Сталин: тайны власти

Самоуспокоенность, благодушие оказались присущи не только Сталину. Лишь твердая уверенность в том, что в ближайшее время ничего серьезного и неожиданного не произойдет, могла позволить Жданову взять полуторамесячный отпуск и уехать 10 июня в Сочи…^[26]

Оптимизм узкого руководства стал остывать сразу же после сенсационного и одновременно загадочного сообщения о полете Гесса в Великобританию, о том, что заместитель Гитлера по партии спустился вечером 10 мая на парашюте близ Глазго, ведет таинственные переговоры с англичанами. В Москве вновь появились настороженность, подозрительность по отношению к действиям Лондона. Ожил далеко не надуманный страх перед возможностью сепаратного сговора Черчилля с Гитлером, что неминуемо не только ускорило бы начало войны, но и оставило Советский Союз один на один с необычайно сильным противником.

Отсюда, без сомнения, и несколько запоздалое, объясняемое, скорее всего, разделившимися взглядами в узком руководстве мнение о необходимости нового зондажа, каким и стало известное сообщение ТАСС от 14 июня. Далеко не случайно оно, поразившее всех, адресовалось в равной степени и к Германии, и к Великобритании. Целью его прежде всего было прояснить истинное намерение британского правительства — не собирается ли оно именно в данный момент столкнуть Германию с Советским Союзом и выйти из войны за счет такой сделки. Ответа ни из Берлина, ни из Лондона в течение недели не последовало. Сомнений в том, что война начнется в самые ближайшие дни, больше не оставалось.

Вечером 21 июня, в 19.05, началось очередное заседание узкого руководства — И.В. Сталин, Н.А. Вознесенский, В.М. Молотов, К.Е. Ворошилов, Л.П. Берия, — на котором присутствовали также Г.М. Маленков, С. К. Тимошенко и заместитель начальника Главного управления политпропаганды Красной Армии Ф.Ф. Кузнецов^[27]. Так и не придя к общей, однозначной оценке крайне тревожной ситуации, они решили вновь прибегнуть к старому, проверенному средству — дипломатическому зондажу и поручили Молотову незамедлительно встретиться с Шуленбургом и попытаться добиться от того хоть какой-нибудь ясности.

Непродолжительная беседа наркома с послом, начавшаяся в половине десятого, подтвердила самые худшие опасения. Вернувшийся в Кремль Молотов смог сообщить лишь одно: на его вопрос, «что послужило причиной нынешнего положения германо-советских отношений», Шуленбург ответа не дал, сославшись на отсутствие у него информации из Берлина. После этого пришлось признать, что выбор уже сделан и пришел черед полагаться на армию.

Еще тремя днями ранее, учитывая возможное развитие событий, ПБ начало исподволь готовиться к ним. Было принято решение преобразовать Прибалтийский, Белорусский и Киевский особые военные округа, зону наиболее вероятных главных ударов вермахта, во фронты — Северо-Западный, Западный и Юго-Западный. Пока дожидались Молотова, в 20.50 были приглашены Жуков и Буденный, и после консультации с ними решили создать еще один фронт, Южный — на втором потенциальном направлении немецкого наступления, а кроме того, и Вторую линию обороны. Командование ими было поручено И.В. Тюленеву при членах военного совета А.И. Запорожце, Л.З. Мехлисе и С.М. Буденном с членом военного совета Г.М. Маленковым. После возвращения Молотова пошли и на крайнюю меру, единственно отвечавшую взрывоопасной обстановке. Поручили Тимошенко и Жукову отдать приказ о приведении в полную боевую готовность всех частей и соединений в приграничных округах.

В полночь этот документ — «директива № 1» — был готов и направлен по каналам связи Генштаба. Он гласил:

«1. В течение 22—23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.

2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения… быть в боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.

3. Приказываю:

а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) перед рассветом… рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию…

в) все части привести в боевую готовность…

д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.

Тимошенко. Жуков»^[28].

Все возможное тем самым было сделано. Дальнейшее зависело только от того, насколько Генштаб подготовил Вооруженные Силы к войне, что и составляло его единственную функцию, от профессионализма, умения командного состава. Словом, лишь от армии, ее выучки, боеспособности. Но армия подвела, не сумела, как флот, выполнить полученный приказ, использовать остававшееся у нее время и, несмотря на четкое предупреждение, оказалась застигнутой врасплох.

