Сталин (Том 1)

Вопрос о том, был ли Коба выбран на конференции или кооптирован позже Центральным Комитетом, может показаться вто

ростепенным. На самом деле это не так. Сталин хотел попасть в ЦК. Ленин находил нужным провести его в ЦК. Выбор возможных кандидатов был настолько узок, что в состав ЦК попали некоторые совершенно второстепенные фигуры. Между тем Коба не был выбран. Почему? Ленин отнюдь не был диктатором партии. Да революционная партия и не потерпела бы над собой диктатуры! После предварительных переговоров с делегатами Ленин счел, видимо, более разумным не выдвигать кандидатуру Кобы. "Когда Ленин в 1912 г. ввел Сталина в состав Центрального Комитета партии, -- пишет Дмитриевский, -- это было встречено с возмущением. Открыто никто не возражал. Но меж собой негодовали". Информация бывшего дипломата, не заслуживающая, по общему правилу, доверия, представляет тем не менее интерес как отголосок бюрократических воспоминаний и сплетен. Ленин, несомненно, наткнулся на серьезное сопротивление. Оставался путь: переждать, когда конференция закончится, и апеллировать к тесному руководящему кружку, который либо полагался на рекомендацию Ленина, либо разделял его оценку кандидата. Так Сталин вошел в первый раз в ЦК через заднюю дверь

Рассказ о внутренней организации ЦК претерпел такие же метаморфозы. "ЦК... по предложению Ленина образовал бюро ЦК во главе с товарищем Сталиным для руководства партийной работой в России. В русское бюро вошли, кроме Сталина, Свердлов, Спандарьян, Орджоникидзе, Калинин". Так повествует Берия, который во время нашей работы над этой главой оказался назначен начальником тайной полиции Сталина: научные заслуги не остались без признания. Тщетно искали бы мы, однако, в документах опоры для той версии, которую повторяет и новейшая "История". Надо сказать прежде всего, что никто никогда не ставился "во главе" партийных учреждений: такого метода выборов не существовало вообще. Согласно старому официальному справочнику, ЦК выбрал "бюро в составе: Орджоникидзе, Спандарьян, Сталин и Голощекин". Тот же список дан и в примечании к "Сочинениям" Ленина. В бумагах Московского охранного отделения з качестве членов Русского бюро ЦК названы, под кличками, первые три: 'Тимофей, Серго и Коба". Не лишено интереса, что Сталин ви всех старых списках занимает неизменно последнее или предпоследнее место, чего не могло

бы быть, конечно, если бы он был поставлен "во главе". Голощекин, изгнанный во время одной из последних чисток из аппарата, оказался вытеснен и из бюро 1912 г.; его место занял блогополучный Калинин. История есть покорная глина в руках горшочника.

24 февраля Орджоникидзе сообщает Ленину, что посетил в Вологде Ивановича (Сталина): "Окончательно с ним столковались. Он остался доволен исходом дела". Речь идет о решениях Пражской конференции. Коба узнал, что он кооптирован, наконец, в только что созданный "центр". Уже 28 февраля он совершает побег из ссылки в своем новом звании члена Центрального Комитета. После короткого посещения Баку он направляется в Петербург. Два месяца тому назад ему исполнилось 32 года.

Переход Кобы с провинциальной арены на общегосударственную совпадает с моментом нового подъема рабочего движения и сравнительно широкого развития рабочей печати. Под напором подземных сил царские власти потеряли прежнюю уверенность. Рука цензора ослабела. Легальные возможности расширились. Большевизм прорвался на открытую арену сперва с еженедельной, затем с ежедневной газетой. Возможности воздействия на рабочих сразу возросли. Партия продолжала оставаться в подполье, но редакции ее газет стали на время легальными штабами революции. Имя петербургской "Правды" "окрасило целый период рабочего движения, когда большевиков стали называть "правдистами". За два с половиной года существования газеты правительство восемь раз закрывало ее, но она каждый раз снова возрождалась под каким-либо сходным названием. В самых острых вопросах "Правда" вынуждена была нередко ограничиваться полусловами и намеками. Но подпольные агитаторы и воззвания досказывали за нее то, чего она не могла сказать открыто. Передовые рабочие научились к тому же читать между строк. Тираж в 40 000 экземпляров может показаться очень скромным на западноевропейский или американский масштаб. Но при напряженной политической акустике царской России большевистская газета через своих непосредственных подписчиков и читателей находила отклик среди сотен тысяч. Так вокруг "Правды" объединилось молодое революционное поколение под руководством ветеранов, устоявших в годы реакции. "Правда"

1912 г.
– - это закладка фундамента для победы большевизма в 1917 г.", -- писал впоследствии Сталин, намекая на свое участие в этой работе.

