Срезающий время

— И о чём же Вы думали, месье? — осведомилась виконтесса с напускной строгостью.

— Вы не поверите, о куртизанках Макрона.

— Какой ужас! — вырвалось у Полины. Она говорила вроде бы совершенно искренне, и в то же время присутствовало в её интонации какое-то преувеличение, беспокойная, жалящая нотка, которая давала понять, что маркиза иронизирует, и, может быть, даже не столько над предметом моих мыслей или своим собеседником, а над самой собой. Всё же революция спустила многие тормоза нравственности, и многие свободы выпорхнули наружу. И если раньше с едва знакомыми людьми говорить о женщинах с низкой социальной ответственностью было дико, то сейчас я поймал себя на том, что не могу удержаться от улыбки.

— Простите, я совсем недавно вернулся из морского путешествия, а море не церемонится с людьми, да и люди на корабле не церемонятся друг с другом, — сказал я, пожимая плечами.

— Надо же, а Вы хоть и неважно изъясняетесь по-французски, но сказали чистую правду, — выдержав некую паузу, смотря в мои глаза, произнесла Полина. — Вы мне интересны, имейте это в виду.

И прежде чем я успел опомниться, она уже величаво покачивалась в седле.

Обед был непримечателен, а вечером я вновь посетил кабинет с картиной и сходу ошарашил его хозяина необычным предложением.

— Перед тем, как приехать к Вам, я наводил справки, оказывается, вашей семье принадлежит крупное производство, и Вы сами слывёте успешным хозяйственником, а я, знаете ли, большой почитатель кальвадоса. Как Вы думаете, если от меня поступит предложение вместо золота по векселю принять продукцию Ваших цехов и даже доплатить?

— Это очень интересно, — произнёс граф. — Я слушаю.

— Сейчас Ваш управляющий отгружает мне товар в счёт погашения по долгу, а на будущий год я жду от Вас такое же количество, даже в двойном размере, но за деньги, которые заплачу сейчас. Думаю, если пара сотен тысяч франков ещё полежат до осени в Парижском банке, то даже и проценты какие-нибудь набегут. С момента погрузки на борт торговца Вы получите к ним доступ и мы закроем сделку.

— А у Вас хватит денег?

— Оборотных средств всегда не хватает, и пусть, на первый взгляд всё выглядит как авантюра, я твёрдо решил заняться этой работой. Если не с вами, то поеду в Нормандию. Этот год для французских виноделов довольно сложный, урожай собрали большой, а рынки сбыта, наоборот, уменьшились. Так как?

— С остальными можно повременить, — быстро произнёс граф. — Торопливость в нынешних обстоятельствах неуместна. Сорок бочек шестилетнего кальвадоса и пять, может, шесть бочек муската из Миреваля покроют мой прошлогодний вексель с лихвой. Больше нет, кальвадос минимум два года должен зреть, перевозить же с места на место сидр — только загубить труд за весь сезон. На будущий год созреет и будет готов к отправке урожай девятого года, там двести сорок двухмюидовых бочек из лимузенского дуба на двести пятьдесят семь тысяч шопин. Если осилите по деньгам, то я готов на соглашение.

Я кивнул головой, подтверждая.

— Тогда я вызываю на утро нотариуса. А вот что прикажете делать со вторым документом? Я ума не приложу, как выйти из сложившейся ситуации. Послушайте, Вы же благородный человек. Я не силён в русских титулах, но как минимум шевалье, а давайте я выдам за Вас свою дочь?

— Вы предлагаете мне купить Вашу дочь за триста тысяч франков?

— Она стоит больше. И она не совсем моя дочь.

— Договаривайте…

— О-о, это необыкновенная история. Она одна из тех, которые старые камни замка предпочитают навечно скрыть. Но я возьму на себя смелость и немного приоткрою завесу тайны. Полину в грудничковом возрасте вывез из России Эдмон-Шарль Жёне. Это было неспокойное время, и я бы даже сказал обильно сдобренное людской кровью. Люди боялись стука в дверь. Вы даже себе представить не можете, — вздохнул граф. — В то время под словом "политика" имелись в виду исключительно события вроде войны за свободу, все газеты были одного направления. В тот год многие достойные люди попрощались с жизнью. Собственно, когда в январе Людовика обезглавили, Эдмон-Шарль уже был назначен послом в Америку. В Рошфоре его ждал фрегат L"embuscade, и по пути туда он заехал ко мне. Де Дрё испокон веков славились умением выживать при самых паршивых раскладах и не потому, что держали нос по ветру или не стеснялись доставать свой меч. Исключительно за счёт тугой мошны. И если кто-то говорил о человеке, что тот богат, то в Бретани добавляют: богат как де Дрё. Так Полина осталась со мной.

