Сталинград. Том второй. Здесь птицы не поют

Офицеры оживились ещё больше, защёлкали замками своих командирских полевых сумок, зашелестели картами, когда генерал Андреянов, решительно поднялся из-за стола и, отдёрнув защитного цвета шторки, остановился возле оперативной карты; на последней была изображена пересечённая лентой реки, дорогами, холмами, оврагами – местность, между восточной частью города Воронежа и Острогожска, прочно и основательно занятого неприятелем.

– Я повторяю, полковник, – указка Андреянова перечеркнула голубую ленту реки. – Вы, как только подойдут резервы, с основными силами форсируете реку. Несколько южнее, захваченного плацдарма. Вклинитесь вглубь вражеской территории на километр, полтора…и ударите в правый фланг немцев, в районе малого населённого пункта Чижовка. – Указка, как шпага, хищно клюнула своим жалом в Чижовку, окольцованную бордовым жирным пунктиром. Намусоленные химические карандаши командиров незамедлительно отметили на своих картах заданную цель и координаты. – Два батальона из резерва, под началом подполковника Филатова, при поддержке танков майора Смирнова, – форсируют водную преграду выше по течению. Отметили? Направление – Сомово. Задача группировки Филатова и Смирнова: врубиться в оборону гитлеровцев возле городского железнодорожного узла и завязать бой. Максимально отвлечь на себя его внимание. Заставить оттянуть часть войск с фронтальных позиций, расположенных против захваченного нами плацдарма на правобережье. Получив сигнал – две красные ракеты, мы всеми орудийными стволами поддерживаем батальоны. Повторяю, всеми орудийными стволами! – раздувая ноздри и сводя брови, рубил, как саблей, указкой комдив. – Затем открываем массированный огонь по немецкой обороне второй линии и в штыки! – переходим в решительное наступление, соединяемся с батальонами. Затем, расширив плацдарм, выходим с юго-восточного направления к г. Воронеж. Что, собственно, и является главной целью наступления и общей задачей Воронежского фронта. Такова тактика наших действий. План утверждён ставкой командующего 40-ой армией генерал-лейтенантом Поповым. Вопросы?

После малозначащих уточнений и краткого обмена мнениями с дивизионным комиссаром по вопросу о моральном духе солдат, генерал Андреянов, наваливаясь грудью на край стола. Повторил:

– Так есть ко мне предложения, товарищи офицеры?

– Разрешите? – Березин первым нарушил молчание.

– Надеюсь, вопрос по существу, важен для всех? – комдив пытливо посмотрел на поднявшегося командира полка.

– Особенно для тех, кто окопался и держит обоону за рекой.

– Ну, и? – едва умолк Березин, возвысил голос Черницын. – Что же вы молчите, Семён Петрович, мм?

– Товарищ генерал-майор, – Березин тщательно подбирал слова. – Приказ ясен, но…из четырёх противотанковых орудий, о которых шла речь…Два орудия разбиты при переправе…

– Два-а?! – комдив дрогнул потемневшими скулами. – Как два? Да вы, что…с ума сошли?

– Я докладывал вам…Немец осветил нас прожекторами. Это чудо, что майор Воронов и капитан Танкаев, вообще, сумели там удержаться…

– Хватит «Чудес»! Сыт! – взорвался комдив. Ему надоело раз за разом натыкаться на простую, окопную броню березинских ответов. – Свои беды превращайте в победы, полковник. Что с двумя другими орудиями?

– Целы, товарищ…

– Они переправлены?

– Так точно. Перед вашим приездом. Ждали темноты.

– Чёрт знает что! – Андреянов сцепил руки в замок.

– Потому я прошу…дополнительных огневых средств. – настойчиво повторил Березин. Бойцам не выдержать танковой атаки врага.

– Почему, начштаба дивизии не счёл нужным меня поставить о сём в известность?! – командным голосом грянул комдив, рубя ребром ладони по столу, как палашом.

Большинство офицеров одеревенели лицами, накрепко сомкнув рты. Столь велика была наступившая растерянность, что несколько секунд все молчали, как завороженные, не без тревоги, глядя на побледневшее лицо начштаба Иванчикова.

– Не успел, товарищ генерал, – гремя стулом, поднялся Иванчиков. – Только с передовой. Сам ничего не знал.

Комиссар Черницын придержал комдива за рукав, глядя в его лицо, примиряющее сказал:

– Остепенись, Владимир Ефремович, не картошку копаем…Полагаю, мы эту проблему решим.

– По-ла-га-ешь? – Андреянов, близко придвинувшись к Черницыну, горячо шепнул: – Или уверен?

– Уверен. Да! Придётся взять взвод в артполку. Вы же сами информировали нас…Эшелон не сегодня, завтра прибудет на станцию «Анна». Да, Владимир Ефремович, придётся. Иначе, сорвём задуманное. Люди там…Не очистки.

