Стадный инстинкт в мирное время и на войне

Представление о человеке как о стадном животном, разумеется, отлично знакомо; его часто встретишь в трудах психологов и социологов, и оно благосклонно принимается широкой публикой. Такой подход уже настолько избит, что первый долг автора, уверенного, что значение этого тезиса еще даже не до конца понято, показать, что сам подход далеко не исчерпывающ. До сих пор эта идея представлялась довольно смутной и сама по себе, и по практической ценности. Она всего лишь предлагала интересную аналогию с некоторыми примерами поведения человека или служила полусерьезной иллюстрацией саркастически настроенному писателю, но обычно не рассматривалась в качестве биологического факта, имеющего точные последствия и непреложное значение, как, например, секреция желудочного сока или преломляющий свет аппарат глаза. Как правило, социальный инстинкт рассматривался в качестве позднего приобретения. Примитивной ячейкой считалась семья; из нее развивалось племя, а с распространением семейного чувства на все племя развивался и социальный инстинкт. Интересно, что психологическую атаку на эту точку зрения предвидели и социологи, и антропологи; уже было признано: первобытной основой человеческого общества правильней считать не семью, а недифференцированную орду.

Самым важным результатом такого размытого взгляда на социальную привычку человека стало то, что полноценные исследования ее психологических следствий практически не велись. Когда мы видим громадное влияние, оказываемое на поведение стадным наследием у пчел, муравьев, лошадей или собак, становится очевидно: если бы стадность у человека всерьез рассматривалась как определяющий факт, был бы проделан огромный объем работы по точному определению того, какими тенденциями стадность отметилась в мозгу человека. К сожалению, таких работ крайне мало.

С биологической точки зрения вероятность того, что стадность является первичным и фундаментальным качеством человека, представляется значительной. Как уже указывалось, подобно другим крупным расширениям биологических единиц, но в гораздо более наглядном виде, стадность явно дает эффект роста преимуществ изменчивости. Изменения, не приносящие немедленной пользы, далекие отклонения от стандарта, даже неблагоприятные для индивида, получают шанс на закрепление. Развитие человека во многом идет не с теми характеристиками, с какими проходит развитие изолированных индивидов в рамках немодифицированного естественного отбора. Серьезные изменения, такие как прямохождение, уменьшение челюсти и ее мускулатуры, сниженное обоняние и слух требуют для выживания вида или деликатной подгонки к развивающемуся в качестве компенсации разуму, немыслимо слабому, или существования какой-то защиты, пусть несовершенной, укрывающей отдельных индивидов от влияния естественного отбора. Наличие такого механизма может компенсировать потерю физической силы индивидом значительным увеличением силы крупной единицы, то есть единицы, на которую по-прежнему действует немодифицированный естественный отбор.

Таким образом, понимание функции стадности избавляет нас от необходимости полагать, что двойные вариации – уменьшение физической силы и увеличение умственной способности – всегда происходили параллельно. Доводы в пользу первичности социальной привычки еще серьезнее в случае развития речи и эстетической деятельности, но их обсуждение здесь привело бы к излишним биологическим рассуждениям.

IV. Ментальные характеристики стадных животных

(а) Современные взгляды в социологии и психологии

Если мы считаем, что стадность можно рассматривать как фундаментальное свойство человека, остается обсудить, как она могла воздействовать на структуру его мозга. Однако сначала попытаемся очертить, как далеко уже продвинулись исследования в этом направлении. Ясно, что здесь не удастся привести полный обзор всего, что сказано в отношении такой знакомой концепции, и даже если бы такое было возможно, вряд ли бы оно принесло пользу, поскольку большинство авторов не видели смысла в фундаментальном исследовании. Так что мы просто упомянем несколько представительных авторов и дадим обзор характерных черт их взглядов.

Насколько мне известно, первым, кто указал на не столь очевидную биологическую полезность стадности, был профессор Карл Пирсон [4] .

Он пытался привлечь внимание к увеличению селективной единицы в результате появления стадности, а также к тому, что внутри группы естественный отбор начинает действовать модифицировано. Такое представление, как известно, ускользнуло от внимания Геккеля, Спенсера и Гексли; и Пирсон указал, к какой путанице в рассмотрении проблем общества привело эту троицу данное упущение [5] . В качестве примера можно привести знаменитое противопоставление «космических» и «этических» процессов, провозглашенное в Романизовской лекции Гексли «Эволюция и этика». Пирсон четко показал, что этический процесс, проявление, так сказать, альтруизма нужно рассматривать как непосредственный инстинктивный продукт стадности, а значит, столь же естественный, как любой другой инстинкт.

4

В его опубликованных работах на эту тему можно найти много соответствующих ссылок; например, в «The Grammar of Science», в «National Life from the Standpoint of Science» и в «The Chances of Death». В этом собрании эссе последнее сочинение под названием «Socialism and Natural Selection» наиболее полно рассматривает этот вопрос.

