Срезы истории

– И что в колхозе я должен делать?

– Да то же, что и сейчас. Будешь в кузне работать, на мельнице, молотилку чинить. Оплату будешь получать в колхозе, как все, а имущество будет теперь колхозное.

Видел Петро, что нет у него выхода, и согласился. Бог с ней, с собственностью. Зато так же с техникой будет работать.

Работал Петро, как и прежде, только плата за помол теперь шла не ему, а колхозу.

Как-то привёз молотить зерно Федька Рыжий. Он теперь уже был не председатель сельсовета, а рядовой колхозник. Переизбрали его за развал работы и беспробудное пьянство. Когда его ставили председателем, он думал, что это уже на всю жизнь. И ошибся.

Таких лодырей и пьяниц не смогла выдержать даже советская власть. Его сперва понизили до бригадира полеводческой бригады. Но Федька обиделся на власть и запил ещё сильнее. И вот теперь он числился рядовым колхозником, но своим трудом приносил мало радости родному колхозу. Однако ж и ему надо было есть.

Явился он к Петру на мельницу со своим зерном… Когда дошло дело до платы, Федька завозмущался.

– Почему это ты так много берешь?

– Ты что, Федя. Вот расценки, установленные колхозом. Ты что, забыл, что мельница теперь колхозная и себе я ничего не беру?

– Так-таки и не берёшь?

– Нет, конечно.

В это время один бедняк принёс полмешка зерна и попросил обмолоть. Петро смолол и плату с бедняка не взял. Федька как раз таскал свои мешки в телегу и заметил это.

– Ага, с одних дерёшь три шкуры, а с других ничего не берёшь! Что хочешь, то и делаешь. Это ты забыл, что мельница теперь колхозная!

– Ты чего, Федя, – засмеялся Петро. – Ты посмотри, сколько у него зерна. Какую тут плату брать? Тут горшка муки много.

Но Федька злобу затаил и знал, как навредить: написал кляузу в ЧК. И что тут началось! Хищение! Злоупотребление! Замаскированный кулак!

В стране как раз было такое время, когда кругом начинали искать «вредителей» и «врагов народа». Так что дело Петра было для чекистов очень кстати. Его арестовали, судили и отправили в лагерь под Архангельск…

Везли заключённых долго, и переезд давался тяжело. Ехали в товарном вагоне, на дощатых нарах. Открывали вагон часовые пару раз в день на станциях. Давали возможность набрать воды и бросали в вагон несколько буханок хлеба. Делили потом на куски суровой ниткой. Раздачей занимался один бугай. Роста он был огромного, кулаки как пудовые гири. Говорили, что он бандит и убийца. Вроде долго за ним гонялись, пока кто-то из сообщников его не предал и его не взяли на каком-то грабеже. Грозил ему расстрел, однако что-то в деле разладилось или вмешался кто. В результате расстрел заменили лагерями. И вот теперь он сидел как султан, а зэки выстраивались к нему в очередь за своей пайкой.

Народ среди зэков подобрался пёстрый. Были, конечно, и уголовники. Но много было простых крестьян и городских жителей, попавших по разным причинам под статью «Вредительство» и объявленных врагами народа.

Были среди зэков и интеллигенты. Рядом с Петром на нарах лежал приличного вида мужчина, которого все почему-то называли «профессор».

В вагоне было холодно, отовсюду дуло, и люди прижимались спинами друг к другу на нарах, чтобы согреться. Петро прижимался своей спиной к профессорской. Постепенно разговорились, и оказалось, что он действительно профессор.

– А вы, профессор, кому умудрились навредить?

– Себе.

– Чем же? – удивился Петро.

– Своим языком.

– Как это?

– Случилась дурацкая история. Главное, начиналась совсем обыкновенно. Одна лаборантка начала мне глазки строить, а я внимания не обращал. Она была не совсем в моём вкусе. Но она начала ко мне липнуть. И, в конце концов, я не выдержал и согрешил пару раз.

– И что, за это сажают?

– Не сразу. Дело в том, что я занимаюсь наукой, вернее, занимался. Времени нет на всякие шуры-муры. А она начала намекать, что нам пора пожениться. Я ей говорю, куда так спешить? Она продолжает настаивать. И тут я заподозрил, что её больше интересует моя жилплощадь. Когда я заявил, что жениться пока не собираюсь, она побежала жаловаться в партячейку. Дескать, я её соблазнил и бросил. Меня вызвали на партячейку и начали стыдить. Мол, пролетарский храм науки нельзя превращать в бордель, и если я уж соблазнил бедную девушку, то обязан на ней жениться.

– Помилуйте, – разозлился я, – мы согрешили по обоюдному согласию, и я вовсе не обещал на ней жениться. А если вы так принципиально ставите вопрос, то ведь и большевики не являются образцом в плане морали.

– Кого вы имеете в виду? – насторожились члены ячейки и подозрительно оглядели друг друга. Они, видно, думали, что я знаю об амурных связях кого-нибудь из них. Да лучше бы что-то про них знал. Но у меня был аргумент покрепче, и я сказал:

– Например, Владимира Ленина.

– Что?!

– А судите сами. Если учесть, что он умер от сифилиса, то, очевидно, не от Надежды Константиновны он его подцепил.

– Как ты смеешь клеветать на вождя мирового пролетариата? Он умер из-за Фани Каплан.

– Вы думаете, что он вступал в связь с ней?

– Ты что, издеваешься? Какая связь? Пулями отравленными она стреляла.

– Извините, но в медицинских кругах другие сведения.

– Да тебя, интеллигент ржавый, к стенке ставить немедленно надо. – Секретарь партячейки по привычке потянулся к воображаемой кобуре, видно, забыв, что время давно уже мирное и он не военный.

На другой день меня арестовали. Суда никакого не было. Очевидно, не хотели публично обсуждать причину смерти Ленина. Просто посадили в этот вагон, и вот я ваш попутчик.

Поезд прибыл, наконец, на какую-то северную станцию. Заключённых отконвоировали в лагерь, провели перекличку, присвоили номер отряду.

Старшим в отряде назначили этого бугая-верзилу. Профессора это покоробило.

– Подумать только. Что это за власть такая, если матёрые убийцы ей ближе, чем честные образованные люди, – шепнул он стоящему рядом Петру.

– Профессор, лучше молчите. Язык ваш точно вас погубит, – тихо ответил ему Петро.

– А что? Мы ведь не на партячейке.

– До чего вы наивны. Кто-нибудь шепнёт о ваших разговорах начальству, и припишут вам «антисоветскую пропаганду с целью поднять восстание в лагере». И шлёпнут. Оружие у них всегда под рукой, не то, что у вас в институте.

– Как это шепнёт? Это же аморально.

– Вы, профессор, как с луны свалились. Тут у них шептунов полно, специально сексотов держат.

Отряд отправили в барак, зэки начали занимать койки и укладываться спать. Но в бараке было так холодно, что уснуть было невозможно. Люди лежали и ворчали.

– И почему в бараке так холодно? Не топят, что ли?

– Не топят. Говорят, некому котельную обслуживать.

– А что её обслуживать, – вмешался в разговор Петро.

– А ты, что ли, можешь?

– Делов-то! Подумаешь, наука большая.

Утром за Петром пришёл военный и отвёл к начальнику лагеря.

– Ты, говорят, в котельном деле разбираешься?