Средневековые города и возрождение торговли

В этих реформах он стремился взять инициативу, так как он не мог положиться на кастелланов, монастыри и баронов, земли которых он занимал, что они произведут реформы. Среди населения такого разнородного, как население portus, было необходимо, чтобы группа людей взяла контроль над массой и имела довольно власти и авторитета, чтобы руководить ей. Купцы в первой половине XI века решительно усвоили эту роль. Не только они составляли самый богатый элемент в каждом городе, самый активный и самый склонный произвести перемены, но они вдобавок имели ту силу, которую дает союз. Нужды торговли рано толкнули их, как выше было указано, на организацию братств, называемых гильдиями и ганзами — это автономные корпорации, независимые от какого-либо авторитета, в которых их воля является законом.

Свободно избранные главы, деканы (Decanen) или графы ганзы (Hansgrafen) наблюдали за исполнением добровольно принятой на себя дисциплины. Через правильные промежутки времени, члены собирались, чтобы выпить и обсудить свои дела. Казна, составлявшаяся из взносов, хранилась для нужд общества; общий дом (Gidhalle) служил местом собраний. Такова была гильдия Омера около 1050 года; на основании этого примера можно допустить, что подобные ассоциации существовали в тот же самый период во всех торговых колониях Фландрии. ^[140]

140

¹⁴⁰ G. Espinas and H. Pirenne. "Les coutumes de la gilde marchande de Saint Orner". Le Moyen age 1901, 196. H. Pirenne. "La hanse flamande de Londres". Bulletin de l'Academie Royale de Belgique, Classe des lettres 1899, 65. Для роли, которую играли гильдии в Англии, см. фундаментальную работу Ch. Gross: The Gild Marchant, Oxford, 1890. См. также К. Hegel. Stadte und Gilden der germanischen Volker. Leipzig, 1891; H. Van der Linden. Les gildes marchandes dans pes pays Bas au Moyen age. Ghent, 1890. Koehne. Das Hansgrafenamt, Berlin, 1893.

Успехи торговли были так внутренне связаны с организацией городов, в которых торговля развилась, что члены гильдии были обязаны автоматически заботиться об удовлетворении нужд, самых настоятельных. Кастелланы не имели оснований мешать собраниям гильдейцев, удерживать от тех занятий, которые казались совершенно необходимы. Они позволяли им устраивать дела экстренно, как это практиковалось в официальной городской администрации. В Омере было заключено соглашение между гильдией, и кастелланом Вульфриком Рабелем (1072–1083), позволявшее первой разбирать дела бюргеров. Таким образом без какого-либо легального полномочия, купеческая ассоциация посвящала себя добровольно организации и устройству рождающегося города; она возмещала бессилие публичной власти. В Омере гильдия отделяла часть своих доходов на сооружение защитных приспособлений и на поддержание в порядке улиц. Тут нет сомнения, что другие фландрские города, их соседи, делали то же самое. Имя графов ганзы, которое казначеи города Лилля хранили в течение всего средневековья, есть достаточное доказательство, при отсутствии других источников, что здесь главари добровольной корпорации привлекли казну гильдии, чтобы она служила на пользу их товарищам гражданам.

В Оденарде имя графа ганзы относилось в XIV в. к чиновнику коммуны. В Турне так поздно, как в XIII в., городские финансы были помещены под контроль св. Христофора, т. е. купеческой гильдии. В Брюгге взносы "братьев ганзы" пополняли муниципальную казну вплоть до ее исчезновения во время демократической революции XIV века.

Результат всего этого, очевидно, был тот, что гильдии были во Фландрии инициаторами городской автономии. Добровольно они взяли на себя дело, которое никто из них один не мог бы вынести. Официально они не имели прав действовать так, как они действовали. Их вмешательство может быть объяснено только тем согласием, которое существовало среди их членов, влиянием, которым пользовалась их группа, ресурсами, которыми они располагали и, наконец, пониманием коллективных нужд среднего городского класса. Можно констатировать, без преувеличения, что в течение XI века начальники гильдии исполняли фактически функции коммунальных магистратов в каждом городе.