Ленин, до которого не дошла еще весть о побеге Сталина, жаловался 15 марта: "От Ивановича ничего.
– Что он? Где он? Как он?.. Мало людей. Нет подходящих людей даже в столице". В том же письме Ленин писал, что в Петербурге "дьявольски" нужен легальный человек, "ибо там дела плохи. Война бешеная и трудная. У нас ни информации, ни руководства, ни надзора за газетой". "Война бешеная и трудная" шла у Ленина с редакцией "Звезды", которая не хотела вести войны с ликвидаторами. "С "Живым делом" (журналом ликвидаторов) воюйте живее -- тогда победа обеспечена. Иначе беда. Не бойтесь полемики..." -- настаивал Ленин снова в марте 1912 г. Таков лейтмотив всех его писем того времени.

"Что он? Где он? Как он?" -- можем мы повторить вслед за Лениным. Действительую роль Сталина, как всегда закулисную, определить нелегко: нужен тщательный анализ фактов и документов. Его полномочия как члена ЦК в Петербурге, т.е. одного из официальных руководителей партии, распространялись, конечно, и на легальную печать. Однако это обстоятельство предано было полному забвению до инструкции "историкам". Коллективная память имеет свои законы, которые не всегда совпадают с уставом партии. "Звезда" была основана в декабре 1910г., когда обнаружились первые признаки оживления. "Самое близкое участие в подготовке издания и в редакционной работе из-за границы, -- гласит официальная справка, -- принимали Ленин, Зиновьев и Каменев". Из главных сотрудников в России редакция "Сочинений" Ленина называет 11 человек, забывая включить в их число Сталина. Между тем он был несомненным и, по своему положению, влиятельным сотрудником газеты. Ту же самую забывчивость -- теперь сказали бы: саботаж памяти -- мы встречаем во всех старых мемуарах и справочниках. Даже в специальном номере, который "Правда" посвятила в 1927 г. своему собственному 15-тилетнему юбилею, ни в одной из статей, начиная с передовой, имя Сталина не упоминается. Когда изучаешь старые издания, отказываешься подчас верить собственным глазам!

Исключением, до некоторой степени, являются ценные воспоминания Ольминского, ближайшего сотрудника "Звезды" и

"Правды", который роль Сталина характеризует в следующих словах: "Сталин и Свердлов появились в Петербурге в разное время после побега из ссылки... Пребывание обоих в Петербурге (до нового ареста) было коротко, но успевало существенно отразиться на работе газеты, фракции и пр.". Это сухое указание, сделанное, к тому же не в основном тексте, а в подстрочном примечании, вернее всего, пожалуй, характеризует положение. Сталин появлялся в Петербурге на короткое время, производил нажим на организацию, на думскую фракцию, на газету и снова исчезал. Его появления были слишком эпизодическими, его влияние -- слишком аппаратным, его идеи и статьи --слишком ординарными, чтобы врезаться в память. Когда люди пишут мемуары не по принуждению, они вспоминают не официальные функции чиновников, а живую деятельность живых людей, яркие факты, отчетливые формулы, оригинальные предложения. Ничем подобным Сталин себя не проявлял. Немудрено, если никому не запомнилась серая копия рядом с ярким оригиналом. Правда, Сталин не только пересказывал Ленина. Связанный поддержкой примиренцев, он продолжал развивать одновременно две линии, уже знакомые нам по его письмам из Сольвычегодске: с Лениным -- против ликвидарторов, с примиренцами -против Ленина. Первая линия имела открытый характер, вторая -замаскированный. Но та борьба, которую Сталин вел против заграничного центра, тоже не вдохновляла мемуаристов, хотя и по другой причине: все они, активно или пассивно, участвовали в примиренческом "заговоре" против Ленина и потому предпочитали впоследствии отворачиваться от этой страницы партийного прошлого. Только в 1929 г. официальное положение Сталина как представителя ЦК положено было в основу нового истолкования исторического периода, предшествовавшего войне.

