СССР: вернуться в детство 6

Потом привезли Батона и того, с рукой. Их тоже водили вместе и по отдельности.

Перед самым рассветом меня разбудил шёпот. Один, кажись, дежурный по роте (Лёха его, что ли, зовут), второй — не понял, кто.

— Ну чё?

— Чё… Отчислят, говорит, всех. Драка с тяжкими телесными. Идите, говорит, по кубрикам, можете вещи собирать.

Вот жук Базилевский! На психику давит, прохиндей.

— Чё, прямо щас? — удивился Лёха.

— Сказал, сперва утром в Особый отдел, потом документы чего-то там…

— А Батона с Кипой куда повели?

— Вроде, в санчасть.

— Вот вы уроды…

Обычно я просыпаюсь за две-три минуты до будильника, но тут, из-за этих бесконечных ночных хождений, что ли, вырубился наглухо. Разбудил меня голос дежурного Лёхи:

— Рота, подъём! Форма на утреннюю зарядку номер два!

Номер два — брюки, сапоги и майка. Майку напоследок, главное — брюки, и портянки на ноги нормально намотать. Подорвался на построение, ещё и рефлекс старый, опять же, сработал — ноги сами принесли меня на место сержанта второго взвода, каким оно было при курсантском построении в одну шеренгу.

— Э, ты куда? — удивлённо спросил Лёха.

— Фубля… Спасибо!

Лёха кивнул и громко скомандовал:

— Рота, на утреннюю физическую зарядку — становись!

Я встал на нужное место. Строй постепенно заполнялся. Да, сорока пятью секундами тут и не пахло. Минуты две, в лучшем случае. Впрочем, это дело тренировки.

Из офицерской комнаты доносилась цветистая ругань. Голосов было три — подозреваю, явились командиры взводов.*

*Для людей, страшно далёких

от военных училищ,

нужно, наверное, пояснить:

в ИВАТУ учебная рота АВ

(авиационного вооружения)

составляла

около шестидесяти человек.

Рота делилась на два взвода,

у каждого — свой командир

(взводный,

обычно на эту должность

назначали старлеев —

старших лейтенантов).

Заместитель командира взвода

из числа курсантов

(или, как в нашем случае —

учащихся) — замок.

Каждый взвод

делился на два отделения,

со своими командирами

(опять же,

из числа курсантов —

комодами).

Наконец из недр офицерской появился налитый дурной кровью капитан Гробовченко. Остановился напротив нас.

Лёха с явным опасением доложил:

— Товарищ капитан, личный состав роты на утреннюю физическую зарядку построен, дежурный по роте учащийся Артемьев.

Капитан свирепо молчал, искажаясь лицом и раздувая ноздри, заставляя ряды мальчишек съёживаться. Нет, Гробовченко я могу понять — он сейчас пытается хоть одно приличное слово подобрать, наверняка же ему сказали, что несовершеннолетних матом крыть нельзя. И не может. Мдэ.

— Ну, я вам покажу кузькину мать! — страшным свистящим шёпотом выдал он вдруг. — Командиры отделений, проверить наличие личного состава, доложить!

Пошли доклады, наглым образом подчеркнувшие отсутствие двоих воспитанников по причине нахождения их в санчасти.

Гробовченко усилием воли привёл лицо в относительный человеческий вид:

— РОТА — НАПРА-ВО! Через туалет, на выход, ШАГОМ — МАРШ!

Дальше мы бежали. Для начала — три километра. И с нами бежал какой-то неизвестный мне старлей — командир одного из взводов, должно быть. Бежал и чмырил нас, задохликов. Было немного обидно. Нет, я последние три года исправно бегал минимум трёху, но как суставы начали болеть, ощущения от движения сделались… терпимыми, но малоприятными, так скажем. Поэтому бежал я бережно, не стараясь выдать чемпионский результат. Так, в серединочке.

Потом — комплекс утренней гимнастики — и в казарму. Мыльно-рыльные процедуры, заправка кроватей. Лейтенанты лютовали, требуя идеальной отбивки одеял и квадратно уложенных подушек…

05. ТЯЖЕЛА ЖИЗНЬ ПОДРОСТКА…

ДРАТЬСЯ НИКОМУ НЕ ПОНРАВИЛОСЬ

То с одного, то с другого конца кубриков доносилось:

— Полотенце складывается вдвое по длине и вешается на спинку кровати разрезом к окну в десяти сантиметрах от внешнего края кровати!.. Сколько раз можно повторять?! Кровати, стулья и тумбочки выровнять по одной линии!.. Товарищ учащийся, это, по-вашему, правильно заправленная постель?..

Едрид-мадрид, я отвык… Хотя сделал всё на полном автомате, и остановившийся у моей кровати лейтенант не нашёл, к чему придраться.

Полчаса этого, простите, дрочева показались мне тремя. Чтоб маленько отрешиться от муравьиной суеты и нервозности, пошёл, сапоги лишний раз полирнул. Идеального зеркального блеска не получалось. Надо будет в следующий раз кислого молока с собой прихватить. Зачем? Потом объясню, тут спец-технология.

В восемь пятнадцать дежурный (уже не Лёха, другой) проорал:

— Рота, для утреннего осмотра — становись!

Из офицерской снова вышел Гробовченко, на вид не такой багровый, как час назад, но всё ещё пугающе зловещий. Выполнил все положенные словесные армейские ритуалы… И вот тут началось дрочево номер два! Проверка правильности намотки портянок! И перемотка, и повторное снимание-надевание сапог, и на время… Да в рот мне ноги!

Окинув роту совершенно людоедским взглядом, Гробовченко расписался в журнале записи больных и отправил нас в столовку. Не доходя десяти метров до крыльца, старлей второго взвода заявил, что шли мы плохо, развернул роту назад — до располаги — и снова до столовой. С песней и барабаном, мать его!

Чувствуя, что позавтракать нормально тоже не дадут, я закинул в себя кашу максимально быстро и оказался прав:

— РОТА, ПРИЁМ ПИЩИ ЗАКОНЧЕН! НА ВЫХОД ШАГОМ МАРШ!

С улицы все пошли на учёбу, а нас, участников и свидетелей ночных тёрок, развернули в расположение роты. В кубрике, нахохлившись, как мыши под веником, сидели загипсованный Кипа и Батон, весь обмотанный фиксирующими бинтами.

— Сели по кроватям, — велел старлей первого взвода, — и не разговариваем! Нарушителю — два наряда вне очереди!