Сталинград
Шрифт:
Быстро разлагающаяся солдатня в кратчайшие сроки перестала подчиняться командам, отказывалась воевать, а вскоре начались избиения бывших командиров и, наконец, их убийства. Правда, вначале под раздачу попадали в основном старшие офицеры, которые дистанцировались от солдатской массы и нередко были к ним излишне строги и несправедливы. Но как только толпа почуяла кровь, самосуд над любым из офицеров стал возможен по любому, даже надуманному поводу…
А тут еще с тыла пошли вести о том, что разгулявшиеся в городах уголовники и дезертиры открыто грабят людей, и не только купцов и дворян, но и все тех же мещан, забирая последние драгоценности, деньги и еду. Что поделать… Так плохо и несправедливо работавшая государственная машина Российской империи все же обеспечивала какой-никакой порядок, а вот Временному
Поручик Белов, у которого в маленьком Торжке остались престарелые родители и две младшенькие девушки-сестры, в один прекрасный день спорол с плеч погоны, выменял добротную форму из хорошего сукна на грязные крестьянские тряпки да и двинулся домой, спрятав в карман офицерский наган с запасом патронов. Мысли про офицерское достоинство и попрание чести он старательно гнал из головы…
Револьвер дважды спас Белову жизнь за время его путешествия, а дома ему повезло: он застал родных живыми и невредимыми. Все же маленький патриархальный Торжок – это вам не Питер, не Москва и даже не соседская купеческая Тверь, где грабежи вовсю процветали.
Приход к власти большевиков ознаменовался наведением порядка на местах. Начала функционировать милиция, местные органы власти, стал стихать бандитский беспредел. Дезертиров принялись сгонять обратно в армию, укрепляя дисциплину расстрельными методами.
Московское выступление юнкеров вызвало у Николая Ивановича лишь злую усмешку: за кого дрались, за кого гибли эти юнцы? Неужто за Керенского и Временное правительство?! Тех самых, кто собственными руками развалил армию и дал старт всеобщему хаосу?! Ну уж дудки. Сам Белов желал начать службу в милиции, так как за время возвращения домой он насмотрелся и наслушался всякого. И заодно загорелся дикой ненавистью к налетчикам, к тем, кто грабил, насиловал и убивал беззащитные семьи воинов, продолжавших честно исполнять солдатский долг на фронте.
Но в наспех открытом отделе милиции, узнав биографию поручика, перенаправили сего перспективного кандидата в армию. Немного подумав, Николай Иванович решил восстановиться на службе… Лучше бы он этого не делал.
Грянувшая Гражданская война ошеломила его своей неприглядной жестокостью, равнодушием к простым людям, зверствами с обеих сторон. Но особенно со стороны РККА, в которой служила куча легионеров типа китайцев, латышей и даже венгров. Пришлым было плевать на беды простых людей, у них не было затаенной жалости к «своим», оказавшимся по ту сторону фронта. Идеальные безжалостные каратели…
В отдельных городах ВЧК работала как конвейер: расправляясь с «неблагонадежным элементом», чекисты расстреливали людей сотнями, а эксгумированные позже трупы имели следы безжалостных пыток. Жертвам вырезали половые органы, сдирали кожу, скальпировали…
Самого Белова ошеломили расправы над священниками. Одного из них, уже мертвого, он увидел прибитым гвоздями к вратам церкви, а другого зарубили в его присутствии перед беснующейся толпой. Батюшка не отрекся от Бога, не сказал вслух, что Господа нет… Военспец с расширенными от ужаса глазами смотрел на казнь и уже невольно потянулся к кобуре с револьвером, а потом поймал смеющийся взгляд своего комиссара латыша Янсонса. Тот следил за Николаем с едкой улыбкой и одновременно с вызовом, сжимая в руках вороненый германский маузер. И колеблющийся Белов вдруг подумал о семье и о том, что попа он уже не спасет, зато сам погибнет однозначно. Да еще и семье достанется «за измену». После чего круто развернулся на каблуках и покинул площадь перед храмом, ставшую в одночасье лобным местом…
Воевать Николаю Ивановичу пришлось и с английскими интервентами на Севере, и с финскими националистами, устроившими резню русского населения, и с войсками Юденича, практически взявшими Петроград. Того самого Юденича, не знавшего поражения от турок, да и «колыбель революции» он практически занял. Ему банально не хватило людей, в то время как группировку
