Сталин
Шрифт:
13 июля Коба – в Горках у Вождя.
Он сам шутливо опишет в «Правде» это идиллическое свидание. «Мне нельзя читать газеты, – иронически замечает Ленин, – мне нельзя говорить о политике, я старательно обхожу каждый клочок бумаги, валяющийся на столе, боясь, как бы он не оказался газетой...» Я хохочу и превозношу до небес дисциплинированность товарища Ленина. Тут же смеемся над врачами, которые не могут понять, что профессиональным политикам, получившим свидание, нельзя не говорить о политике..." Эта статья была частью идеологической акции, которую придумал находчивый Коба. Был выпущен специальный номер «Правды», который должен был поведать миру о том, что Вождь выздоровел. Там были его многочисленные фото, и в том числе фотография сидящих на лавочке Ленина и Кобы.
Генсек
В то время происходил процесс правых эсеров. 34 эсера – и среди них 11 знаменитых членов ЦК, прославившихся борьбой с последним царем, – предстали перед судом. Процесс был блестяще подготовлен, в нем отчетливо проглядывал почерк будущих сталинских процессов – почерк Кобы.
«Звездой» процесса стал глава боевого отряда эсеров некто Семенов. Арестованного ЧК еще в 1919 году, его должны были расстрелять, но, как следует из дела, он «чистосердечно раскаялся, искренне порвал со своим прошлым» и прямо в тюрьме вступил в ряды большевиков. После чего Семенов был внедрен в эсеровскую партию уже в качестве осведомителя. Ему поручали и более серьезные задания – в деле имеется письмо Троцкого, свидетельствующее «о революционной преданности Семенова» и о его шпионской работе на территории Польши в 1920 году.
И вот теперь, в 1922 году, он явно выполнял новое задание: был подсудимым на процессе. Он выступил с заявлением о террористических и диверсионных актах, будто бы тайно разработанных ЦК правых эсеров, об их связях с иностранными разведками, Семенов объявил, что стрелявшая в Ленина Каплан действовала по поручению ЦК правых эсеров и состояла в его террористической группе...
Так организаторы процесса ввели в дело расстрелянную Каплан – она должна была помочь погубить несчастных эсеров.
Впрочем, заявление Семенова о том, что он считал Каплан «лучшим исполнителем для покушения на Ленина», свидетельствовало, что он даже не видел эту полуглухую и полуслепую женщину.
Николай Крыленко, сменивший пост Главнокомандующего на титул прокурора Республики, потребовал смертной казни для эсеровских руководителей. Но все испортили Бухарин и Радек. На конференции Третьего Интернационала, желая выглядеть «цивилизованными социалистами», они обещали не расстреливать эсеров.
Такое непонимание ситуации возмутило Ленина. Шло усмирение партии и страны – поэтому из России были высланы мятежные интеллигенты. Поэтому Ленин призвал в Генсеки Кобу. Поэтому эсеры должны быть казнены.
Вот, видимо, то, о чем беседовали на лавочке Ленин и Коба. Во всяком случае, вскоре едва вставший с одра болезни Ленин публикует статью в «Правде», где требует крови эсеров.
12 эсеров были приговорены к смертной казни. Но все-таки пришлось учесть и обещания Бухарина. Казнь должна была состояться только после первого террористического акта против большевиков.
Оставшиеся жить эсеры погибнут вместе с осудившим их Крыленко и провокатором Семеновым в дни сталинского террора.
А пока Ленин, полный сил, – прежний Ленин – возвращается к работе. «Но в его речи чувствовалась какая-то всех беспокоящая затрудненность, – пишет Луначарский. – Особенно страшно было, когда во время одной из речей он попросту остановился, побледнел и лишь страшным усилием продолжил речь».
Официально наблюдающий за лечением Ленина Генсек имеет достоверную информацию от врачей: странная болезнь должна возобновиться – удар может последовать в любое время. Великий шахматист Коба, умеющий играть на много ходов вперед, сделал выводы.
Ленин тоже понимает свое состояние. Именно в этот момент он и обращается к верному Кобе.
Троцкий: "Во время уже второго заболевания Ленина, видимо, в феврале 1923 года, Сталин на собрании членов Политбюро (Зиновьева, Каменева и автора этих строк)... сообщил, что Ильич вызвал его неожиданно к себе и потребовал доставить ему яду, он... предвидел близость нового удара, не верил врачам, которых без труда уловил на противоречиях... и невыносимо мучился... Помню, насколько необычным, загадочным,
не отвечающим обстоятельствам показалось мне лицо Сталина. Просьба, которую он передавал, имела трагический характер, но на лице его застыла полуулыбка, точно на маске.– Не может быть, разумеется, и речи о выполнении этой просьбы! – воскликнул я.