Это они, без сомнения, руководили фландрскими графами, чтобы заинтересовать их в развитии и процветании городов. В 1043 году Болдуин IV получил от монахов Омера согласие, в силу которого бюргеры выстроили свою церковь. В начале царствования Роберта Фриза (1071–1093) изъятия из пошлин, пожалования земли, привилегии, ограничивающие епископскую юрисдикцию или требования военной службы, были пожалованы в большом количестве городам тогда в процессе их образования.

Роберт Иерусалимский покровительствовал городу Эре тем, что даровал свободу и освободил в 1111 году бюргеров Ипра от судебного поединка. Результатом всего этого было то, что мало-помалу средний класс выдвинулся, как особая привилегированная группа среди населения страны. Из простой социальной группы, делом которой была торговля и промышленность, он обратился в юридическую группу, признанную за таковую государственной властью. Из этого юридического положения само собой вытекало пожалование той группе, независимой юридической организации. Новый закон вызывал и новую организацию суда. Старые альдерменские окружные суды, заседавшие в бургах и творившие суд в согласии с обычаем, который был архаическим и не был способен приноровить свой суровый формализм к нуждам общины, для которой он не был создан, должны были уступить место судам, члены которых, набранные из бюргеров, были способны дать им суд сообразный с их желаниями и согласный с их стремлениями, с справедливостью, которая в конце концов была их справедливостью.

Невозможно сказать точно, когда это важное развитие имело место. Самая старинная ссылка во Фландрии на альдерменский суд (т. е. на суд, особый для города) датируется около 1111 года и должна быть отнесена к Аррасу. Но здесь ничто не мешает предположить, что альдерменские суды такого рода могли существовать в тот же самый период в более важных пунктах, как Гент, Брюгге или Ипр. Как бы то ни было, начало XII века было ознаменовано этими решительными нововведениями, происходившими во всех городах Фландрии. Смуты, наступившие после убийства графа Карла Доброго в 1127 году, позволили бюргерам осуществить вполне свою политическую программу. Претенденты на графство Вильгельм Нормандский и позднее Тьерри Эльзасский, чтобы привлечь бюргеров на свою сторону, согласились с теми требованиями, с которыми те выступали.

Хартия, пожалованная Омеру в 1127 году, может быть рассматриваема, как точка отправления политической программы бюргеров Фландрии. ^[141] Она признавала город особой в правовом отношении территорией, обладавшей особым законом, общим для всех ее жителей, с специальными альдерменскими судами и с полной коммунальной автономией. Другие хартии в XII в. ратифицировали подобные привилегии всем главным городам области. Их положение обеспечивалось с тех пор и санкционировалось письменными актами.

141

¹⁴¹ A. Giry. Histoire de la ville de St. Orner. Paris, 1877; 371.

С другой стороны, надо быть осторожным и не приписывать городским хартиям преувеличенного значения. ^[142] Ни во Фландрии, ни в какой другой стране Европы они не охватывали все городские законы в целом. Они ограничивались фиксированием главных линий, формулировкой основных принципов, разрешением немногих особенно важных конфликтов. Большею частью, они были продуктом особых обстоятельств и отвечали только на вопросы, которые дебатировались в то время, когда эти хартии составлялись. Они не могут быть рассматриваемы, как результат систематического планирования или законодательного обсуждения, подобного тому, из которого, например, возникли новейшие конституции. Если средние классы держались за них в течение столетий, относились к ним с величайшей заботой, хранили их под тройным запором в сундуках из железа и окружали их каким-то суеверным уважением, то это потому, что они считали эти хартии палладиумом свободы. А это было так потому, что они позволяли бюргерам, в случае нарушения хартии, оправдывать им свое восстание, но не потому, что хартии включали всю совокупность их прав. Они не были, так сказать, больше чем основой позднейшего развития. Вокруг договоров продолжал непрерывно развиваться рост новых прав, обычаев и не писанных, но тем не менее важных привилегий. Верно положение, что многие хартии сами предвидели и признавали наперед дальнейшее развитие городского закона. Хронист Гальберт сообщает нам, что граф Фландрский уступил бюргерам Омера в 1127 году: "ut die in diem consuetudinarias leges suas corrigerent", "т. е. право исправлять изо дня в день их муниципальные законы". ^[143] Тут было, таким образом, дано больше в городском законе, чем то, что содержалось в терминах хартий. Они являлись только фрагментами законов; они были полны пробелов, и не представляли ни порядка, ни системы. Нам нельзя надеяться найти в них основные принципы, из которых идет дальнейшая эволюция подобно тому, как римский закон эволюционировал из законов XII таблиц.