красных очень быстро пополняли войсками, перебрасывая их по железной дороге…Кстати, в РККА служило очень много царских офицеров, в процентном соотношении их было больше, чем в Белом движении. Получается, одним из них стал и Николай Иванович, в недавнем прошлом романтичный юнкер, мечтавший умереть за государя… И хотя был момент, когда Белов уже практически решился перебежать, в конечном итоге он возблагодарил судьбу за то, что не решился, что остался на родине, что не разделил участь обнищавших, голодных оборванцев, коими стали офицеры Северо-Западной армии Юденича, треть которых посадили в эстонские концлагеря, а прочих просто выгнали из страны…
Еще дважды раненный, Николай Иванович сумел демобилизоваться из РККА и подался в сельскую глубинку, искать успокоения истерзанной душе. Он никогда особенно не верил в Бога, хотя до революции и посещал исправно службы – так было принято. Не верил и после нее – он и не хотел верить, даже боялся верить. Точнее, боялся задумываться о том, что же сделает Господь с людьми за все то зло, что они натворили во время Гражданской…
Но годы шли, а кары небесной все не было. Белов встретил Машу, так же, как и он, устроившуюся учительницей в деревенской школе, и крепко влюбился в свое златовласое чудо с пушистыми ресницами и задорным смехом. Маша подарила ему двух сыновей: старшего – в 21-м и младшего – в 23-м, а затем и умницу-дочку, и все было вроде хорошо.
Старший сын, Федя, пошел по стопам отца, стал красным командиром, артиллеристом, отличился в финской кампании… Он служил под Брестом и пропал без вести в первые дни войны. А младшего, Сережу, как раз призвали в армию весной сорок первого… Похоронка нашла родителей в августе. Сын, желавший стать учителем истории, воевал как мог и честно погиб на Украине. Получив похоронку, Николай Иванович, никого не слушая, бросился в военкомат, и престарелого мужчину, бывшего военспеца с полным профильным артиллерийским образованием, тут же взяли, не дав даже времени проститься с родными.
Белову присвоили звание младшего лейтенанта, и новоиспеченный командир орудия, а позже и батареи, успел повоевать под Смоленском, затем сражался под Тверью (точнее, Калинином). Считай, родные места…
Поначалу старый артиллерист буквально искал смерти, проявляя в боях безрассудную отвагу, чем заслужил уважение командиров и ненависть подчиненных, нередко гибнувших рядом с отчаявшимся стариком. Самого лейтенанта смерть до времени обходила стороной, а Николай Иванович вскоре одумался, стал воевать более расчетливо и грамотно, получил очередной «кубик» на петлицы.
Перед самым началом контрнаступления под Москвой Белов был ранен – в четвертый раз за жизнь. Думал, все, конец, а потом понял, что еще очень сильно хочет жить – хотя бы для Машки и Светки, единственного уцелевшего ребенка. Семья сумела бежать от наступающих на Калинин немцев и теперь жила у сестры в Торжке. Родные даже навестили Белова в госпитале, может, поэтому и выкарабкался…
Ну а еще ему было немного интересно, чем все кончится. Когда дрались под Москвой, думал, все, конец, куда там «великому» отступлению 15-го года до катастрофы 41-го! Но ведь, в отличие от прошлой войны, страна и народ держались, пусть последним напряжением сил, но – держались! И вот громкая победа в Московской битве, первое серьезное поражение вермахта и его личный, пусть и не очень большой вклад в общее дело. Так что стоило еще пожить да повоевать, от души повоевать, со всем своим умением и знанием! Хотелось же, чтобы Светка замуж вышла за русского парня и жила в свободной от немцев России, пусть она теперь и называлась советской… Все одно – Родина!
После выписки Николая Ивановича направили в 1186-й ИПТАП, формировавшийся под Сталинградом. Воевал лейтенант с новым дивизионным орудием УСВ, сражался в излучине Дона, выходил из окружения, снова дрался на подступах к городу, носящему имя вождя. Погибла большая часть полка, а уцелевших, быстро пополнив личным составом и имеющимися под рукой пушками, бросили в бой – поддерживать наступление 282-го полка на высоте 135,4… Потом 1186-й ИПТАП вновь пополнили, большую часть его передислоцировали к Мамаеву кургану, но три батареи капитан Самсонов, годившийся Белову в сыновья, сумел каким-то хитрым маневром удержать при себе.