Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Рецензия высмеивала безвкусицу, и тогдашние читатели журнала до сих пор вспоми­нают веселые ее пассажи. Ирония увлекала в этой рецензии, но не исчерпывала ее. Тревога толкнула А.Берзер к мгновенному отклику. Она пишет: "Автор в течение всей повести потихоньку погружает нас в "технику"... дела: когда схему (на которой вообще ничего не видно) рассматривают в лупу — на ней всё правильно, когда ее увеличивают в двадцать раз — все границы на месте, но потом делают увеличение в пятьдесят раз — и происходит незаметное, невидимое, тайное "смещение'* — и из ничего, как "из пены морской", возникает провокация. Она растет, ширится, она, как снежный ком, обрастает подробно­стями, требует ответов, объяснительных

записок, расследований...

Надо отдать должное Олесю Бенюху — он проявил в этой истории несомненное владение материалом, понимание тайных механизмов, невидимых пружин запутывания, возникновения клеветы, разнообразных форм ее распространения.

Мрачная тень этой "операции" нависает над повестью, вносит в нее еще большую тягостность и духоту.

С чувством недоумения заканчиваешь эту повесть со странным названием и не менее странным содержанием".

В повести возникает тень "Нового мира" — некоего журнала, расположенного на Пушкинской площади, над ним свирепствует цензура, и чтобы выйти к читателю, матери­алы к очередному номеру приходится готовить с двойным и тройным резервом. В таком режиме работал в стране только один журнал. Прямо он в повести не назван, как не даны подлинные названия сопредельных государств, оказавшихся втянутыми в историю с саранчой.

В соединении этих двух сюжетов Берзер ощутила для журнала опасность, точно воспроизведя атмосферу, в которой приходилось и предстояло теперь жить, воздух, который надо было теперь вдыхать. Воздух клеветы и многослойной едкой провокации, в которую погружали журнал. Эту ситуацию она диагностировала с беспощадной внятностью и безысходно горестно, а не только язвительно. Как явление испепеляющее.

Ее работа "Сталин и литература" — это тема, а не название — создавалась в годы отброшенности от живого редакционного дня, хотя она понимала, что и "на воле" год от года этот день угасал, тускнел, истлевал. Как реалия живой духовной жизни он сходил на нет под натиском вымороченности, казуистики и празднословия, в жерновах которого истреблялось живое слово искусства, ("...главная моя задача — раскрыть азбуку сталиниз­ма", — писала она в "Прощании".)

Фрагменты этой работы — в разной степени их завершенности — свидетельство того, .что стремление защитить Слово от пули, плахи, "конвейерной плахи" (выражение Василия Гроссмана из его очерка "Треблинский ад") и растления оставалось прямым смыслом и содержанием ее жизни. Изменился фронт противостояния. Прожитое стало для нее поли­гоном, на котором изучалась система давления на литературу как система зла, воспро­изводящего свои разрушительные, тлетворные ритмы.

Инна Борисова

1

Поэт и царь... Вечная тема! Царь один, а поэтов много. Был и такой, которого звали — Демьян Бедный.

Я пишу о том, что видела сама. За редким исключением. Демьяна Бедного я, правда, никогда не видела, но с детских лет отовсюду неслись его стихи, презираемые всеми — и дома и в школе. В каждом номере всех газет были напечатаны его стихи и басни. Мой отец читал их обычно вслух и громко высмеивал. По его мнению, хуже Демьяна Бедного писал только Александр Безыменский, что он доказывал, тоже держа очеред­ной номер газеты в руках.

Как я сейчас понимаю, положение Демьяна Бедного в литературе многие годы было исключительным, правительственно самым высоким, выше Горького, которого выжи­ли на Капри, выше Маяковского, которого лично Ленин не уважал за формализм. Являясь идеальным примером большевистского поэта, он никогда не впадал в ереси — не становился богостроителем и богоискателем,

как когда-то Луначарский, а из рядов пролеткультовских организаций был даже выброшен лозунг — "одемьянивание поэ­зии!".

