Сталин
Шрифт:
Теперь можно стремиться и к тому, чтобы «сделать всех колхозников зажиточными» (это выражение стало лозунгом). Ты хочешь иметь корову, товарищ? – говорит Сталин. – Ты получишь свою корову. И он показывает, что лозунг колхозной зажиточности уже не имеет того опасного смысла, какой он имел бы в начале нэпа, когда он оказался бы первым шагом вспять, от социализма к капитализму. Теперь, при победе социализма, этот лозунг является лишь полезным и вполне допустимым стимулом труда. Ведь вообще социализм последовательно стремится к максимуму благополучия при минимуме усилий.
… Самое трудное в сельском хозяйстве теперь уже сделано. Но это случилось не само собою; надо закрепить достигнутое и быть бдительным. Сопротивление было нешуточное. Оно опиралось на бешеную и отчаянную борьбу кулаков. Кроме того, пришлось испытать затруднения,
Возражения не умолкали. Колхозы в большинстве были нерентабельны. И вот нашлись некоторые коммунисты, открыто предлагавшие ликвидировать это невыгодное начинание.
Испытанный вождь и на этот раз обнаруживает широту своего взгляда: с язвительной силой выступает он против такого близорукого и огульного вывода. Он покрывает своим голосом эти вопли.
Колхозы нерентабельны? С ними происходит то же самое, что было в 1920 году с заводами, – они еще станут рентабельными (впрочем, многие рентабельны уже и сейчас). «На рентабельность нельзя смотреть торгашески, с точки зрения данной минуты. Рентабельность надо брать с точки зрения общенародного хозяйства в разрезе нескольких лет. Только такая точка зрения может быть названа действительно ленинской, действительно марксистской».
Вот почему это – сталинская точка зрения.
И Сталин отчитывает пораженцев, «людей в футляре» – справа, «болтунов» – «слева», руководителей, отстающих от жизни. Так, он беспощадно критикует деревенских коммунистов за то, что они не сумели принять необходимые меры, чтобы в 1932 году, когда урожай был хорош, крестьяне сначала сдали хлеб государству и только после этого начали более для них выгодную продажу хлеба на колхозном рынке.
Он критикует даже Совет народных комиссаров, который хотя и дал необходимые директивы, но, по мнению Сталина, не провел их достаточно настойчиво и крепко.
Результаты коллективизации превосходны, – констатирует он, – но было бы глубочайшей ошибкой воображать, что теперь дело уже можно предоставить самотеку. Остаются еще большие трудности …
Надо следить, чтобы крестьянин не сваливал работу на товарищей по колхозу (это ведь не рабочий с его дьявольским напором). «Центр тяжести ответственности за ведение хозяйства переместился теперь от отдельных крестьян на руководство колхоза … Это значит, что партия … должна теперь взять в свои руки руководство колхозами …».
Бывает, что у партийных организаций нет достаточной связи с крестьянством. «Сидят люди в канцеляриях и самодовольно скрипят перьями, не замечая, что развитие колхозов идет мимо бюрократических канцелярий».
Бывает, что коммунисты почивают на лаврах. Они переоценивают колхозы. Они «превратили их в икону». И после того, как Сталин в свое время выступал против сторонников ликвидации колхозов, он теперь энергично указывает на другую сторону дела: «Они решили, что коль скоро даны колхозы, как социалистическая форма хозяйства, – то этим уже дано все …».
Но, – подчеркивает Сталин (показывая на этом частном факте суть марксистской самокритики), – колхозы, подобно советам, представляют лишь форму организации, правда, социалистическую, но все же форму организации. Все зависит от содержания. В 1917 году советами руководили меньшевики и эсеры. Советы, но без коммунистов – вот какой лозунг выдвигал глава русской контрреволюции – Милюков. Колхозы, как форма организации, представляют некоторые удобства для временного использования их контрреволюционными элементами, вынашивающими лозунг: «Колхозы без коммунистов».
«Мы … продолжаем, – говорит далее Сталин, – вести старую тактику упрощенной борьбы с кулачеством, тогда как она, эта самая тактика, давно уже устарела». Борьба приняла новые формы. Если некоторые колхозы недостаточно развиваются, если плохо прошли хлебозаготовки, то виноваты здесь не крестьяне, а коммунисты. Многими колхозами «руководят шляпы, правда, с партийным билетом в кармане, но все же шляпы».
Сталин не дает спуску ни «вельможам», которые ждут, чтобы все уладилось само собой, ни «честным болтунам», «способным потопить в болтовне любое живое дело». Он передает свой разговор с одним «очень уважаемым товарищем», местным работником.
Прослушаем эту сценку:
«Я: Как у вас обстоит дело с севом?
Он: С севом, товарищ Сталин? Мы мобилизовались.
Я: Ну; и что же?
Он: Мы поставили вопрос ребром.
Я: Ну; а дальше как?
Он: У нас есть перелом, товарищ Сталин, скоро будет перелом.
Я: А все-таки?
Он: У нас намечаются сдвиги.
Я: Ну; а все-таки, как у вас с севом?
Он: С севом у нас пока ничего не выходит, товарищ Сталин».
Несмотря на мелкие камни преткновения, ощутимые результаты накапливаются, и лицо полей уже не то, что прежде. Пусть оно меняется не так быстро, как хотели бы мы, вдохновляемые энтузиазмом, жаждой будущего, – но оно меняется. Изменилось и лицо самой деревни. Сталин говорит: «Старая деревня с ее церковью на самом видном месте, с ее лучшими домами урядника, попа, кулака на первом плане, с ее полуразваленными избами крестьян на задним плане – начинает исчезать. На ее место выступает новая деревня с ее общественно-хозяйственными постройками, с ее клубами, радио, кино, школами, библиотеками и яслями, с ее тракторами, комбайнами, молотилками, автомобилями. Исчезли старые знатные фигуры кулака-эксплуататора, ростовщика-кровососа, купца-спекулянта, батюшки-урядника. Теперь знатными людьми являются деятели колхозов и совхозов, школ и клубов, старшие трактористы и комбайнеры, бригадиры по полеводству и животноводству; лучшие ударники и ударницы колхозных полей».
Исчезли, остались лишь на картинах и на оперной сцене разноцветные, блистающие золотом церкви, ослеплявшие бедное людское стадо; исчезли грязные, как хлев, улицы и площади, непроезжие дороги, где время от времени показывались телеги, запряженные лошадью под дугой. Исчезли жирные, отъевшиеся паразиты, чувствовавшие себя в этой обстановке, как дома: вызывающе одетый по-старинному барин, который после большого переезда вылезал из саней, окруженный белоснежными борзыми аэродинамической формы; исчез безжалостный кулак, исчезли мундиры, – лакеи в раззолоченных ливреях наверху, тюремные надзиратели внизу; исчезли люди в рясах, их ханжеские рожи и льняные бороды.
С этим покончено. Теперь – кругом простор и механизация, а живут и распоряжаются люди в блузах, с открытыми, решительными, счастливыми и гордыми лицами. [21]
Начинают уже появляться такие передовые колхозы (например в Кабардино-Балкарии), где мы видим геометрические формы, несомненно приближающиеся к будущему агро-городу: большой полукруг площади, примыкающий к проезжей дороге, а от него лучами расходятся улицы, разбивающие всю деревню на специализированные сектора: тут – сараи и силосные башни, там – тракторы и автомобили, здесь – школы и технические службы … Словом, рационализированная архитектура «города-деревни». Все это несколько напоминает половину огромной розетки с неясно очерченными краями.
21
В своей книге «Адский рай» г. Виктор Боре утверждает, что советское земледелие находится в критическом и угрожающем положении, так как в СССР распахано сравнительно очень немного земли (около 140 миллионов га на 168 миллионов населения). К этой точке зрения присоединяется – естественно! – и г. Эррио. Но если советское сельское хозяйство действительно дает еще количественно и качественно слабые результаты, то тем лучше! Это открывает перед ним огромное поле для движения вперед (ни в земле, ни в технических возможностях недостатка нет). Плохо было бы обратное.