Сталинград. Том четвёртый. Земля трещит, как сухой орех

– Всо понял, товарищ майор.

– Да, что ты ей – -Богу заладил, как уставной попугай: «товарищ майор», «товарищ майор»?

…они подошли ко 2-ой батарее.

– Смир-р-но!

– Вольно, – отдали честь, вскочившим на ноги артиллеристам.

– Вот такое дело, джигит, – подвёл черту Арсений.

– Всо сдэлаю, в луч-чшем виде, как ты сказал, брат! Пуст фашист скрежещет зубами…Пуст хоть до корней их сотрёт! Клянус землёй, которая дэржит нас, насмэрть стоят будэм.

– Вот это в точку. Будь! И чтоб все пули мимо!

Воронов энергично прошёл к своему «американцу», за рулём которого дожидался Горохов. Ловко махнул на седушку рядом, и что-то крикнул водителю на ухо.

Ребристые шины взметнули фонтаны песка. Машина вертляво пошла юзом, показав дырявленный автоматной очередью правый бок; выровнялась и быстро поскакала зелёной лягухой по выбоинам и буграм целины, объезжая воронки.

* * *

С отъездом комбата 1-го батальона истаял в небе и тяжёлый гул крылатой армады. Песчаная буря утихла. Ветер спал, перешёл в тихий стон за Волгой; пыль и песок перестали слепить глаза, кусать руки, лицо. Но потрясение от всего увиденного-пережитого было слишком велико и все подавленно молчали, чистились от песка, чувствуя себя уязвимыми, словно воины без кольчуг и доспехов. В этом странном затишье, чувствовал какое-то одиночество, заброшенность, тревогу и он сам. И, как оказалось, не напрасно.

Не прошло и пяти минут, как с батареи капитана Баймакова крикнули:

– Эй, глянь-те-е! Никак, верховой к нам летит от реки!

Артиллеристы привстали, прищурились, приложили ко лбам грязные краюхи ладоней.

– Шибко! Ты гля, братцы, как пылит!

– Так недолго и коня запалить, намётом жарит.

– Что б такое? Чёрная весть…Похоже, от комбата Соболева! – обеспокоился командир батареи и, повысив голос, крикнул Танкаеву, – Товарищ майо-ор!

Но Танкаев, расставив широко ноги, уже смотрел в бинокль, не обращая внимания на восклицания.

…сквозь золотистую пыль просвечивала фигура верхового. Минут через пять стало видно отчётливей.

Магомед Танкаевич нахмурился, опустил на грудь бинокль, некое смятение коснулось его обветренного лица и застыло на развилке приподнятых бровей.

…теперь уже ясно был виден верховой. Он шёл броским намётом, левой рукой придерживая планшет на узком ремне, в право – натянутый повод.

Он промчался так близко от батарейцев, что слышен был гулкий хрип коня, вдыхавшего в грудину раскалённый воздух, крикнул, оскалив серо-каменный рот:

– Адъютант полковника Соболева, Муравьёв! Немец, мать его чёрт! Танки, товарищ майор. Много танков!

– Сколько? – Танкаев резко посмотрел в сторону седых холмов от которых исходила угроза, потом снова на порученца.

– Не могу знать. У меня приказ начштаба полка оповестить всех командиров батальонов о наступлении фрицев.

– Что Соболев Юрий Александрович? Удэржыт левый фланг?

– Костями ляжем, но спины не покажем, товарищ майор! Да, и ещё…радисты вышли на связь с комдивом Березиным.

– Ну же!

– Генерал просил простоять только два часа…Дивизия ведёт тяжёлые бои на окраине Сталинграда… – держа ладонь у козырька спешно докладывал адъютант. – Будет сполох, товарищ комбат! Только держись! Честь имею.

Сверкнув возбуждённо-радостными глазами, порученец сорвал гвардейца-коня с места. На след, оставленный в горчичной пыли подковой коня, сорвалась из пасти белая пена.

Горец Танкаев проводил горячими глазами конного. В памяти осталось: тяжкий храп полу загнанного жеребца и, когда глянул вслед ему, – мокрый, отливающий стальным блеском круп.

Чуть погодя эту же информацию подтвердили и вернувшиеся разведчики капитана Ледвига. Танковые клинья и мотопехота, полк или два…

Не осознав ещё окончательно подступившей беды, он хмуро оглядел трепещущую в пыли конскую пену, затем череду холмов, сползающих к Волге волнистым скатом. Вдоль железной дороги со всех концов по траншеям и верхом по щебёнке перебегали посыльные передавали взводным приказы командиров рот.

…между тем по степи, до самого желтеющего в дымчатой не прогляди лобастого кургана, вздували густые шлейфы пыли танки корпуса генерал-лейтенанта Ганса Хубе; а там, где выбравшись на шлях, ехали бронетранспортёры и мотопехота единой жирной колонной, тянулся через поле к горизонту серый беспросветный серый хвостище пыли.

…Стрелки, автоматчики, пулемётчики, миномётчики в последний раз проверяли оружие, ревниво раскладывали перед собой на земляном приступке гранаты, запасные обоймы, пулемётные диск ленты…кто-то горячо молился, кто-то жадно и беспокойно курил в кулак, кто-то пронзительно думал о сокровенном: о доме и родных…О любимых, о детях…об оставленных за порогом, прерванных проклятой войной делах…

– Чего же это, товарищ майор? Началось оно, началось, да?! – охнул кто-то из молодых солдат, испуганно, с надеждой на чудо, пялясь на своего командира батальона, как на икону…И взгляд этого желторотого бойца – взгляд зайца под прицелом – встряхнул Магомеда и пронял до мозга костей.

– Баталь-о-он! К бо-ою-уу!! – Он быстро, как всегда это делал перед атакой врага, пошёл вдоль позиции, краткими, сильными словами, ободряя солдат, офицеров, вселяя в них уверенность, мужество, волю.

Задержался перед тем самым молоденьким солдатом, что охнул у него за спиной, всмотрелся в его распахнутые, как окна, светлые глаза и приветственно крикнул:

– Кто такой?

– Рядовой Иван Епифанцев, товарищ майор.

– Так вот, Иван, запомни, – твёрдо сказал он. – У волка глаза впэрэди, чтоб выдэт свою жертву. У овцы по бокам, что бы выдэт траву. Нэ будь жертвой, рядовой Епифанцев. Будь охотником. Будь воином! Дошло?

– Так точно, товарищ комбат.

– Молодэц. Бэй врага всегда и вэзде! И помни из какого ты рода!

Комбат, махнув рукой замполиту Кучменёву, растаял в облачке пыли, как и те офицеры, что рыжими текучими веснушками расцветили серый щебень железнодорожной насыпи.

* * *

…Тогда майор Танкаев ещё не знал, да и не мог предвидеть, что встретиться лицом к лицу со своим смертельным врагом бароном фон Дитцем. С обороны Шиловской высоты в не распутный узел завязалась между ним и эсэсовским полковником кровная вражда.

Не видал комбат и того, что суждено ему было разрубить этот узел на Волге, в городе Сталинграде. А тогда их 472-й стрелковый полк, как на фронте говорят, принял бой с колёс.

– Бата-рея-я! По бегущему фрицу! По фашистской сволочи, беглым ого-о-онь!!

Глава 5

Первоначальные успехи, достигнутые гитлеровцами на Кавказе в 1942 году, были, в том числе и результатом культивирования «немецкой стойкости», которая широко пропагандировалась в частях Вермахта, направленных на Восток летом этого года.