Он примкнул к большевистской партии еще в давние дореволюционные годы. Активное его сотрудничество с газетой "Правда" началось с ее первого номера — 5 мая 1912 года. С тех лет его творчество посвящено прямой партийной агитации во имя борьбы и победы пролетариата. Хочу напомнить, что он писал басни, эпиграммы, фельетоны на злободневные темы, печатал их непрерывно и Ленин высоко ценил его творчество.

Демьян Бедный вошел в нашу литературу и как баснописец. Он никогда не изменял ленинскому пониманию революции, гражданской войны, прошлому царской России, ее истории. Ее истории, что очень важно подчеркнуть. И у него были тесные личные связи с вождями партии.

И вот я неожиданно обнаружила, что он переписывался со Сталиным. И получал от него ответы. Всех писем — не знаю, но приведу два из них. У Сталина написано, что они "печатаются впервые" в 1947 году. Под одним письмом стоит дата — "I 5.VII.24 г." Прошло меньше шести месяцев после смерти Ленина, а Демьян Бедный написал свое письмо еще раньше: Сталин говорит, что отвечает поэту "с большим опозданием", великодушно добавляя: "имеете право ругать меня", но он, Сталин — "необыкновенный лентяй насчет писем".

Вот какие интимные подробности сообщает он Демьяну Бедному. И, вообще, письмо доверительное — "Дорогой Демьян!" — так начинается оно. Нет, это не грубый Сталин, а прямо-таки куртуазный. Он отвечает "дорогому Демьяну" по пунктам его письма. И, видимо, в ответ на его слова заявляет: "Это очень хорошо, что у Вас "радостное настроение".

И продолжает: "Философия "мировой скорби" не наша философия. Пусть скорбят отходящие и отживающие".

Он поясняет: "Нашу философию довольно метко передал американец Уитман: "Мы живы, кипит наша алая кровь огнем неистраченных сил".

В устах Сталина слова Уитмена — это слова вампира, напитавшегося алой кровью. Самодовольного вампира! Не потому только, что нам известны его будущие дела, а потому что это — душа упыря. И выразил он ее прямо и "довольно метко", — как оригинально сказал он об Уитмене.

Кончается этот абзац тоже мило: "Так-то, Демьян", — восклицает он.

Следует подчеркнуть, что Сталин в тот год очень старался понравиться "дорогому Демьяну", быть на соответствующей поэтической высоте, цитируя стихи.

Стоит и задуматься над тем, почему у них обоих в год смерти Ленина "радостное настроение". Ленина они оба не вспоминают, будто его не было на земле. Про Сталина вся ясно — он много успел за эти месяцы по захвату власти и разгрому оппозиции. А чему радуется Демьян Бедный? Чтобы угодить Сталину? И вспомнила я это слово Ленина, что Сталин — груб (об этом столько сейчас пишут!). А где-то я прочитала, что Ленин, восхищаясь Демьяном Бедным, при этом добавил; грубоват... Груб и грубо­ват — разные категории. А Демьян Бедный мог этого и не знать.

Из письма Сталина мы узнаём, что Демьян Бедный уехал в Грузию лечиться, но ему очень мешают какие-то посетители. И он спрашивает Сталина — как быть? Сталин уговаривает его разогнать посетителей. И теоретически обосновывает это положение: "оппортунисты тем, собственно, и отличаются от своих антиподов, что интересы первого порядка ставят выше интересов второго порядка. Нечего и гово­рить, что Вы не будете подражать оппортунистам".

В этом дружеском послании видна убогость и дикость примитивных чувств даже отчетливее, чем в жестоких докладах и постановлениях. Переход от посетителей Демьяна Бедного к оппортунистам и их антиподам обнажает ход мысли (если это можно назвать мыслью) — нижайшего порядка развития.

Поделиться с друзьями: