Срочка

— Ээээ, дарагой, давай мэняться….

— Нет, — категорично ответил я, а через секунду пояснил, — это подарок матери и обмену не подлежит.

Развернулся и собрался уйти, но сидевший рядом толстый азербайджанец, схватил меня за руку.

— Эээ, пагади… Ти пачему такая гарячий? Даваай пагаварим…. Ти чиво бижишь?

— Ну…, — у меня совершенно не было желание общаться, тем более что я чувствовал исходящую от них угрозу.

— Ти пагади, — азер оттянул у меня на животе клеенчатый фартук и огромным, разделочным ножом стал демонстративно протыкать тонкую ткань, останавливая лезвие в нескольких миллиметров от живота. При этом он по змеиному шипя, цедил слова сквозь зубы, — ти пагади, давай ми тибе часы пакажим и ти себе вибиришь лубой часы, а эти ми забэрэм….

— Нет, я сказал что меняться не буду, — попытался вырваться, но меня уже держали за руки. Заглянул на мгновение в варочное Тетенов, но то ли он не видел, что тут происходит, то ли зассал и младший сержант быстро испарился.

— Пайдём, пайдём дарагой, ми тибе чичас часы пакажем, — крепко держа под руки азера толпой вывели меня из столовой и повели в казарму четвёртого дивизиона, стоявшую рядом с нашей.

В каптёрке ослабили хватку на руках и на стол передо мной вывалили кучу часов разных марок. Их было штук сорок, наверняка отобранные у таких же курсантов. Я для вида расшевелил пальцем кучу, как будто выбираю, а через минуту решительно заявил: — Нет. Тут нет нормальных часов, поэтому обмена не будет.

Азера переглянулись и внезапно кучей навалились на меня, завалив спиной на стол, одновременно сдирая часы с руки. Содрав их и схватив меня руками за челюсть, они с силой открыли рот, а подскочивший главарь тут же стал мне лить из чайника в рот мутную жидкость. Ничего не оставалось делать, как глотать и глотать, чтобы не захлебнуться льющуюся жидкостью, которая оказалась крепкой брагой.

Посчитав, что достаточно, они как по команде отпустили мои руки и отскочили от стола.

— Всё, ти пьияный. Ти напилься на дижурстве и тибе можно судить и в дисбат, — Старший азеров с превосходством смотрел на меня, считая что я был напуган и сломлен. Мне действительно брага ударила в голову, но в тоже время я был злой донельзя и всё уже было до лампочки.

— Ладно, скоты. В драку не полезу вас больше, но мне всё по фиг. Сейчас пойду к командиру полка и всё доложу, — я слез со стола и пошатнулся, а азера быстро нацепили на мою руку какие то посредственные часы.

— Иди, гавари, ти сам напилься, ти сам с нами поминялься часами… вот они сивидетели, они всиё скажут, — старший азер открыл дверь каптёрки, — иди…

Я вышел из казармы четвёртого дивизиона и сразу же направился в свою казарму, где в расположении взвода, на кровати лежал старший сержант Бушмелев, читая затрёпанную книжку.

— Товарищ старший сержант…, — дальше я рассказал замкомвзводу, что произошло со мной в каптёрке азеров. Гера задумался на минуту, потом поднялся с кровати.

— Мда…, пойдём, покажешь.

В четвёртом дивизионе показал на знакомую каптёрку и Бушмелев решительно распахнул дверь, кинув через плечо: — Останься здесь и не заходи….

Сначала за дверью было тихо, доносилось лишь неразборчивое бубнение, потом что то громко и продолжительно загрохотало, послышались неистовые крики, а через секунд сорок всё затихло.

— Цеханович, заходи, — послышалась команда замкомвзода из — за двери.

Открывшиеся картина порадовала меня. Посередине каптёрки в боксёрской стойке стоял взбудораженный Бушмелев и со злобой смотрел на валяющихся в разных позах на полу азеров. Главарь, наверно, получил в челюсть первым и сейчас лежал в углу в глубоком нокдауне. Двое слепо ползали по полу в другом углу, постоянно натыкаясь друг на друга, оставляя на половицах ручейки крови, обильно вытекающую изо рта и носа. Ещё один сжавшись в комок валялся в стороне и стонал, сильно держась обеими руками за яйца. Последний, с сизой рожей, также был в отрубе. Бушмелеву тоже досталось: по подбородку стекала тонкая струйка крови из разбитой губы, а левое, распухшее ухо, странно оттопырилось в сторону.

— Иди, забирай свои часы, — я прошёл в угол, нагнулся над приходящим в себя азером и расстегнул ремешок часов на руке главаря, а вспомнив как эта сволочь издевательски разговаривала со мной и была уверена, что никто за меня не вступиться — коротко размахнулся и ударил его в глаз.

В расположении взвода старший сержант секунд тридцать задумчиво и с серьёзным видом разглядывал себя в зеркало, а потом вдруг весело рассмеялся: — А ничего я подрался. Пойду по ржу с Николаевым, а ты Цеханович иди и ложись спать. Для тебя дежурство закончилось.

На следующий день меня вызвал к себе командир батареи.

— Цеханович, покажи часы, — я молча расстегнул ремешок и положил часы на стол комбата.

— Да, знатные часики. Даже у меня, у командира батареи, таких нет, — Климович с удовольствием крутил часы, разглядывая их с разных сторон.

— Экспериментальный выпуск, товарищ капитан, — счёл нужным уточнить я.

— Красивый, красивые… Короче, Цеханович, чтобы у тебя и впредь не было проблем с часами я у тебя их забираю на хранение, а когда ты выпустишься я их возвращаю, а то тебе покоя не дадут….

— Нет, товарищ капитан, я теперь научен… Сам разберусь.

Комбат долгим взглядом посмотрел на меня и вернул часы: — Что ж, это мужское решение. Но всё таки смотри — прижмёт. Неси….

Вечерняя поверка шла своим ходом и подходила концу, когда хлопнула входная дверь и в расположение зашёл сержант с восьмой батареи. Высокий, крепкого телосложения. Форма всегда на нём сидела как влитая и он привлекал взгляды тем армейским щегольством и шиком, с каким её умело носили старослужащие военнослужащие. Но одновременно в нём было и что то неприятное, заставляющее сторониться его. Сержант остановился около дневального, держа руки в карманах, и долгим взглядом оглядел строй.

У меня непонятно с чего ёкнуло сердце: — За часами, точно…, — и незаметно стал снимать часы с руки.

Сержант задал какой то вопрос дневальному и тот подбородком мотнул в сторону нашего взвода: — Точно, ко мне.

Старшина Николаев отдал последние распоряжения и, распустив строй, с улыбкой направился к высокому сержанту и поздоровавшись за руку, они скрылись в каптёрке.

Я немного успокоился, но остатки тревоги всё равно плескались на дне души, а когда в расположении взвода появился дневальный и сказал — Иди, тебя в сушилку старшина зовёт, — она поднялась с новой силой.

— Чёрта с два они у меня часы заберут….

Сушилка встретила ярким светом, сухим жаром и специфическими запахами. Старшина и сержант сидели на табуретках около стола, где стоял чайник, открытая пачка чая, кулёк с пряниками, сахар и кружки. Обстановка была спокойная, даже доброжелательная.

Доложился о прибытии и сержант тут же встал с табуретки и подошёл ко мне: — Курсант, покажи часы.

— Товарищ сержант, это мои часы, подарок матери и я не собираюсь их никому показывать, — твёрдо ответил сержанту, глядя ему прямо в глаза.