали их обрабатывать в счет арендной платы и других услуг. В результате эти крестьяне и их дети во многом утрачивали реальную свободу, хотя формально и не считались рабами. Со своей стороны патрон гарантировал им защиту от могущественных и хищных соседей и, сверх того, от злоупотреблений налоговых сборщиков.

Таким образом, крупные землевладельцы фактически подчинили себе население обширных районов и сконцентрировали в своих руках власть над местными рынками. Они заводили своих гончаров, кузнецов, ткачей, хлебопеков и других мастеров, чтобы – как наивно писал знаток сельского хозяйства Палладий – освободить крестьян от обременительных посещений города. Крупные поместья превращались в самодостаточные хозяйственные организмы, а их владельцы осуществляли важную посредническую миссию между государством и значительной частью его подданных. В подобной организации, как правильно отмечали, просматривается один из прототипов будущего феодального устройства; однако ей еще не были свойственны военные функции и специфически феодальные отношения личной верности. Отношения верности в Римской империи были довольно сложными, и нам мало что о них известно. Однако заслуживает внимания то обстоятельство, что в V в. обширные области Галлии и Испании охватили крестьянские восстания против римских и готских землевладельцев, поскольку крестьяне, которые, по словам Сальвиана, «лишившись преимуществ римской свободы, терпят грабежи, притеснения и убийства со стороны жестоких и несправедливых судей», несомненно, утратили все чувства верности – и к империи, и к своим непосредственным господам. Простые люди Римской империи, конечно, ценили pax romanа, тот «мир», который империя бралась установить (и крайне редко могла сохранить). Однако в целом они, по-видимому, почти не испытывали чувства верности к имперским учреждениям и не выражали готовности сражаться за империю – тем более что их господа тоже не призывали к этому.