Сталин в битве за Москву
Шрифт:
Теперь появилось желание разрядить весь диск в недавнего своего друга и командира. Эх… Он даже поднял автомат, но было слишком далеко, да ведь и задача – сообщить комбату, что оставили свои позиции панфиловцы.
Слезы досады, слёзы гнева, разочарования хлынули из глаз, но в следующее мгновение они сменились другими слезами, слезами боли и утраты, потому что, дождавшись, когда его обступят немцы, Овчаров разжал пальцы, и два взрыва оборонительных гранат грянули почти одновременно. Снег на склоне балки почернел от трупов в крысиных шинелях…
Беликов рыдал, не стесняясь сосен и берёз, он
Пробраться к своим удалось лишь с наступлением темноты. Батальон был в плотном кольце.
Комбат выслушал доклад, лёжа в землянке. Голова перевязана, на бинте следы крови. Полушубок наброшен, и видно, что надеть его невозможно, потому что перевязано плечо.
– Эх, Овчаров, Овчаров. Быть ему большим командиром… Да и не только ему.
– Вы ранены? – спросил Беликов, хотя вопрос был лишним. – Кровь?!
– Кровь, говоришь? – переспросил комбат. – Кровь не здесь… Кровью сердце обливается, когда думаю, что гибнете вы, ребятушки мои, уже вполне готовые взводные и ротные командиры, гибнете как рядовые красноармейцы. Э-эх! Сколько труда на обучение отдано! Сколько вы поработали! Почитай, последний полнокровный выпуск…
Он смахнул скупую мужскую слезу и сказал:
– Да, жаль, ты не сообразил, что не к нам идти надо – мне уж и так стало ясно, что отошли панфиловцы, да, судя по всему, и кавалеристы Доватора – тоже. Тебе бы сообразить, что в полк надо. Тем более упустили они тебя, а тут как раз и стемнело.
Он немного помолчал и проговорил:
– Ну что ж, надо создавать группу для прорыва к штабу полка.
С наступлением темноты шум боя стих, но немцы не угомонились. Они наверняка подтянули резервы и ещё плотнее окружили красных юнкеров, как называли они кремлёвцев, тоже, как и сами кремлёвцы, не ведая, что перед ними уже не курсантский, а лейтенантский полк.
Последний резерв Ставки
Стемнело. Немцы притихли. В темноте они боялись продолжать атаки, да и решили, видно, что всё: красные юнкера окружены и наутро можно начать их уничтожение и пленение. Ох как хотелось им захватить в плен тех, кого, как они, конечно, знали, называли кремлёвцами. Кремлёвцы! Кремль! Москва. Захват в плен тех, кто именем своим связан с сердцем не только России, но и самой Москвы, событие знаковое. О нём должна раструбить вся германская и союзная с нею пресса.
Они думали о близкой победе.
А о чём думал в те минуты командир одного из батальонов сводного полка Московского Краснознамённого пехотного училища? Конечно, он не мог не подумать о том, как это ужасно – ежедневно терять таких замечательных ребят, которые уже могли бы командовать стрелковыми взводами и стрелковыми ротами, которые могли бы, пройдя полную, ещё довоенную программу и приобретя боевой опыт, без дополнительного обучения командовать стрелковыми батальонами, а может быть, даже и стрелковыми полками. И вот они гибли здесь, выполняя роли рядовых красноармейцев.
Комбат помнил подъём
по тревоге на рассвете 6 октября, когда училище находилось в учебном центре на берегу озера Сенеж под Солнечногорском. Помнил, как курсанты переговаривались, занимая свои места в строю. До его слуха доносилось: «Наконец-то. Сейчас, наверное, в училище повезут. А там экзамены и выпуск». Выпуск-то был назначен на 15–16 октября. А было уже 6 число. Настал час прикрепить два лейтенантских кубаря к петличкам.Они рвались на фронт, рвались, чтобы командовать взводами, они даже представить себе не могли, что судьба распорядилась иначе, что им придётся воевать рядовыми.
И вдруг жёсткий, суровый приказ: совершить 85-километровый марш в район Волоколамска и преградить путь к Москве немецким танковым и моторизованным армадам.
Их не вводили во всех подробностях в обстановку, сложившуюся на фронте, да ведь в тот момент она была и старшим-то командирам известна лишь в самых общих чертах.
Ещё накануне казалось, что фронт стабилизируется, что Москва прикрыта надёжными оборонительными рубежами, что вот ещё немного, и враг будет окончательно остановлен, ну а дальше – дальше начнётся решительное изгнание его из родной земли. Они верили в то, что им доведётся вести свои подразделения на врага, преследуя отходящие банды, освобождая захваченные нелюдями советские города, деревни и сёла.
Они не знали в то осеннее утро, что Вяземская трагедия, случившаяся в первых числах октября, создала смертельную угрозу Москве. После поражения Западного фронта и окружения нескольких советских армий вырвавшиеся на оперативный простор бронированные соединения вермахта развернули наступление на широком фронте. На пути их не было каких-либо значительных соединений и частей. Остановить их было нечем, а нужно было любой ценой задержать хотя бы на несколько дней, поскольку к Москве следовали уже стрелковые дивизии из Сибири, с Дальнего Востока и среднеазиатских республик.
Кремлёвцы в тот день ещё не знали, что Ставка приняла тяжёлый приказ использовать золотой фонд Красной армии. Не знали, что днём раньше, даже не сутками, а именно днём, а может, часами, было поднято по тревоге Подольское пехотное училище, в которое были весной переведены для укрепления его и передачи лучших традиций лучшего училища страны более сотни кремлёвцев. Было поднято и Подольское артиллерийское училище.
5 октября в 15 часов 45 минут Сталин получил сообщение:
«Части 24, 43 и 33-й армий отрезаны от своих тыловых баз…Связи с ними нет. Дорога на Москву по Варшавскому шоссе до Медыни, Малоярославца открыта. Управление войсками здесь потеряно».
А в 17 часов 30 минут поступило сообщение, что немцы захватили город Юхнов.
Немедленно был отдан приказ поднять по боевой тревоге слушателей Военно-политической академии имени В.И. Ленина, курсантов шести военных училищ Москвы и Подольска с задачей остановить противника. Необходимо было выиграть время. По приказу Ставки к Москве перебрасывали резервы с других участков советско-германского фронта.
В Ставку летели одно за другим тревожные сообщения, из которых становилось ясно, что к исходу 7 октября на пути к Москве никаких преград для стремительного продвижения врага нет.