Средневековая история. Тетралогия

Она, видите ли, и не надеялась на такое счастье.

И это — Джесси. А что же другие?

Мог его сын принять застенчивость за глупость?

Эдоард честно признался себе, что — да. Еще и не то мог.

Такой вот человек. Такой характер.

Как такое может быть, что удачливый в делах мужчина настолько слеп в семейной жизни?

А вот так. Если перед тобой все опрокидываются на спину без особых усилий, если ты привык к преклонению, если у тебя и молодость, и красота, и деньги, и власть… Эдоард отлично помнил себя в двадцать лет.

М-да…

Сейчас он совсем по-другому бы построил отношения с Имоджин. И Эдмон… его боль. Вечная боль и непонимание. Что что он упустил в отношениях с сыном? Почему получил врага вместо ребенка?

Сколько мы упускаем по молодости и глупости, сколько?!

Он никогда не отказался бы от Джесси, но постарался бы быть осторожнее и деликатнее с Имоджин. Не упустил бы сына. И не потерял бы и его и друга… эх Джайс…

Некоторые раны не заживают со временем. Оно просто накидывает поверх нее полотно лет, а под ним все та же кровоточащая яма. Из сердца вырывают кусок — и это не заживет.

Надо поговорить с сыном.

Сначала написать ему и как следует отчитать. А когда вернется — и поговорить. Дети не должны повторять ошибок своих родителей. Особенно если те могут их предупредить.

А еще…

Эдоард чувствовал за решительными, чуть наклоненными вправо буквами жесткий характер. Если бы не подпись — он бы поклялся, что это писал мужчина.

Никаких сантиментов завитушек, причудливых узоров… куда там!

Только по делу.

Это — не Имоджин.

Плакать и шипеть по углам не станет. А вот чт'o станет…

Эдоард поймал себя на мысли что… боится за сына?

Ладно! Пишем.

***

Этому письму досталось намного больше.

Оно было скомкано в приступе отцовских чувств. Потом расправлено. А потом еще и изрядно помято в руках.

Август и в молодости не отличался терпением, а уж сейчас, когда речь шла о жизни единственного ребенка!

Доченьки!

Кровинушки!

Поэтому первым пострадало письмо. Потом стол, который немного опрокинули от переизбытка эмоций.

А потом, уже слегка успокоившись, мужчина начал составлять план действий.

Нет, ну что за наглость!

Джерисон Иртон, ты мне ответишь!

Запихнул мою кровинушку в мальдонаину глушь — и забыл, как звать? А там ее и травят, и ребеночка лишили, и… Хорошо хоть в Лиле моя кровь, ее так просто не изведешь!

Но такое не должно оставаться безнаказанным.

Август внимательно перечитал письмо.

Купец Карист Трелони.

Что ж, если дочка хочет поиграть и найти негодяя — ее право. Лучше бы этим ее супруг занялся, но супруга-то как раз и нет на месте… скот такой!

Нет бы жену с собой взять в посольство — он шлюху потащил!

Но теперь-то ее сущность всем видна…

Август злорадно усмехнулся.

Его величество, конечно, не отчитывался перед скромным купцом. Но зато Августа навестил лэйр Ганц Тримейн.

Передал весточку от дочери, всячески расхвалил графиню и заверил Августа в своей искренней симпатии и уважении. Доставил к Августу двух ребят-плотников. А после разговора с ними Август только руки потер. Ну, дочка! Знала, чем угодить!

Это ж золотое дно для корабела! Знал их мастер, чего бояться!

Если хотя бы часть досок пропитать этим составом, да ведь и недорого получится… одним словом — плотникам тут же был предложен хороший оклад и все гарантии безопасности. На что парни тут же с радостью согласились. Графиня к ним была милостива, отец ее тоже, вроде как неплохой человек — поработаем? Отчего ж нет! Хорошему плотнику на верфи цены нету!

А заодно Ганц рассказал любящему отцу все то, что знал и король.

Август разозлился.

Август задумался.

И принял серьезное решение.

Может быть Лилиан и не желает пока рвать с мужем. Но все должно быть готово для нее. Дом. Земля. Мастерские.

А еще надо подумать о компромате на Джеса Иртона.

И побольше, побольше… издеваться над родным ребенком Август никому не позволит.

Что бы ни решила его доченька — у нее должно быть пространство для отступления. И на всякий случай надо перевести часть активов партнерам в Авестер и Уэльстер.

Если выбирать между Джерисоном — и Лилюшкой, конечно, он всегда поддержит дочь. Понадобится — вместе сбегут. И лови корабль в море!

Он нигде не пропадет! И дочь пристроит! И внуков вырастит! А судя по тому, что в Лилюшке его кровь-таки проснулась — недостатка в женихах не будет. И Мариэла огнем была…

М-да, Джерисон Иртон.

Не умел любить? Не умел беречь?

Будешь век теперь о любви горевать…

Вспоминая строки старой баллады, Август упускал из виду только одно. Джес супругу не любил. И горевать будет только по упущенной выгоде. Ну да ладно! Это тоже больно!

***

Лиля как раз разговаривала с пастером Воплером.

— …вы должны понимать, что ребенок ни в чем не виноват…

— Ваше сиятельство, вы и так проявляете совершенно непонятное милосердие. Таких блудниц надо просто палкой гнать из деревни.

— На большую дорогу? В зиму? Пастер, Альдонай заповедал нам милосердие.

— Ваше сиятельство, вы давно перешли все границы его заветов. Вас скоро причислят к лику просветленных при жизни.

Веселая улыбка в глазах пастера призывала не принимать слова всерьез. И Лиля подхватила шутку.

— Все в руках Альдоная, милостивого и милосердного. Пастер, пожалуйста, поговорите с людьми в деревне. Да, девица — дура и дрянь. Но в чем виноват ребенок? В том, что родился не у того и не от того?

Шрам на плече действительно был. У сына Фреда. А девица сейчас жила в деревне, как прокаженная. С ней еще разговаривали ее родные. И — все.

Остальные словно не замечали дурочку. Лиля тоже наплевала бы и забыла, но Ингрид жить спокойно не дала. Обрисовав перспективы развития событий. И Лиля впечатлилась. Самосуд ей в деревне не был ужен. И еще одна деревенская шлюха — тоже. Такие дамы болезни разносят, как дышат. Да и бабы будут недовольны… нет, надо это как-то купировать.

— Ребенок не виноват, — признал пастер.