Сталин и Каганович. Переписка. 1931 -1936 гг.

Иосиф Виссарионович! Дайте мне хорошую машину, я оправдаю Ваше доверие. Скоро 10 лет стахановского движения, я еду в Донбасс и еще раз покажу, как нужно работать. Сколько раз и к кому только я ни обращался, все дают какую-нибудь трофейную разбитую коробку, а если бы дали один раз, да хорошую, я бы и не приставал больше […] Вот еще насчет квартиры. Я живу в Доме Правительства 9 лет, и ни до войны, ни во время войны не могу допроситься сделать ремонт. Стены грязные, мебель потрепана, разломана […] а кое-кому обивают стены шелком по два раза в месяц и мебель ставят всевозможную. Это неправильно, я прошу сделать ремонт и заменить мебель, чтобы не стыдно было пригласить в квартиру к себе людей [926] .

926

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 891. Л. 128; Исторический архив. 2001. № 4. С. 11–14 (публикация А. А. Данилова). Письмо Стаханова Сталину, май 1945 г. См. аналогичные письма Стаханова на имя Молотова за довоенные годы: ГАРФ. Ф. Р-5446. Оп. 82. Д. 108. Л. 145; Д. 120. Л. 74.

Перераспределение благ и преимуществ в пользу социальной верхушки было частью политики приоритетного развития городов, прежде всего крупных. Форсированная индустриализация и милитаризация стремительно увеличивали разрыв в уровне жизни и социальном статусе крестьянского большинства и городского меньшинства [927] . Многие горожане, прежде всего жители столиц и крупных промышленных центров, были относительно привилегированной и высокооплачиваемой группой. В голодные годы они недоедали, но не умирали, как крестьяне, поскольку снабжались государственными пайками. В отличие от крестьян они имели паспорта и относительную свободу передвижения. В городе были лучше развиты медицина, культура и образование. В столичных магазинах, куда направлялась значительная часть потребительских товаров, можно было что-то купить и даже выбрать [928] . Более доступные горожанам учебные заведения и высокооплачиваемые рабочие места открывали перед ними сравнительно широкие возможности. В интересах жителей столичных и крупных промышленных центров проводилась денежная реформа, снижение цен в государственной торговле и увеличение налогов на крестьянские хозяйства. Эти меры заставляли крестьян, нуждавшихся в наличных деньгах, продавать за бесценок продукцию своих подсобных хозяйств на городских рынках. Сталин, судя по всему, вполне осознавал социальные последствия такого экономического курса. На этот счет имеются очень правдоподобные свидетельства А. И. Микояна, который в силу должностных обязанностей занимался вопросами торговли:

927

Официально к началу 1953 г. в городах числилось свыше 40 % населения страны. Однако нужно иметь в виду, что значительная их часть были жителями малых городов и поселков, приближающихся по своему уровню жизни к крестьянам.

928

В 1952 г. из 443 тыс. тонн рыночного фонда мяса, предназначенного для реализации через государственную и кооперативную торговлю по СССР в целом, 110 тыс. тонн были направлены в Москву и 57,4 тыс. тонн в Ленинград (ГАРФ. Ф. Р-5446. Оп. 87. Д. 1162. Л. 171).

Я говорил, что нельзя снижать цены на мясо и сливочное масло, на белый хлеб, во-первых, потому, что этого у нас не хватает, и, во-вторых, отразится на закупочных ценах, что отрицательно скажется на производстве этих продуктов, а при нехватке этих товаров да при таком снижении цен будут огромные очереди, а это приведет к спекуляции: ведь рабочие не смогут днем в магазин пойти, значит, товары будут скупать спекулянты […] Но Сталин настаивал, говоря, что это нужно сделать в интересах интеллигенции [929] .

929

Микоян А. И. Так было. С. 355.

Микоян достаточно точно прогнозировал реальный эффект от политизированного снижения цен: дефицит товаров, очереди, теневой рынок. Однако вполне ясны и расчеты Сталина. Он думал о тех привилегированных слоях населения в крупных городах, на которые в значительной мере опирался режим. Даже средние горожане благодаря государственной политике перераспределения ресурсов были во много раз богаче крестьян. Ярким отражением этого неравенства являлись молодые крестьянки, массами нанимавшиеся домработницами в городские семьи практически за хлеб и угол. Очевидно, что восприятие действительности у городского меньшинства и сельского большинства различалось. Однако получилось так, что именно горожане – те, кто активно писал воспоминания и дневники, – оказали непропорциональное воздействие на современные представления о сталинской повседневности.