В 4 часа утра 22 июня с рассветом на всем протяжении западной границы СССР вермахт начал вторжение. В ту же минуту Шуленбург, во второй раз за ночь встречавшийся с Молотовым, но теперь — по своей инициативе, зачитал заявление своего правительства о начале войны. А в 5 часов 45 минут началось второе за сутки заседание узкого руководства.

Первыми к Сталину в Кремль — «на уголок» — прибыли Молотов, Берия, Мехлис, Тимошенко и Жуков. Еще не располагая не то что исчерпывающей, а хотя бы сколько-нибудь достоверной информацией о положении на фронте, сделали единственно возможное: согласовали наиболее отвечающий моменту текст очередной директивы, № 2: «Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу. Впредь до особого распоряжения наземным войскам границу не переходить». А через полтора часа, с прибытием Маленкова, Микояна, Кагановича, Ворошилова и Вышинского, директиву, заверенную, как того требовало положение о Главвоенсовете, Маленковым, срочно направили командующим западными военными округами^[29]. Затем занялись не менее важным вопросом — кому и как сообщить населению Советского Союза о войне.

Сталин категорически отказался выступать с обращением, и потому тяжкую и ответственную миссию взял на себя Молотов^[30]. Тут же, на заседании, готовя текст выступления, он поначалу поддался затаенному чувству старой обиды и попытался ограничиться лишь тем, что считал своей прямой обязанностью как нарком иностранных дел. Только потом, скорее всего по настоянию других членов узкого руководства, все же вписал первую фразу речи: «Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление». Последние пять коротких абзацев имели чисто пропагандистский характер, взывали к эмоциям, со слов «Эта война…» до заключительного, сразу же ставшего необычайно популярным, стихийно превратившегося в лозунг призыва: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами»^[31].

Когда Молотов приехал из Радиокомитета, где выступил в прямом эфире, заседание продолжили. Одобрили указы ПВС СССР: «О мобилизации военнообязанных…», «Об объявлении в отдельных местностях СССР военного положения», «О военном положении», «Об утверждении положения о военных трибуналах…». А после этого, в два часа дня, у Сталина собрались одни военачальники — Тимошенко, Кузнецов, Жуков, Шапошников, Кулик, Ватутин. Подытожили полученные сообщения о ходе боевых действий, подготовили третью, и последнюю, директиву: «На фронте от Балтийского моря до госграницы с Венгрией разрешаю переход госграницы и действия, не считаясь с госграницей… Тимошенко, Жуков, Маленков».

В первый день войны фактический руководитель СНК СССР Вознесенский, его заместители Булганин и Андреев в заседаниях узкого руководства не участвовали.

Глава 3

Уже днем 22 июня принципиальные ошибки, допущенные месяц назад при реконструировании властных структур, стали не только слишком очевидными, но и крайне опасными по своим неминуемым последствиям. Созданные на случай экстремальных условий триумвират и БСНК по различным причинам оказались явно неработоспособными. Они не только утратили инициативу, но просто бездействовали именно тогда, когда от принимаемых ими решений буквально зависела судьба страны. И потому, чтобы в столь ответственный момент сохранить возможность воздействовать на положение дел и не потерять управления окончательно, что стало бы катастрофой, ПБ пришлось срочно учредить еще один центральный орган, Ставку Главного Командования, и с ее помощью попытаться вернуть себе руководство, связав воедино решения, относящиеся как к проведению фронтовых операций, так и к обеспечению Вооруженных Сил всем необходимым.

Верхний уровень Ставки — Тимошенко (председатель), Жуков, Сталин, Молотов, Ворошилов, Буденный, Кузнецов — фактически подменил собою прежний состав Главвоенсовета, что являлось в сложившихся условиях наиболее целесообразным. Правда, с одним весьма серьезным изменением — партию в нем представляли теперь не Жданов и Маленков, а Сталин и Молотов. Второй же уровень, образованный «постоянными советниками», призван был исполнять функции КО — являться посредником между Верховным Главнокомандованием и правительством. Именно потому он включил как военачальников — Шапошникова, Кулика, Мерецкова, Жигарева, Воронова, Ватутина, так и БСНК почти в полном составе — Микояна, Кагановича, Берия, Вознесенского, Жданова, Маленкова, Мехлиса^[1].