Срыв
Шрифт:
– Мне трудно назвать сейчас что-то конкретное, Олег, но я это чувствую. Вот нутром чую, сердцем, что у тебя что-то не так. Ведь я помню тебя с самой молодости и, честно говоря, всегда радовался, видя твоё рвение в деле Божьем. Каждая твоя проповедь была наполнена огнём любви к Богу. Ты просто зажигал слушателей! Многие уверовали под влиянием твоих проповедей. Только вот в течение последнего времени огонь будто гаснет в тебе, взгляд у тебя какой-то грустный…
Олег Николаевич делал вид, что внимательно, со смирением слушает своего наставника, но чувствовал, где-то внутри в нём зашевелилось раздражение. Ведь он же трудится для Господа не покладая рук, в любое время дня и ночи готов беседовать
– Может, у тебя нелады в семье? С женой всё в порядке? Или, может, грех какой приключился? Ты можешь мне, конечно, не отвечать, но всё же призадумайся, Олег. Удели побольше времени для молитвы, и Господь откроет тебе, в чём у тебя проблема.
Олегу Николаевичу захотелось ответить ему что-нибудь резкое и прекратить этот разговор. Почему у Владимира Никаноровича сложилось такое конкретное мнение? Откуда он взял себе право высказывать такие подозрения?! Не слишком ли это? От желания исповедать свой грех не осталось и следа. «Нет, это будет глупо, – думал он. – Спокойно, нельзя разоблачать себя, ведь старик ничего конкретного не знает. Всё только какие-то намёки…»
– Владимир Никанорович, я вам искренне благодарен за вашу заботу обо мне, – Олег Николаевич старался говорить ровно, но не получалось, голос звучал резковато. – Во мне действительно что-то произошло. Вы знаете, сколько сейчас проблем в церквах, сколько мне приходится разъезжать по региону? Неделями дома не бываю. Просто переутомился я, регулярно недосыпаю. Надо, наверное, немного отдохнуть.
Старик-пресвитер внимательно посмотрел ему в глаза, ничего не сказал, предложил только помолиться.
Олег Николаевич чувствовал, что брат не поверил ему. Может, надо было показать больше тепла в голосе, лишний раз улыбнуться ему? Или, наоборот, более самоуверенно выступить, может, даже гневно отвергнуть все подозрения? Он продумал свои ответы и вроде бы никаких ошибок не обнаружил. Хотя сердцем понимал, что всё же допустил ошибку, мог всё привести в порядок, но не сделал этого.
Проповедь он попытался закончить как можно скорее и, сославшись на головную боль, которая в действительности раскалывала его череп, сразу скрылся в глубине сцены. Он знал, был уверен, что Светлана узнала его и обязательно будет его ждать. Он переждал, пока народ разойдётся и вышел в фойе дома культуры. Ноги были, как ватные.
– Здравствуй, Светлана.
– Здравствуй. Узнал меня?
– Конечно, узнал. Как ты?
– Да, как сказать, ничего хорошего…
– Со здоровьем как? Ты мне тогда говорила, что у тебя какие-то обследования проводились.
– Лечимся…
– Что-нибудь серьёзное?
– Может быть.
Они немного помолчали. Он был рад, что она не упрекает его, не устраивает сцену. Он разглядел её лицо, попытался заглянуть в её глаза. Кожа была бледной, глаза впавшие, очень грустные.
Какое-то новое, неведомое чувство колыхнулось в его груди – чувство ответственности за этого человека. Откуда оно взялось, он не понимал. Но оно было в нём и побуждало задавать Светлане вопросы. Но разговор продолжила она.
– Я тогда сразу почувствовала, что никакой ты не токарь. А попала сюда случайно, соседка пригласила. Она баптистка.
– Как
тебе понравился вечер? – решил он перейти в атаку.– Знаешь, я даже толком не слушала о чём ты говорил. Мысли разные кружились в голове. Да и ново всё это для меня. В первый раз я на таком мероприятии.