Еще одной причиной социальной стабильности и поддержки диктатуры был фактор войны. Память об ужасах Первой мировой и гражданской войн, победа над нацизмом, оплаченная двадцатью семью миллионами жизней, страхи перед третьей мировой атомной войной – все это оказывало огромное воздействие на мировосприятие миллионов людей, причем не только в СССР. Сталинская власть для многих выступала в образе спасителя мира от страшного врага. Победа 1945 г. на десятилетия вперед, вплоть до наших дней, служила важнейшей основой легитимности сталинского и послесталинского режимов [930] .

930

Weiner A. Making Sense of War: The Second World War and the Fate of the Bolshevik Revolution. Princeton, 2000.

Перечисление благоприятных для сталинской системы исторических обстоятельств можно продолжать. Однако все они даже в сочетании с перманентными репрессиями не могли полностью подавить социальные противоречия и массовое недовольство. С самого начала власть большевиков как радикальной революционной партии опиралась на жесткое разделение общества и подавление вплоть до физического уничтожения той его части, которая по рождению и социальной сути считалась враждебной социализму [931] . Сталинская революция сверху придала этим чисткам сильнейший импульс. К бывшим дворянам, буржуазии, офицерам, царским чиновникам и т. п., стигматизированным после 1917 г., добавилась огромная масса основного населения страны – крестьян. Многие из них в ходе коллективизации были объявлены «кулаками», расстреляны, высланы или изгнаны из родных деревень. Осознавая наличие «обиженных» и «врагов», порожденных этой политикой, диктатура усиливала профилактические чистки, что особенно ярко проявилось в 1937–1938 гг. Репрессии порождали репрессии. К концу сталинского правления значительная часть, если не большинство, граждан СССР в разные периоды своей жизни подвергались арестам, заключению в лагеря, депортациям или другим более мягким дискриминационным мерам.

931

Смирнова Т. М. «Бывшие люди» Советской России. Стратегии выживания и пути интеграции. 1917–1936 гг. М., 2003; Alexopoulos G. Stalin’s Outcasts. Aliens, Citizens, and the Soviet State. 1926–1936. Ithaca, London, 2003.

Конечно, жертвы произвола режима вовсе не обязательно становились его сознательными противниками. Скорее наоборот. Террор запугивал людей, делал их более управляемыми и покорными, заставлял демонстрировать повышенную лояльность. Однако было бы неверно полагать, что это была единственно возможная реакция. Документы свидетельствуют о заметном распространении антиправительственных настроений и даже активных форм протеста. По понятным причинам наибольшей остроты массовые выступления достигали в период становления диктатуры, ярким примером чего может служить крестьянская война 1930 г. и городские волнения начала 1930-х гг. [932] Когда система стабилизировалась и начался Большой террор, возможностей открыто проявлять недовольство почти не осталось. Но важно отметить, что архивы спецслужб, отражающие положение в стране в поздний сталинский период, по-прежнему недоступны. Нельзя исключить, что наши представления об относительном безмолвии и покорности поколения 1940-х – просто-напросто результат ограниченных знаний.

932

«Совершенно секретно»: Лубянка – Сталину о положении в стране (1922–1934 гг.) / под ред. Г. Н. Севостьянова и др. Т. 1–8. М., 2001–2008; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД, 1918–1939: документы и материалы. Т. 1–4 / под ред. А. Береловича, В. Данилова и др. М., 1998–2012; Виола Л. Крестьянский бунт в эпоху Сталина; Rossman J. Worker Resistance Under Stalin. Class and Revolution on the Shop Floor. Cambridge MA, London, 2005.

Неискоренимой причиной широкого недовольства был низкий уровень жизни [933] . В сельском хозяйстве, подорванном коллективизацией, кризисы чередовались периодами стагнации. Почти каждый год сталинского правления был отмечен голодом, который охватывал либо значительную часть страны, как это было в 1931–1933 и в 1946–1947 гг., либо отдельные ее регионы. Даже в лучшие относительно неголодные годы питание среднестатистического советского гражданина оставалось скудным. При Сталине утвердился преимущественно хлебно-картофельный рацион. Бюджетные обследования в сравнительно благополучном 1952 г., накануне смерти вождя, фиксировали, что питались советские люди из рук вон плохо. Среднестатистический житель страны в день потреблял около 500 граммов мучных изделий (в основном хлеба); небольшое количество круп; 400–600 граммов картофеля; около 200–400 граммов молока и молочных продуктов. Это была основа рациона. Все остальные продукты являлись экзотикой. Среднедушевое потребление мяса и мясных продуктов составляло 40–70 граммов, жиров (животного или растительного масла, маргарина, сала) – 15–20 граммов в день. Довершали картину несколько ложек сахара и немного рыбы. Одно яйцо среднестатистический житель СССР мог позволить себе примерно раз в 6 дней. Такой рацион почти соответствовал основным нормам снабжения заключенных лагерей [934] . И даже эти данные Центрального статистического управления, которое испытывало постоянное политическое давление, вероятнее всего, приукрашивали действительность. Средние показатели могли увеличиваться, например, за счет включения в бюджетные обследования более высокооплачиваемых рабочих или крестьян из относительно благополучных колхозов. Не учитывалось и качество продуктов. По многим свидетельствам, оно часто было низким. Как говорилось в письме, отправленном Сталину в ноябре 1952 г. из Черниговской области, «теперь выпекают черный хлеб, и то некачественный. Кушать такой хлеб, особенно больным людям, невозможно» [935] .