142

¹⁴² Оттокар. Опыты по истории французских городов. Пермь, 1919.

143

¹⁴³ Galbert de Bruges. Histoire du meurtre de Charles le Bon, Comte de Flandre, «edit H. Pirenne. Paris, 1891; 87.

Однако возможно, при изучении принципов городского права и при пополнении одного закона другим, охарактеризовать в общих чертах городские законы средневековья, как они развивались в течение XII века в различных странах западной Европы. Здесь нет нужды выяснять, поскольку мы стараемся только проследить общую линию отличия между государствами или нациями. Городское право было явлением того же порядка, что, например, феодализм. Оно было следствием социального и экономического положения, общего всем народам. Если брать его по странам, то, конечно, будут многочисленные различия в деталях. Но по существу оно всюду было одно и то же; только эту неизменную основу будем мы рассматривать на следующих страницах.

Первый вопрос, который должен быть разрешен, это — каким было положение индивидуума, когда городское право окончательно развилось. Это положение было положением свободы. Оно — необходимое и общее свойство среднего класса. Каждый город устанавливал свободу в этом отношении. Всякие следы деревенского рабства исчезали внутри городских стен. Каковы бы ни были различия и контрасты, которые богатство вносит в среду людей, все были равны, поскольку это касалось гражданского состояния. "Воздух города делает свободным" — говорит немецкая пословица, и эта истина верна во всяком месте. Свобода прежде была использована, чтобы быть монополией привилегированного класса. Посредством городов она снова получала место в обществе, как естественный атрибут горожан. Отсюда было достаточно остаться в городе, чтобы приобрести свободу. Каждый раб, который прожил в городе год и один день, имеет ее, на основании определенного права: статуты города уничтожили все права, которые господин имел над личностью и вещами своего крепостного. О происхождении человека думали мало. Каков бы ни был знак, которым клеймили ребенка с колыбели, он стирался в атмосфере городской жизни. Эта свобода, которой вначале только купцы пользовались de facto, стала теперь общим правом всех бюргеров de jure. Если тут или там среди них бывали рабы, то они не были членами городского населения. Они были наследственными слугами аббатов или сеньорий, которые держали в городах куски земли, не подчиненные городскому праву, и где продолжал жить старый порядок вещей. Бюргер и свободный человек становились синонимами. Свобода в средние века была атрибутом, неотделимым от звания гражданина города, как и в наше время она неотделима от звания гражданина государства.

Со свободой лица здесь в городе связывалась свобода земли; в купеческой общине, действительно, земля не могла остаться неподвижной и изъятой из торговли тяжеловесными различными законами, которые мешали ее свободной передаче и удерживали ее от службы в качестве кредита и от получения за нее полной цены. Это было более неизбежно в той стране, где внутри города земля меняла свою природу и становилась местом для построек. Она быстро застраивалась, дома теснились друг к другу и росли в цене по мере того, как число их увеличивалось. Таким образом, автоматически так выходило, что собственник дома приобретал в течение известного времени собственность или, по крайней мере, владение землей, на которой был выстроен дом. Всюду старая вотчинная земля превращалась в чиншевое владение или в чиншевой аллод. Городское держание, таким образом, становилось свободным держанием. Тот, кто занимал землю, был обязан земельным оброком собственнику земли, если он сам не становился таковым. Он мог свободно передавать ее, закладывать и давать ее под обеспечение капитала, который был занят. При продаже заложенного дома бюргер обеспечивал себе тот чистый капитал, в котором он нуждался; при покупке заложенного другому дома, он обеспечивал себе доход, пропорциональный к затраченной сумме денег. Он помещал деньги, как мы теперь говорим, под проценты. Сравнивая с феодальным или вотчинным держанием, держание по городскому праву, держание in Weichbild или Burgrecht, как его называют в Германии, или bourgage — во Франции, можно видеть ясно выраженную особенность последнего.