5

«Socialism and Natural Selection» в «The Chances of Death».

Впрочем, этот ясный и полезный подход, похоже, не привлек должного внимания биологов, и, насколько я знаю, его автор не предпринял дальнейшего изучения структуры стадного разума, которое, несомненно, обернулось бы в его руках новыми столь же ценными выводами.

Далее мы можем рассмотреть подход современного социолога. Я выбрал работу американского социолога Лестера Уорда и хочу кратко описать его позицию, изложенную в книге «Чистая социология» (Pure Sociology) [6] .

6

Lester F. Ward, “Pure Sociology: a Treatise on the Origin and Spontaneous Development of Society” (New York: The Macmillan Co. 1903). Не рискну решать, можно ли считать эту работу образчиком ортодоксальной социологии, если такая существует; я выбрал этот трактат из-за способности автора к свежим и оригинальным рассуждениям и очевидной широты познаний в социологической литературе.

Обобщить взгляды любого социолога, как мне кажется, достаточно сложно из-за определенной расплывчатости в изложении позиции и тенденции сводить описания фактов к аналогии, а аналогии – к иллюстрации. Невежливо сомневаться, что подобные тенденции нужны для плодотворного изучения объекта социологии, но, поскольку они бросаются в глаза при разговоре о стадности, необходимо указать, что человек отдает себе отчет в трудностях и чувствует, что они могут привести к неверной интерпретации.

С этой оговоркой можно утверждать: судя по работам Уорда, он считает, что стадность представляет лишь несколько точных и первичных характеристик человеческого сознания. Механизмы, через которые действует групповой «инстинкт», видятся ему разумными процессами, а сам групповой инстинкт рассматривается в качестве относительно позднего приобретения, довольно тесно связанного с рациональным знанием того, что он «окупается». Уорд говорит: «За неимением лучшего названия я охарактеризовал этот общественный инстинкт, или инстинкт видовой безопасности, как религию, отчетливо понимая, что он представляет собой первоначальную недифференцированную плазму, из которой впоследствии развились более важные человеческие институты. Это если не инстинкт, то, по крайней мере, человеческий аналог животного инстинкта и служил тем же целям после того, как инстинкты в основном исчезли, а эгоистичный разум в противном случае быстро привел бы к уничтожению расу в ее безумной погоне за собственными удовольствиями» [7] .

7

“Pure Sociology,” p. 134. В оригинале курсива нет. Сходные пассажи можно встретить на страницах 200 и 556.

То, что стадность следует отнести к числу факторов, формирующих тенденции человеческого разума, давно признано практическими психологами. Однако в целом ее рассматривали как свойство, проявляющееся в характеристиках реальной толпы – то есть скопления людей, действующих вместе. Такое представление послужило толчком к большому количеству ценных работ по исследованию поведения толпы [8] .

Из-за того, что вопрос влияния стадности на мозг отдельного человека не исследовался в качестве наиболее существенного, теоретическая сторона психологии толпы осталась неполной и относительно бесплодной.

8

Для примера можно посмотреть маленькую книгу Гюстава ле Бона (Gustave Le Bon —“Psychology des Foules,” Paris: Felix Alcan), в которой приведено много обобщений.

Впрочем, есть одно исключение: работы Бориса Сидиса. В книге под названием «Психология внушения» (The Psychology of Suggestion) [9] он описал определенные психические свойства, связанные с социальными привычками как индивида, так и толпы. Его позиция требует обсуждения. Базовый элемент позиции – концепция нормального существования подсознательного «я». Считается, что это подсознательное, подбодрственное «я» представляет «низшие», скорее звериные качества человека. Оно иррационально, подражательно, легковерно, трусливо, жестоко и лишено индивидуальности, воли и самоконтроля [10] . Такая личность приходит на смену нормальной личности под гипнозом или когда человек действует в толпе, например во время беспорядков, паники, линчевания, на митингах и так далее.

9

“The Psychology of Suggestion: a Research into the Subconscious Nature of Man and Society,” by Boris Sidis, with an Introduction by Prof. Wm. James. New York. 1903.

10

“Psychology of Suggestion,” p. 295.

Из двух личностей – подсознательной и нормальной – только первая является внушаемой; успешное действие внушения предполагает, пусть и временный, распад личности, когда «подбодрственное я» берет управление над разумом. Именно внушаемость «подбодрственного я» позволяет человеку стать общественным животным. «Внушаемость – цемент стада, истинная душа примитивной социальной группы… Человек – общественное животное, без сомнения, но общественное в силу внушаемости. Внушаемость, однако, требует расщепления сознания, следовательно, общество предполагает расщепление разума. Общество и душевные эпидемии тесно связаны, поскольку социальное стадное «я» – это внушаемое подсознательное «я».