933

За последние годы историки подготовили немало ценных исследований по данной проблеме. См., например: Фитцпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. М., 2008; Осокина Е. А. За фасадом «сталинского изобилия»: Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 1927–1941. М., 2008; Filtzer D. The Hazards of Urban Life in Late Stalinist Russia: Health, Hygiene, and Living Standards, 1943–1953. Cambridge, 2010.

934

Подсчитано по: Советская жизнь. С. 102–103; Политбюро ЦК КП(б) и Совет Министров СССР. С. 388–389. Нормы для заключенных см.: ГУЛАГ. 1917–1960. С. 543–551.

935

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 901. Л. 37. С письмом знакомился Г. М. Маленков.

Промышленных товаров тоже не хватало, а цены на них были неизменно высокими. Люди довольствовались простейшими сравнительно дешевыми изделиями, но и их покупали немного. Например, кожаную обувь в 1952 г. смог приобрести только каждый четвертый крестьянин [936] . Как жаловался в письме Сталину в декабре 1952 г. житель одной из деревень Тамбовской области, «в нашем колхозе колхозники имеют одну зимнюю одежду на 3–4 члена семьи, дети зимой у 60 % населения учиться не могут, ибо нет одежды» [937] .

936

Советская жизнь. С. 107.

937

Там же. С. 263.

Чрезвычайно тяжелыми были жилищные условия подавляющего большинства населения. При Сталине жилье строили по остаточному принципу, направляя в коммунально-жилищную сферу совершенно недостаточные капиталовложения. Копившиеся годами проблемы усугублялись военной разрухой. На начало 1953 г. в городах на одного жителя приходилось 4,5 квадратных метра жилья [938] . Наличие временно проживающих и непрописанных, не попадавших в учет, снижало эту цифру. При этом качество жилья было низким. В городском обобществленном жилищном фонде лишь 46 % всей площади было оборудовано водопроводом, 41 % – канализацией, 26 % – центральным отоплением, 3 % – горячей водой, 13 % – ванными [939] . Причем и эти цифры в значительной степени отражали более высокий уровень благоустройства крупных городов, прежде всего столиц. Ярким показателем положения в жилищном хозяйстве было широкое распространение в городах бараков. Причем количество населения, зарегистрированного в бараках, увеличивалось. Если в 1945 г. в городских бараках числилось около 2,8 млн человек, то в 1952 г. 3,8 млн. Более 337 тыс. человек жили в бараках в Москве [940] .

938

Данные о государственном и частном жилищном фонде в городах: РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 41. Д. 56. Л. 30–33. Численность городского населения на начало 1953 г.: Попов В. П. Экономическая политика Советского государства. С. 16.

939

РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 41. Д. 56. Л. 30–33. В обобществленный жилищный фонд входили самые благоустроенные дома, принадлежавшие местным советам и ведомствам. Кроме этого, значительная часть городского жилья находилась в личной собственности. Эти дома были благоустроены гораздо хуже.

940

Советская жизнь. С. 178–179.

Чрезвычайно тяжелыми были условия труда на советских промышленных предприятиях и в сельском хозяйстве. Неразвитая в силу общей нищеты система материального стимулирования заставляла прибегать к методам репрессивного принуждения к труду. Наиболее откровенно рабский по своей сути труд использовался на предприятиях ГУЛАГа. Однако формально свободные рабочие и колхозники также трудились в значительной степени из-под палки. Набор рабочей силы в промышленность, особенно в наиболее неблагополучные и опасные для жизни отрасли, осуществлялся при помощи насильственных мобилизаций молодежи. Уклонение от мобилизаций каралось заключением в лагеря. С 1940 г. при помощи чрезвычайных трудовых законов рабочие прикреплялись к своим предприятиям. Крестьян, которым почти не платили за труд в колхозах, привлекали к суду, если они не вырабатывали обязательных норм трудодней. Всего в 1940–1952 гг. за самовольный уход с предприятий и опоздания, уклонение от мобилизаций в промышленность и сельское хозяйство и невыполнение колхозных норм было осуждено около 17 млн человек [941] . Эта огромная цифра, лишь в некоторой мере отражавшая истинные масштабы нарушений трудовой дисциплины, говорит о том, какова была реальная цена утверждений советской пропаганды о беззаветном энтузиазме трудящихся СССР.

941

История сталинского ГУЛАГа. Т. 1. С. 623–624.