— А Вы не допускаете такой возможности, что она дочь этого Эдмона, — предположил я.

— Нет! — твёрдо ответил граф. — Конечно, я спрашивал его, и в ответ он поклялся на кресте, что ребёнок этот — не просто месть одной очень высокопоставленной особе, а козырная карта, которая откроется лет через десять. Вы же полны азарта, и уже сейчас пытаетесь просчитать возможные комбинации, я правильно понял?

— Позвольте, насколько я понял, срок давно уже вышел.

— Как знать, — задумчиво ответил граф, — как знать. Жёне давно разочаровался в политике, и насколько я знаю, осел где-то в Нью-Йорке, женился на дочери губернатора и возвращаться в Европу не собирается. Однако совсем недавно от него пришло очередное письмо, и за столько лет он впервые вспомнил о нашем давнем уговоре.

— Дайте угадаю, он справлялся о здоровье девочки?

— Вполне возможно, но срок, как только что говорили Вы, вышел.

— Из всех знакомых, — с улыбкой объявил я, — Вы самый неправильный граф. Какое приданное будет за Полиной?

Граф внимательно заглянул мне прямо в глаза и, не отрывая взгляда, проговорил три слова:

— Имя её родителей.

— Заманчивое предложение, — произнёс я, выставив перед собой ладони, и покачивая их, словно чаши весов. — С одной стороны документ на триста тысяч, а с другой смазливая девица с непонятной родословной. Двести фунтов золота и всего одна… Мне надо подумать.

— Конечно, мой дорогой, — почти мурлыкая, любезно проговорил граф, — конечно подумайте. И да, смазливая девица всё же виконтесса на сей момент. Приятных сновидений.

(разговор, который я не мог слышать)

— Ты всё слышал, брат, — сказал граф, когда из-за отодвинутой в сторону картины якобы Артура II вышел тощий священник.

— Не понравился мне этот русский, — сказал Жюль, садясь ещё на тёплый стул. — Но мне кажется, наживку он заглотил.

— Ещё как заглотил. Поверь моему опыту, он авантюрист и самый настоящий выжига. Но ничего, как крючок воткнётся в губу, никуда он не денется. Полина сделает всё, что я прикажу.

— А тебе не жалко Полину? Я же видел, как ты любил её в детстве. Девочка ни в чём не виновата, к тому же ты воспитывал её как свою дочь столько лет. Неужели ни капли сожаления?

В беседе двух братьев воцарилась грозная пауза, но неожиданно она прервалась тихим блеющим смешком, настолько неуместным в тот момент, что задавший достаточно серьёзный вопрос священник не поверил собственным ушам. Граф смеялся, прикрыв глаза ладонью, бессильно откинувшись на спинку кресла.

— Мне жалко лишь самого себя, — внезапно прекратив смех, ответил граф. — Жалко когда я поверил в золотые горы этого пройдохи Жёне и дал денег на дорогу и его прожекты. И любил её больше ты. Вспомни, как ты подтирал метрику и, записывая, поставил кляксу, а потом сказал, что сам Бог оставил росчерк. Впрочем, если всё выгорит, то Эдмон-Шарль не соврал.

— Получается, что так. Кстати, а кого ты наметил в таинственных родителей. Жёне же не глупец, и не раскрыл бы свою тайну. Поди, пытался узнать, а?

Граф отмахнулся от священника, мол, нечего такие пустые вопросы задавать и нехотя произнёс:

— Придумаю что-нибудь. Надо будет разузнать, кто сейчас пользуется влиянием при дворе русского императора. Александра расспрошу, пока он не уехал, хоть какой-то толк будет. Совсем от рук отбился.

Жюль взглянул на бронзовый подсвечник, любуясь огоньком свечи, и тихим голосом произнёс:

— Мне отчего-то кажется, что в этот раз тебе не удастся выйти сухим из воды.

— Поясни.

— Ты помнишь его рекомендательные письма, — продолжал говорить Жюль, — вернее одно из них, от губернатора округа Олбани. Клинтон, кажется. А теперь вспомни, где поселился Жёне, и на чьей дочери он женился. И после этого ты будешь утверждать, что русский не встречался с Эдмоном?

Граф некультурно высказался, а священник продолжал:

— Теперь вспомни, о чём спрашивала Полина у гостя за столом?