Сталевар
Шрифт:
Предложение приняли, желоба укоротили по всему цеху. Но главное было даже не в том, что легче стало работать, не в звании «рационализатор», которое прикладывали теперь к Арзамасцеву, а в том, что рухнуло у него представление о мартенах, как о чем-то неизменном, застывшем.
То есть знал он, конечно, еще с училища, что мартены с годами совершенствуются, улучшаются. Но все же свои мартены он поначалу воспринимал как неизменные. А тут вдруг понял, что они неизбежно будут меняться, вот прямо на его глазах и даже при его участии.
«Неужели и от «гребков» когда-нибудь избавимся?» — подумал он. «Гребки» — это было
«Гребки» быстро сгорали. В печь совали новые.
Это называлась «выкачивать шлак».
Тяжелей этой работы Арзамасцев ничего у мартенов не видел. Только как отделаться от нее, — не знал.
Не раз замечал он, как наблюдает за этой работой молодой заместитель начальника цеха. Страдальческая гримаса искажала мужественное лицо Танцырева, чем-то напоминавшее Арзамасцеву Маяковского. Такой же крупный, размашистый, нарочито грубоватый. Ничего Танцырев не говорил, ничего не обещал и уходил сразу же, как только обнаружит, что его заметили.
Арзамасцев знал, что в свое время был Олег Васильевич в цехе и помощником мастера, и мастером, и начальником смены. И, значит, насмотрелся на это каторжное выкачивание шлака!.. Чего еще смотреть?..
Не раз видел Арзамасцев в цехе и пожилого, неторопливого седого мужчину, который появлялся то на рабочих площадках мартенов, то на «канаве», то на шихтовом, дво-ре. Ходил, стоял, думал, явно что-то прикидывал. И явно был в цехе своим, все тут знал, хоть на заводе не работал. Лицо его чем-то напоминало лицо Танцырева. Такие же глубокие, темные глаза. Такой же энергичный, грубоватый подбородок. Даже наклон головы такой же. Только движения другие, медленные, неспешные — по возрасту… Ходил он обычно не один — то с начальником цеха, а то с директором завода Василием Григорьевичем Вершининым. И разговор у них, похоже, шел на равных. Порой даже спорили.
— Кого это директор водит? — поинтересовался однажды Арзамасцев у Русина.
— Проектировщик. Из Свердловска. Начальник сталеплавильного отдела в Гипромезе.
— На Танцырева похож.
— Отец!
— Чей отец?
— Нашего Танцырева, Говорят, он тоже в нашем цехе когда-то вкалывал. Еще до войны. И тогда еще перестроил первый мартен.
— А чего он тут сейчас ходит?
— Вроде бы реконструкцию затевают. Устарели наши печки.
— Я слышал о капитальном ремонте, — возразил Арзамасцев.
— А у нас не бывает капитального ремонта без реконструкции. Традиция завода! Если уж печки капитально отремонтируют — родная мама их не узнает! Будут стоять совсем новые и совсем другие…
6. Тагильский опыт
Василий Николаевич Танцырев говорит, что Северский — любимый его завод. Но не потому он стал любимым, что Василий Николаевич руководил северскими мартенами еще в конце тридцатых годов — он на многих уральских заводах работал. Северский стал любимым потому, что в своем теперешнем, реконструированном, виде он — родное детище ныне орденоносного Уралгипромеза,
в котором Василий Николаевич тридцать пять лет руководил сталеплавильным отделом.С каждым капитальным ремонтом увеличивался объем северских мартенов, механизировались ручные работы, улучшались условия сталеварского труда.
При первых послевоенных ремонтах объемы северских мартенов были доведены до 90 тонн стали. А сейчас их объемы — по 280 тонн.
Под руководством Василия Николаевича Танцырева в 1972 году был закончен рабочий проект, по которому в Северском создается первая в СССР непрерывная система разливки стали и проката трубной заготовки. Безо всяких изложниц, минуя «канаву», минуя блюминги и сортовые станы, равномерная струя жидкой стали пойдет прямо из ковша в прокатные клети и станет толстостенной трубной заготовкой. А из нее уже прокатают готовую трубу.
Это не мечта. Просторный, белостенный цех трубной заготовки уже поднимается пролет за пролетом на громадном пустыре за Северской автостанцией и своим торцом он уже придвинулся к холму, где стоят мартены.
Олег Васильевич Танцырев, ныне директор Северского завода, предполагает, что проект будет осуществлен к концу десятой пятилетки.
…После реконструкции северских мартенов исчезли с них «гребки», и шлак «выкачивали» теперь сжатым воздухом. Одна только эта перемена сократила вдвое — с восьми часов до четырех — простой печи на довольно частых «горячих» ремонтах подины. Еще позже, другими мерами, этот простой сократили до часа.
Перестали печи выплевывать огненный шлак на рабочую площадку. Слабое и угарное пламя генераторного газа заменили в мартенах жарким и чистым мазутным. А немного позже пришел в Северский природный газ, и мазут начали лишь подмешивать к нему. Еще жарче и чище стало мартеновское пламя.
Облегченно вздохнули северские сталевары. Чище, легче, приятней и веселей стало работать. Не случайно в том году на торце мартеновского корпуса, обращенном к проходной, зажглись красные, светящиеся в темноте буквы: «Цех коммунистического труда».
Вскоре северские мартены перевалили полумиллионный рубеж производства стали в год, а сейчас они дают за год три четверти миллиона тонн стали. После близкой уже реконструкции четвертой печи — по образцу первой и второй — выпуск северской стали увеличится до 950 тысяч тонн в год. Миллионный рубеж завод перевалит на электропечах. Это давно уже не старинный завод, а серьезное современное предприятие.
Весной 1974 года, когда решался вопрос об очередной реконструкции двух северских мартенов, приехал на завод первый секретарь обкома партии. Арзамасцев в это время оказался на смене, и, как обычно, секретарь подошел к нему, расспросил о новостях, о работе, о жизни.
И неожиданно поинтересовался:
— У Морогова вы были? Знакомы с ним?
— Нет. Хотя слышал о нем и читал немало.
— Надо съездить в Тагил, посмотреть, как он работает. Вам это должно быть полезно.
Был Арзамасцев в Запорожье, в Таганроге, знакомился с мартенами Лысьвы и Уралмаша, смотрел печи свердловского ВИЗа. А у Морогова побывать не пришлось. Между тем тагильчанин Анатолий Дмитриевич Морогов, Герой Труда, был инициатором многих интересных сталеварских починов — и технических, и моральных. С самых высоких московских трибун звучало его имя. Был делегатом партийного съезда.