СССР

Отдельный позор, что я ее не заметил, с ведром-то. Бай-е-ец.

Ладно, постараемся спасти ошметки лица. Я засмеялся и спросил:

– Главное – за что?

– С праздником! – рявкнула Элька, бросилась мне на шею и для убедительности поджала ноги.

Я крякнул, выпрямился и принялся сквозь душистые летящие пряди рассматривать поле боя. Зрелище было страшным. Вокруг разоренного стола бегала толпа мокрых людей, часть которых размахивала бутылками с водой что твой жонглер. Все натыкались друг на друга, обливали чем попало, спотыкались о валявшиеся в невероятном количестве пластмассовые ведра и истерично хохотали. Я поискал глазами Кузнецова, опознал не сразу, зато сразу успокоился. Он сидел на травке в позе утомленного жнеца, уронив кулачки на колени, и узнать Серегу можно было только по кулачкам да по штанам, потому что рубашка была мокрой насквозь, а голову заменяло двенадцатилитровое зеленое ведро. По ведру несильно постукивала пританцовывавшая вокруг мужа Танька. Это я, получается, сладко отделался.

– Иван Купала, что ли? – спросил я для порядка и почти без натуги – привык, видать, к ноше.

– Ага, – сказала Элька, побалтывая ногами.

– Что-то опоздали вы зверски. И вообще – нас он как касается?

– Он покровитель союзных строителей, – заявила жена, приникла к мокрому уху и щекочуще прошептала: – И великих бойцов. Ты его убил без малого, Джет Ли психованный. Чуть детей сиротами не оставил.

– Нет у него детей, – буркнул я польщенно.

– Наших детей. Чем папаша тюремщик, так лучше никакого.

– Ай, отмазался бы. Несчастный случай на охоте, ЧМТ в результате неосторожной отлучки по нужде, все такое. Я ж юрист и блатной по самое это самое. И потом, товарищ жена, деликатно напоминаю: у нас тоже детей нет.

– Ну, это пока, – сказала Элька и осветила сияющими глазами мое тусклое глазное дно. Сияние проникло.

Я аккуратно подхватил Эльку под согнутые коленки, поднял и спросил:

– А когда?

– Что – когда?

– Xatin, sine~n aqtiq sekundani~n citte. Tiz "ayt. [7]

7

( тат.) Женщина, твоя последняя секунда настала. Быстро говори.

– Ой, испугал. В апреле. Ну, или чуть раньше – это уж как кормить будешь. Ой, пусти, маньяк носатый! Пусти, говорю!

Фиг я ее отпустил.

5

Советский дух

И воля – крепче стали.

За край родной

Готовы жизнь отдать.

Сергей Алымов

– Игорь, я, в принципе, все понял. И не скажу, чтобы ситуация мне очень нравилась. Но ты все правильно сделал.

– Не знаю, Максим Александрович.

– Все правильно. Было пожелание до старта тихо сидеть, а официальное разбирательство никак в такое пожелание не укладывается, я думаю. Ты вот что скажи: Алик знает вообще, чем все кончилось?

– Нет, он даже про начало не знает. То есть там Эля сразу, вцепилась в него, порез увидела...

– Какой порез?

– Я ж говорю, тот рубашку разрезал, ну, на коже царапина – Алик успел увернуться, слава богу, а то бы под сердце прямо.

– Кошмар. Как такие красавцы вообще отбор прошли-то?

– Да самотеком. Они же местные, один из Томска другой – Кырск, если это правда, конечно. Но заявки там подали. А у нас же установка – ближние регионы в первую очередь, особенно депрессивные районы. В Томской таких населенных пунктов, которые официально депрессивные, вообще полно, в крае – ну, сами знаете. Вот и проскочили. Крепкие ребята, специальность подходит, на собеседовании не пальцевались – ну вот.

– Хлипкие что-то, а не крепкие.

– Крепкие.

– Второй – не спорю, против пули крепких нет. Но Алик-то – он ведь не Тайсон вроде.

– Ну, во-первых, Тайсон. Я немножко увидел – это, Максим Александрович, кино просто, как он вертушку кинул. А во-вторых, затылок даже у носорогов мягкий, говорят. Основание черепа. Хрустнуло только.

– И ты говоришь, что он не заметил.

– Так он, во-первых, сам сперва упал, во-вторых, на нас отвлекся – мы как раз Нагатина крутили. Ну и Эльмира, говорю же, там плакать начала, уводить его, он только спросить успел, так ли нужен, – я быстренько сказал: нет-нет, сами справимся. А потом, тоже говорил, собрались, поехали, приехали. Вот.

– Да. Урок всем нам. Тебе в первую очередь.

– Уж такой урок...

– Игорь, еще раз: ты все правильно сделал. Если не считать, что второго толком не раскрутил и развязал слишком рано. Да и зачем поехал-то сразу? Нельзя было интимно запереться и побеседовать, чтобы выговорился человек?

– Максим Александрович, наверное, можно было. Но я ж не гестапо. Я бы и не смог – и потом, ну, в шоке был. И до сих пор, честно говоря... Уехать побыстрее хотелось. Думал, по пути разговорю, если силы будут. А почему развязал – Нагатин ведь совсем тихий был, ну как тихий – грустный, глаза мокрые. Но без агрессии вообще. А нам ехать три часа. Вот я и решил – думаю, на доверии большее расскажет. Да он меня бы и со связанными руками... Понимаете, они оба явно умеют людей убивать. Умели. А я не умею. Вернее...

– Перестань. Ты не договорил – значит, Алик не знает.

– Про Нагатина вообще никто не знает, а про Климова только паренек этот. Маклаков, который все время в приключения попадает.

– Да, ты говорил. А если он такой, в приключениях всегда, может, его выпроводить потихонечку?

– Да не, он хороший парень, старательный такой, честный, только не слишком везучий.

– Невезение заразно, знаешь ли. Хотя смотри, тебе жить.

– Ну, мне кажется, Маклаков свою долю исчерпал. И вообще, ну неправильно это: парень за счастьем приехал, мы ему две встряски устроили и выкинули.

– Есть такое, конечно. Несоюзническое поведение.

– И потом, Максим Александрович, такого свидетеля лучше при себе держать.

– Об этом я не подумал. Да, ты прав. И давай обойдемся без роста числа свидетелей и посвященных. И случайных грибников, кстати, тоже.