– Ну, что ж, гуманист, убедил. Но помни, Валерий Степанович, побед без потерь не бывает.

Комдив делово поднялся.

– Итак, подведём итог. Все оповещены насчёт боеприпасов. Надеюсь, как только придёт эшелон, командиры частей лично займутся комплектацией. Решат вопросы с подводами, лошадьми. На этом всё. Мне ещё надо побывать на заставах. Время не ждёт. Товар-рищи офицеры, прошу вас немедленно заняться своими обязанностями. Все свободны.

* * *

1-ая рота собралась целиком, вернее то, что осталось от неё, после атаки вражеского плацдарма. От былой сотни – четыре десятка стрелков, из которых больше дюжины смотрели на мир и на него, ротного командира, из-под красно-бурых бинтов и повязок.

Старшина и сержанты – все бывалые дядьки, заменившие убитых взводных, перед тем, как встать в строй, с марша наскоро подбегали к Магомеду Танкаеву, совали чёрствые краюхи ладоней, тревожно вглядывались при свете керосинового фонаря в его чуть смуглое, кавказское чекана, твёрдое лицо, называли: то «товарищем капитаном», то «ротным», то «Мишей», но положительно во всех голосах одним тоном звучал искренний товарищеский, едва ли ни семейный, тёплый привет.

– Как вы, товарищ капитан? – старшина Рябов, тот самый беззубый ветеран, чей волос, как у матёрого лисовина, был покрыт рыжей проседью, всматривался в медное лицо командира, с тонкой переносицей, чёрными крылатыми бровями.

– Терпимо, как видиш. Живой отец. А где старшина Трофимов? – Магомед чиркнул взглядом по притихшей шеренге.

– Иван то? С третьего взводу?.. Так его, с рядовым Косых…кажись, последним видел сержант Петренко. Прикажите, кликнуть сержанта? – Рябов, приоткрыв чутка рот, жадно внимал ему, ожидал распоряжения. – Отставить. Потом. На дне терпения – оседает золото, – разбавляя напряжение минуты, пошутил Танкаев, приобнимая старшину – ветерана и похлопывая его по плечу, на котором, как костыль с рыжим прикладом, леденел ППШ. – Становис в строй, Ермолаич.

– Есть в строй.

Точно так, держались в двух шеренгах и остальные стрелки. Капитан на секунду задержал взгляд на своих бойцах. Перед ним, как рябиновые бусы на нитке, тянулись молодые, не по годам суровые, повзрослевшие лица: похудевшие, утомлённые, с тёмными подглазьями, но с блестящими, живыми глазами, накалено и преданно озиравшими своего любимого командира. Цепкие пальцы, перепачканные окопной кровью и грязью, ружейным маслом и пороховой гарью, крепко сжимали оружие.

– Рота, ровняйсь! Смирно-о! Равнение на середину! – замком третьего взвода сержант Андрей Петренко, прочавкал строевым шагом, замер в трёх шагах, отдал честь ротному командиру. – Товарищ капитан! 1-ая рота, 3-го батальона, 472 стрелкового полка, в составе 47-ми человек построена…

Капитан Танкаев, с трудом скрывая тошнотворную слабость, молча и гордо, наблюдал за своими храбрецами. Видел в сиреневом дымном сумеречье, как при его появлении засверкали решимостью глаза, выживших бойцов, как расправились никлые плечи, а кулаки крепче стиснули ремни автоматов – винтовок. Испытал при этом терпкое чувство гордости за своих солдат и, согревающее тепло, получив его из преданных старых и молодых глаз.

Он стоял на возвышенности, перед застывшим строем, давая уняться загнанному сердцу, ощущая непомерную чугунную тяжесть в ногах. Осматривал с захваченной высоты далёкий вечерний город, над коим дул сыристый огромный ветер, выхватывая из чёрных каньонов города: то артиллерийские гулы, то туманное угрюмое зарево. Воронеж горел с двух сторон, точно гривастые пожарища пробивались друг к другу через нагромождение каменных груд и развалин, и они принимались гореть, медленно-неохотно, накаляя сизо-стальной противень небосклона рубиново-красным цветом.

…В глубине расположения, укрытая обгорелыми брёвнами перекрытий обломками бетонных плит, пыхтела батальонная кухня; оранжевый трепещущий отблеск огня слабо озарял колдобины и ямины в виде воронок, скученные группы солдат с походными котелками, в маятном ожидании долгожданной, горячей еды. Дымный аромат походной кухни вместе с дроглыми отсветами очага достигал позиций, дразнил пустые желудки, щимил души солдат, напоминая о доме.

– Рота, вольно! – после краткого доклада Петренко, распорядился Танкаев. – Сержант, накормить бойцов. Обсушитца, провэрит оружие – боеприпасы, перекурит. На всо про всо – полчаса. Личному составу быт на чеку – готовым к бою.