Срезающий время

— Кто бы мог подумать? — сокрушался Иван Иванович. — Федот одноногий… И как я просчитаться то смог? Я ж сразу просёк как портрет ему показал. Сбледнул лицом иуда, взопрел. И видел же сукин-сын… За тридцать серебряников продался… Смит ваш у него прятался. Хитрый зараза, ловко схоронился. Тит меня у околицы с лошадьми ждал, а как понял, что нет меня долго, так шукать. В общем, всю одёжку содрали и двадцать пять рублей ваших прихватили. Подвёл я вас, не послушал.

"И как сие понимать, — задал я себе вопрос, — вымышленный Смит появился на самом деле"?

— То есть, — зло проронил Есипович, — у них день перед нами в запасе?

— Не, Генрих Вальдемарович. С концами. У Федота лошади и он мою систему знает. Они уже на пути к Орше и даже чёрт их не остановит.

— Схожу-ка во двор, — сказал я, поняв, что ничего интересного больше не услышу.

Как только я покинул комнату, штабс-капитан наклонился к уху Иван Ивановича и что-то тихо спросил.

* * *

(разговор, который я не мог слышать)

— Что в портмоне было то?

— А хрен его знает. Мы с Федотом всю баньку обыскали, под каждым углом землю простучали. Ни котомки, ни дряни этой жёлтой, ничего. Топор и тесак у меня.

— Как так получилось?

— Зарезал я Смита. Мы когда в баньке вязать его стали, Федот деревяшкой своей зацепился и гад этот вывернулся. Заорал что-то не по-нашему и кистенём меня. Хорошо, шапка баранья на голове была. А у меня рука сама пошла, как учили.

— Плохо учили, раз простых дел сполнить не можешь. Подрезать — да, насмерть то зачем? Стареешь Иван Иванович. По следам хоть прошлись?

— А как же. Тит пробежался до последней лёжки. Даже в дупло лазал. Я что думаю, ведь не просто так Смит бежал именно в тот день. Может, передать ухищенное кому успел?

— Может и успел. Тут же каждый гувернёр картавый носом водит. И не факт, что портмоне в ночь побега выкрали. Федота хоть оставил за банькой наблюдать?

— Обижаете… Если что, внучок его вмиг весточку принесёт.

— Ладно, будем надеяться на лучшее.

— Генрих Вальдемарович, а сам, как думаешь, что там было?

— То, Иван Иванович не твоего ума дело. Ты лучше с оказией, попроси из ружья нашего гостя пострелять. Всё, шаги слышу.

* * *

В день открытия проходящая на поле возле Молоховских ворот ежегодная Вознесенская ярмарка, самих горожан столицы губернии не сильно интересовала. Позиционировалась она как животноводческая и оптовая. Со всех уездов в Смоленск съезжались приказчики, управляющие, представители помещичьих крестьян, вольные землепашцы и даже выбранные от государевых крестьян. Сделки совершали разнообразные: и поставочный фьючерс чуть ли не до новой ярмарки и бронирование и бартерные и, просто купля-продажа, когда соглашаясь с условиями, били по рукам и кидали шапку. Сюда пригоняли рогатый скот, лошадей, овец иногда птицу. Привозили образцы сена, которые тут же уходили в городские конюшни, зерно, крымскую соль, семена и уже практически на второй-третий день, сразу после гусиных боёв, начиналась торговля всем подряд. С этого момента тридцати пяти тысячное население города проявляло активность. Сукна, шёлк, шерсть, мягкая рухлядь, холщовые и бумажные товары выставлялись с правой стороны на сколоченных тут же прилавках. Посуда и кожи, масло, воск, рыба и прочие, вплоть до сахара и табака слева от ворот. В целом, присутствовали все три категории товаров: русские, азиатские и заграничные. Посмотреть было на что.

Выехали мы почти в ночь, на самой-самой заре и пика столпотворения повозок, телег и просто передвигавшихся верхом ловко избежали. А буквально спустя час, не особо прислушиваясь можно было оценить весь коллапс людского водоворота из дома штабс-капитана Пятницкого, любезно приютившего нас. Глава семейства Есеповичей тут же отбыл инспектировать строительство своего дома, а мы остались обустраиваться. И где-то между девятью и десятью часами, когда дворники закончили вычищать улицы, вновь не испытывая затруднений, принялись методично опустошать нужные нам торговые учреждения. В первую очередь, как не странно, не ссудные конторы, которых здесь перевалило за дюжину, а шляпные мастерские. Приданная мне или наоборот Елизавета Петровна прекрасно ориентировалась в городе, и мой план Генерального межевания можно было засунуть в известное место. План не соответствовал действительности. Так что сидя в карете, она давала Тимофею чёткие указания: где "направо", а где "езжай прямо до самого конца", иногда "держись левее от оврага, там, через ручей будет деревце — остановись". Следуя какому-то дьявольскому плану, мы посетили три заведения в разных концах города. Двигались хаотично, и только удовлетворившись парой высоких коробок из шляпной мастерской Морица, добрались до конторы с надписью на табличке под козырьком двухэтажного доходного дома: "Купеческая контора Анфилатова".

Выбеленный известью фасад с огромной дверью, оббитой множеством гвоздей, как видимо, должен был внушать доверие. Сходу отклонив предложение ссуды под двадцать два процента и сниженную ставку в девять с половиной при залоге я объяснил суть моего посещения и тут же был препровождён в отдельную комнатку-кабинет. Общение с представителем ростовщического бизнеса вышло недолгим, но весьма плодотворным и выгодным для обеих сторон. Человек средних лет, скорее малорослый, чем высокий, с еще довольно свежим, но бледным лицом, которое если и меняло свое меланхолическое выражение, то лишь ради беглой улыбки, поровну горестной и медоточивой; чёрные сальные волосы, мечтательно-отсутствующий взгляд; речь, не чуждая известной утончённости и деликатности; движения и жесты, каких не встретишь среди ростовщического люда, и обыкновение говорить до крайности медленно и затруднённо, растягивая слова, особенно когда разговор заходил о деньгах. Взгляд его из-под чёрных сдвинутых бровей становился нестерпимо сверлящим, стоило ему нахмуриться, и тут же возвращался к первичному состоянию. Скользкий тип.

