Сталин. Наваждение России
Шрифт:
Поскребышев сухо ответил:
— Знаем. Поздравляем.
— Хотел бы информировать об этом товарища Сталина.
— Доложу, — буркнул Поскребышев и повесил трубку.
Через три дня в шесть вечера Мухитдинову позвонили по ВЧ.
Сотрудники отдела правительственной связи министерства госбезопасности поинтересовались, хорошо ли слышно, и предупредили — позвонят из Кремля. Ему позвонили еще не раз, проверяя, на месте ли он. Министр связи Узбекистана предупредил:
— Вам будет важный звонок. Прослежу лично.
Минут через десять позвонили из Москвы. Спросили, нет ли
Наконец долгожданный звонок. Телефонист:
— Соединяю с товарищем Поскребышевым.
Тот вновь уточнил:
— Слышимость хорошая? Сейчас с вами будет говорить товарищ Сталин.
Мухитдинов встал. В трубке раздался тихий голос:
— Товарищ Мухитдинов?
— Да, здравствуйте, товарищ Сталин.
— Здравствуйте. Приступили к работе?
— Да.
— Как идут дела?
Мухитдинов стал быстро докладывать. Когда сделал паузу, Сталин сказал:
— Желаю успеха.
И повесил трубку.
«Разговор-то продолжался всего две-три минуты, — вспоминал Мухитдинов, — он произнес буквально четыре-пять слов, а я до сих пор не могу прийти в себя, я впервые в жизни разговаривал с самим Сталиным, слышал его голос, отвечал на вопросы. Он пожелал успеха!»
С другими республиканскими руководителями вождь вообще отказывался разговаривать. Особенно ему не хотелось говорить о чем-то неприятном, вникать в проблемы.
Александра Николаевича Шелепина, поставленного руководить комсомолом, полагалось представить Сталину. В перестроечные годы Шелепин рассказал, как это произошло, горбачевскому помощнику Валерию Болдину.
К встрече со Сталиным основательно готовили. С Шелепиным беседовали в аппарате ЦК. Предупредили комсомольского секретаря:
— Докладывать надо очень кратко — пять-семь минут. Сказать главным образом о международном молодежном движении.
Шелепина отвели и к Маленкову, который так его напутствовал:
— Имей в виду, он почти ничего не слышит, поэтому надо говорить громко, даже кричать. Во-вторых, когда придешь к нему в кабинет, ничего в руках не держать: ни папок, ни бумаг.
Через неделю позвонили: ждем.
Шелепин:
«Открыл дверь, зашел, кричу:
— Здравствуйте, товарищ Сталин.
А он наклонился, молчит. Я тогда вплотную вот так подошел и кричу:
— Здравствуйте, товарищ Сталин.
Он посмотрел, повернулся и пальцем показывает, что надо сесть. Я сел. Начал докладывать — встал. Он махнул рукой — сиди. Я доложил обстановку в международном молодежном движении. Он выслушал. Ничего не спрашивал, не задавал вопросов. Сказал:
— Вам надо войти членом в общесоюзный славянский комитет. Это очень важная организация.
Я говорю:
— Хорошо, товарищ Сталин.
И тогда он заключил:
— Ну все, спасибо.
Я встал и пошел:
— До свидания, товарищ Сталин.
Он не ответил».
Александр Николаевич потом признался своему лучшему другу Валерию Харазову, что ему было страшно…
5 октября 1952 года, в воскресенье, в семь часов вечера открылся XIX съезд партии.
Это был последний съезд при жизни Сталина. В нарушение устава съезд не собирали много лет, предыдущий состоялся в марте 1939 года.«Со своего места, — рассказывал украинский партийный работник Александр Павлович Ляшко, в будущем секретарь ЦК компартии республики, — я мог рассмотреть Сталина до мельчайших подробностей. На страницах газет и журналов все привыкли видеть его проникновенный взгляд на моложавом лице, гордую осанку. Я же обратил внимание на заметно обрюзгшую физиономию Сталина с явно проступающими на ней оспенными пятнами. Сквозь припорошенные сединой поредевшие волосы просвечивалась красноватая кожа головы».
Вступительную речь произнес Молотов, которого не слишком осведомленное население страны по-прежнему считало вторым человеком после Сталина. Молотов и предположить не мог, какой неприятный сюрприз ожидает его после съезда.
Вячеслав Михайлович напомнил о враждебном капиталистическом окружении, о том, что империалистический лагерь готовит новую мировую войну, но успокоил делегатов: «Наша партия пришла к XIX съезду могучей и сплоченной как никогда». И закончил словами:
— Да живет и здравствует многие годы наш родной, великий Сталин!
«Начались овации, — вспоминал Ляшко. — Лишь только шквал аплодисментов начинал стихать, как из разных концов зала раздавались новые прославления вождя. Слева от украинской делегации звучал хорошо поставленный красивый баритон. Я повернул голову и сразу же узнал Николая Черкасова, именитого артиста, лауреата нескольких Сталинских премий. Он с поднятой рукой, точь-в-точь как его герой Александр Невский в одноименном кинофильме, провозглашал все новые слова любви и верности вождю».
Здравицами вождю заканчивались все выступления на съезде, делегаты автоматически вставали и аплодировали.
Сталину было почти семьдесят четыре года. Он чувствовал себя слабым и отказался делать основной доклад. Его прочитал Маленков. Он был одновременно и секретарем ЦК, и заместителем председателя Совета министров, ведал всеми организационными делами, держал в руках партийно-государственную канцелярию и воспринимался как самый близкий к Сталину человек, как заместитель вождя.
Маленков подчеркнул возрастающую роль государства:
— Мы оказались бы безоружными перед лицом врагов и перед опасностью разгрома, если бы не укрепляли наше государство, нашу армию, наши карательные и разведывательные органы.
Маленков говорил не только о фантастических успехах родной страны, но и о бедственном положении Запада, об обнищании американских трудящихся, о падении покупательной способности доллара, о росте дороговизны и снижении заработной платы.
«Во время доклада Маленкова, — вспоминал присутствовавший на съезде Михаил Иванович Халдеев, тогда первый секретарь московского горкома комсомола, — Сталин встал и пошел — тихо, медленно — к правой трибуне, где находились иностранные гости. Сталин подошел к Морису Торезу, лидеру французской компартии, после чего вернулся на свое место. Прошло минут десять — он опять поднялся, подошел к Долорес Ибаррури, возглавлявшей тогда испанскую компартию».