Тут он решил говорить только правду и во что бы то ни стало исправить допущенную тогда ошибку.
– Светлана, ты теперь знаешь, кто я такой и я прошу тебя, прости меня. Я очень прошу тебя об этом. Это было нехорошо, что между нами тогда в поезде случилось.
– Да что ты такое говоришь?! Тебе что, плохо было со мной? Не за что тебе извиняться передо мной. Утешил ты меня, пригрел… Спасибо тебе.
– Да нет, ты меня не понимаешь. То, что мы там сделали, это был грех. Грех перед Богом.
– Что ты за глупости говоришь! Мы же взрослые люди, знаем, что делаем. Что значит грех? Это, может, в прошлом веке такое говорили, а в наш-то, просвещённый… Может, ты перед женой согрешил, а я свободный человек, мужа-то нет…
– Да не в первую очередь в жене или в муже дело. Понимаешь, есть Бог, и в Его глазах наш поступок является грехом, мерзостью. Он накажет нас за это…
Олег Николаевич со страхом почувствовал, что его речь, несмотря на все старания, звучит несвязно, нелогично и неубедительно. Он говорил вполголоса, боясь, что вдруг кто-то пройдёт мимо и услышит.
– А раньше ты этого знал? – перебила она его.
– Что? – не понял он.
– Ну, что это грех, – пояснила Светлана.
– Знал, конечно.
– А почему же тогда сделал?
– Не знаю, сатана попутал…
– Сатана, говоришь, – опять перебила она его, и в её голосе прозвучали лёгкие иронические нотки. – А ведь раздевали меня твои руки, а не руки сатаны, целовали твои губы. По-моему, сатана здесь ни при чём.
– Конечно, это я был, но ты понимаешь… всё очень сложно… сатана толкает нас на такие поступки. Это он и в то же время я… – Олег Николаевич пытался что-то объяснить, но чувствовал, что запутывается в своих словах. – В ад мы попадём за этот поступок, Света…
– Ну что ж, в ад, так в ад, коли судьба такая.
– Но, Света, ведь можно и по-другому, можно попросить у Бога прощения и Он простит. Понимаешь? Если мы с тобой покаемся в этом поступке, то Бог простит, и судьба здесь ни причём. Покаянием перед Богом можно изменить свою судьбу.
– А почему ты говоришь о нас? Если все, что ты говорил со сцены, правда и ты всё это так здорово знаешь, то ты сам мог бы давно уже покаяться за это перед Богом. И за себя и за меня, – ирония, приглушённо звучавшая до этого в её голосе, стала вдруг явной.
– Делал я это уже много раз, но нет мне облегчения. Пока ты это тоже не сделаешь, не будет мне прощения. Ведь я и перед тобой согрешил.
Он попытался придать своему голосу уверенность и в первый раз за последние месяцы почувствовал, что ему становится легче на душе. Впервые он с кем-то говорит о своих душевных муках. Он понимал, что Светлана многое не понимает и он должен был бы объяснить ей всё это пообстоятельней, но его ждут, у него мало времени, и он торопился. Да и ощущение было такое, что она не верит ему. Звучавшая в её голосе ирония смущала его. За колонной, ближе к выходу, стояли ждавшие его братья.
– Да ничего ты не согрешил! Чушь какую-то городишь…
Он почувствовал себя стоящим перед стеной.
– Светлана, ну ты можешь мне простить тот случай?
– Если тебе от этого легче, то, пожалуйста, прощаю. Иди в свой рай!
– Может, мы как-нибудь встретимся. Видишь, я сейчас тороплюсь, меня уже ждут. Как-нибудь сядем вместе и обсудим всё. Я тебе ещё кое-что расскажу о Боге.
На её губах проскользнула улыбка.
– А потом опять будешь просить прощения? Все вы, мужики, одинаковые…