Конечно, курс в сорок три копейки серебром за рублёвую ассигнацию мне не очень понравился, зато бумажки прошли при мне тщательную проверку. Слюнявились выполненные чернилами подписи, сверялись номера и даже заносились в журнал учёта принятые купюры. В кассе на руки я смог получить всего пятьдесят шесть десятирублёвых и девяносто семь пятирублёвых золотых монет и около шестисот восьмидесяти серебряных рублей с мелочью. Опустошив закрома и приняв обещание набирать нужную сумму на время ярмарки под обеспечение ассигнаций, мы закрыли сделку. А с фунтами вышел полный конфуз. Они просто не котировались в Смоленской губернии. Меня аж гордость на некоторое время обуяла, вспоминая "обменники" в суровые годы. Существовало, правда, исключение, но для этого необходимо было посетить Санкт-Петербург. Банкноты менялись на золотые голландские гульдены местной (российской) чеканки с известным дисконтом, и всё это сопрягалось огромными сложностями. Червонцы-то чеканились незаконно, и обмен осуществлялся под патронажем ряда чиновников. Например, одного известного господина, курировавшего в своё время финансовое обеспечение Средиземноморской эскадры Сенявина. То есть за вход надо платить. Был подсказан ещё один вариант и всё благодаря тому, что управляющий смоленской конторы этой зимой приехал сюда из Северной Пальмиры и был в курсе некоторых сделок. Обратить валюту можно было самым обычным способом — купить товар у английских купцов и уже реализовав здесь получить назад свои деньги. Но успех сей многоходовой операции опять-таки зависел от коррупционеров и наличием русского товара для вывоза. К тому же приходилось помнить о действующем запрете на торговлю с Англией, и контрабандный груз мог просто не дойти до получателя по вполне понятным причинам — шла война. Тут уж каждый решает сам и если интерес проявится, то следующий разговор придётся вести не здесь и не с управляющим конторы, так как серьёзные вопросы решаются людьми несколько другой компетенции. А пока, частотой сделок станем повышать уровень доверия. В общем, встретиться мы договорились спустя два дня.

Тем временем, Елизавета Петровна занималась примеркой перчаток и прочих модных аксессуаров. Не скажу, что скрепя сердце, но с некоторым осадком мне пришлось выложить пару ассигнаций. Два с полтиной за прекрасную кожу, определённо шикенскинк, — не в счёт, я и себе прикупил и даже сдачу необходимыми копейками получил. Возмутила цена на шарфик и кружево: двенадцать рублей за кусок шёлковой ткани и тридцать пять за аршинную полоску в две ладони шириной. Более того, с каждым проведённым здесь днём, адаптируясь к местным реалиям, я начинал осознавать, насколько нелепыми были мои первоначальные траты. Рубль здесь серьёзные деньги, и если дома я на сотенную куплю лишь бутылку боржоми, то тут целую цистерну. То-то Генрих возмущался благотворительным взносом мадам Пулинской. Вот вернусь назад, а там водка по двести рублей, так и возникает когнитивный диссонанс. Заметив перемену в моём настроении, Елизавета Петровна предложила навестить оружейную мастерскую, при которой есть лавка, где её зять если и не почётный, то частый клиент и Тимофей знает туда дорогу. Отчего не согласиться? Приехали, посмотрели и отправились на ярмарку. После экскурсии по оружейной комнате Есиповича, смотреть откровенно было не на что. Впрочем, вру, было два экземпляра, заставивших меня замереть на минуту. Один из них — рогатина на медведя. Между прочим, оружие среди охотников востребованное и что интересно, стоило как дамский шарфик. И второй — охотничий аркебуз, со стальными дугами и тросиком. Цена, как не дико прозвучит, дороже пехотного кремневого ружья раза в три.

— Зря я посоветовала зайти в это "Марсово поле", - заметила, Елизавета Петровна, — хотя Генрих отзывался о Вас, как о почитателе оружия, я вижу, как Вы скучаете.

— Отчего ж зря? Было любопытно окунуться в старину, не хватало только лука со стрелами.

— А у вас, в Калькутте, иначе?

— Конечно иначе. Воины раджи до сих пор со щитами и саблями и есть кавалерия на слонах.

— Как интересно, — обмахнув себя веером, томно произнесла Елизавета Петровна, — никогда не видела слона. Наверно, это очень волнительно…

— Да, это незабываемо. Я Вам как-нибудь картинки покажу.

— Вы такой проказник, — подвигаясь ко мне, — хотите меня картинками заинтересовать, а если я соглашусь?

"Ого! Как там его, Табуреткин, Деревяшкин, а, Щепочкин. Как я его понимаю, — подумал я, — Елизавета Петровна это "пушка Дора", ни одна крепость не устоит".

— К сожалению, — меняю тему разговора, — самые важные и красивые картинки сейчас где-то по направлению к Орше.

— Знаете, — произнесла моя собеседница, положив свою руку на мою, — за день перед Вашим появлением я молилась. Просила заступничества. Именно поэтому Вам повезло, и ваш слуга сбежал, не исполнив самого плохого. Иван Иванович чувствует опасность как зверь. И если это Смит сумел его обмануть, то он много хуже зверя.