– Я говорил ему все это, – не без досады возразил Сталин. – Но он только отмахивается. Мучается старик, хочет, говорит, иметь яд при себе. Прибегнет к нему, если убедится в безнадежности своего положения. Мучается старик, – повторил Сталин... У него в мозгу протекал, видимо, свой ряд мыслей".
И далее Троцкий спрашивает: «Почему тогда Ленин обратился именно к Сталину?» И отвечает: «Разгадка проста: Ленин видел в Сталине единственного (читай – жестокого. – Э. Р.) человека, способного выполнить эту трагическую просьбу».
Мария Ульянова также вспомнила об этой просьбе достать яду, но описала ее совсем в иных обстоятельствах. Запись была обнаружена среди личных бумаг сестры Ленина после ее смерти и тотчас попала в секретный фонд Партархива. Лишь через полсотни лет она стала доступной для историков. Эта предсмертная запись – результат раскаяния, Мария считает своим долгом «рассказать хотя бы кратко... о действительном отношении Ильича к Сталину в последнее время его жизни», ибо в предыдущих заявлениях она «не говорила всей правды».
«Зимой 1921 года В. И. чувствовал себя плохо, – пишет Мария. – Не знаю точно когда, но в этот период В. И. сказал Сталину, что он, вероятно, кончит параличом, и взял со Сталина слово, что в этом случае тот поможет ему достать и даст цианистого калия. Сталин обещал. Почему он обратился с этой просьбой к Сталину? Потому что он знал его за человека твердого, стального, чуждого всякой сентиментальности. Больше ему не к кому было обратиться с такой просьбой. С той же просьбой В. И. обратился к Сталину в мае 1922 года, после первого удара. В. И. решил тогда, что все кончено для него, и потребовал, чтобы к нему вызвали Сталина. Эта просьба была настолько настойчива, что ему не решились отказать. Сталин пробыл у В. И. действительно минут пять, не более, и когда вышел от Ильича, рассказал мне и Бухарину, что В. И. просил ему доставить яд, так как время исполнить данное обещание пришло. Сталин обещал. Они поцеловались с В. И., и Сталин вышел. Но потом, обсудив совместно, мы решили, что надо ободрить В. И. Сталин вернулся снова к В. И. и сказал, что, поговорив с врачами, он убедился, что еще не все потеряно и время исполнять просьбу еще не пришло. В. И. заметно повеселел, хотя и сказал Сталину: „Лукавите?“ – „Когда же вы видели, чтобы я лукавил?“ Они расстались и не виделись до тех пор, пока В. И. не стал поправляться. В это время Сталин бывал у него чаще других...»
Так что Троцкий прав: просьба Ленина о яде была. Только Троцкий относит эту просьбу к 1923 году, когда Ленин и Коба стали врагами, а Мария Ульянова – к 1922 году, к периоду их нежной дружбы. Просьба Ленина была выражением величайшего доверия к Кобе, когда, по словам Марии Ульяновой, «Сталин бывал у него чаще других...».
Я думал прежде, что Троцкий тут ошибся, может быть даже сознательно, чтобы читатели поверили, будто уже ставший врагом Ленина Сталин исполнил его просьбу.
Каково же было мое изумление, когда, работая в Архиве президента, я узнал, что и в 1923 году Сталина вновь попросили достать яд для Ленина. Но просьба эта исходила уже не от самого Ленина, ибо он тогда не только не мог «вызывать Сталина и требовать», как пишет Троцкий, но и говорить уже не мог.
Однако все по порядку.
Мы вновь возвращаемся в 1922 год. О чем же беседовал Ленин с Кобой, когда тот его навещал?
Мария Ульянова: «В этот и дальнейший приезды они говорили о Троцком, говорили при мне, и видно было тут, что Ильич был со Сталиным против Троцкого. Как-то обсуждался вопрос, чтобы пригласить Троцкого к Ильичу. Это носило характер дипломатический. Такой же характер носило предложение, сделанное Троцкому, быть заместителем Ленина по Совнаркому. Вернувшись к работе осенью 1922 года, В. И. нередко по вечерам виделся с Каменевым, Зиновьевым и Сталиным в своем кабинете. Я старалась их разводить, напоминая запрещение врачей».