Сталин не мог наложить личной печати на газету уже по тому одному, что не был, по природе, журналистом. С апреля 1912 г. по февраль 1913 г. он, по подсчету одного из его близких сотрудников, поместил в большевистской печати "не менее двух десятков статей", что составляет в среднем около двух статей в месяц. И это в горячее время, когда жизнь каждый день выдвигала новые вопросы! Правда, за этот год Сталин около шести месяцев провел в ссылке. Но сотрудничать в "Правде" из Соль

вычегодска или Вологды было гораздо легче, чем из Кракова, откуда Ленин и Зиновьев каждый день посылали статьи и письма. Медлительность и чрезмерная осмотрительность натуры, отсутствие литературной находчивости, наконец, изрядная ориентальная ленность делали перо Сталина малопроизводительным. Статьи его, более уверенные по тону, чем в годы первой революции, носят на себе по-прежнему неизгладимую печать посредственности.

"Вслед за экономическими выступлениями рабочих, -- пишет он 15 апреля в "Звезде", -- политические их выступления. Вслед за стачками за заработную плату -- протесты, митинги, политические забастовки по поводу Ленских расстрелов... Нет сомнения, что подземные силы освободительного движения заработали. Привет вам, первые ласточки!" Образ "ласточки" как символа "подземных сил" типичен для стиля нашего автора. Но в конце концов ясно, что он хочет сказать. Делая "выводы" из так называемых "Ленских дней", Сталин анализирует, как всегда схематически, без живых красок, поведение правительства и политических партий, обличает "крокодиловы слезы" буржуазии по поводу расстрелов рабочих и заканчивает предостережением: "теперь, когда первая волна подъема проходит, темные силы, спрятавшиеся было за ширмами крокодиловых слез, начинают снова появляться". Несмотря на неожиданность такого образа, как "ширмы крокодиловых слез", который выступает особенно причудливо на сером фоне текста, статья, в общем, говорит приблизительно то, что следовало сказать и что сказали бы десятки других. Но именно "приблизительность " изложения, -- не только стиля, но и самого анализа,--делает чтение литературных работ Сталина столь же невыносимым, как фальшивую музыку для чуткого слуха.

"...Именно сегодня в день Первого мая, -- пишет он в нелегальном воззвании, -- когда природа просыпается от зимней спячки, леса и горы покрываются зеленью, поля и луга украшаются цветами, солнце начинает теплее согревать, в воздухе чувствуется радость обновления, а природа предается пляске и ликованию, -- они решили именно сегодня заявить миру, что рабочие несут человечеству весну и освобождение от оков капитализма... Все шире разливается океан рабочего движения... Высокими волнами вздымается море пролетарского гнева... И уверен

ные в своей победе, спокойные и сильные, гордо шествуют они по пути к обетованной земле, по пути к светлому социализму". Петербургская революция говорит здесь словами тифлисской гомилетики.

Стачечная волна нарастала, множились связи с рабочими. Еженедельник перестал отвечать потребностям движения. "Звезда" открыла сборы на ежедневную газету. "В конце зимы 1912 г., -- пишет бывший депутат Полетаев, -- в Петербурге появился Сталин, бежавший из ссылки. Дело с налаживанием рабочей газеты пошло быстрее". В статье "К десятилетию "Правды" (1922 г.) сам Сталин рассказал: "Это было в середине апреля 1912 г., вечером, на квартире у Полетаева, где двое депутатов Думы (Покровский и Полетаев), двое литераторов (Ольминский и Батурин) и я, член ЦК... сговорились о платформе "Правды" и составили первый номер газеты". Ответственность Сталина за платформу "Правды" устанавливается здесь им самим. Суть этой платформы можно резюмировать словами "работай, остальное приложится". Сам Сталин был, правда, арестован уже 22 апреля, в день выхода первогого номера "Правды". Но в течение почти трех месяцев "Правда" упорно держалась платформы, выработанной при его участии. Самое слово "ликвидатор" было изгнано из словаря газеты. "С ликвидаторством необходима была непримиримая борьба, --пишет Крупская.
– - Вот почему Владимира Ильича так волновало, что "Правда" вначале упорно вычеркивала из его статей полемику с ликвидаторами. Он писал в "Правду" сердитые письма". Часть их, видимо, небольшая, успела увидеть свет. "Иногда, хоть и редко это было, -- жалуется она далее, -- пропадали без вести и статьи Ильича. Иногда статьи его задерживались, не помещались сразу. Ильич тогда нервничал, писал в " Правду" сердитые письма, но помогало мало!'