Сталинград

Бои за Мамаев курган продолжались, но не менее ожесточенное сражение развернулось на огромном зернохранилище, ниже по течению реки. Быстрое продвижение танкового корпуса генерала Гота отрезало эту естественную крепость русских от основных частей. Защищали хранилище солдаты 35-й гвардейской дивизии, силы которых были уже на исходе. Ночью 17 сентября к ним смог пробиться взвод морской пехоты под командованием лейтенанта Андрея Хозанова. Взвод располагал двумя пулеметами и двумя противотанковыми ружьями. Когда немецкий офицер в сопровождении переводчика вышел на открытое пространство и, размахивая белым флагом, потребовал немедленно сдаться, красноармейцы не раздумывая пристрелили его и подорвали один танк. Германская артиллерия стала крушить бетонное сооружение, готовя плацдарм для 94-й пехотной дивизии. 18 сентября защитники зернохранилища отбили десять атак. Зная, что помощи ждать неоткуда, русские строго экономили боеприпасы, пайки и воду. Условия, в которых они продолжали сражаться, были просто ужасны. Солдаты задыхались от пыли и дыма, зерно в хранилище выгорело, а вскоре кончилась и вода. Нечем было даже охладить раскалившиеся от стрельбы пулеметы. Немецкие историки утверждают, что русские моряки охлаждали орудия собственной мочой, но советские источники ничего не говорят о таких подробностях.

К вечеру 20 сентября у русских кончились все боеприпасы, оба пулемета были уничтожены. Немцы же, напротив, получили танковое подкрепление. Из-за пыли и дыма внутри элеватора ничего не было видно, защитники могли только перекрикиваться. Ворвавшиеся в хранилище немцы стреляли на голос. Ночью чудом выжившие красноармейцы выбрались из окружения и скрылись в неизвестном направлении. Раненых они бросили на поле боя. Зернохранилище было захвачено немцами, но вряд ли этот бой прибавил им славы. Правда, Паулюс думал иначе. Он даже выбрал бетонный элеватор в качестве эмблемы Сталинграда. Изображение зернохранилища красовалось на нарукавной нашивке, специально разработанной в штабе 6-й армии.

Упорная оборона русскими центра города стоила немцам немало потерь. Гарнизоны Красной Армии, состоявшие из солдат разных дивизий, стояли насмерть, несмотря на голод и жажду. Ожесточенное сражение развернулось за здание универмага на Красной площади, служившего штабом 1-му батальону 40-го гвардейского полка. Еще одним редутом стал небольшой склад. В находившемся неподалеку от склада трехэтажном здании красноармейцы держались пятеро суток. Раненые умирали в подвалах, и некому было оказать им помощь. Единственная медсестра сама получила тяжелое ранение в грудь. Выжившие солдаты покинули здание лишь тогда, когда ломая стены в него въехал немецкий танк.

Самым серьезным достижением немцев стал прорыв к центральному причалу. Теперь германская артиллерия могла обстреливать основные переправы через Волгу. Немцы стремились помешать подкреплениям русских проникнуть в город. Главная железнодорожная станция за пять дней пятнадцать раз переходила из рук в руки. В итоге германским солдатам достались лишь жалкие развалины. Чуйков приказал отодвинуть линию фронта, и теперь она проходила всего в тридцати метрах от немецких позиций. Это должно было осложнить действия авиации и артиллерии противника. Солдаты Родимцева славились своей меткостью. Каждый гвардеец стрелял, как снайпер, так что немцы предпочитали передвигаться ползком. Неудивительно, что после таких потерь победное настроение покинуло солдат вермахта.

Артиллерия тоже сильно осложняла жизнь немцев, воюющих в городе. Разрывы снарядов были не единственной опасностью. При каждом попадании в высотное здание с неба сыпался град кирпичных осколков. Не лучше обстояло дело с авиацией. Во время налетов Люфтваффе немцы зарывались в землю точно так же, как и русские, потому что не всегда были уверены, что пилот разглядел красно-бело-черный флаг со свастикой, расстеленный на земле для обозначения германских позиций. Во избежание путаницы немцы запускали в воздух сигнальные ракеты.

Рев самолетных двигателей страшно нервировал солдат. Один немецкий офицер писал домой: «Воздух наполнен адским воем пикирующих бомбардировщиков. Прибавьте к этому еще грохот зениток, лязг танковых гусениц, перестук пулеметов и вы получите примерную картину мира, в котором я живу». Но больше всего солдат раздражали вопли раненых. «Это нечеловеческие звуки, – записал в своем дневнике германский капрал. Тупой крик раненого зверя – вот что это такое». Тоска по дому порой бывала невыносима. «Дом, прекрасный дом так далеко, – писал невесте немецкий боец. – Только сейчас мы осознали, как важно чувствовать, что тебя где-то ждут...» Русские же, напротив, считали тоску по дому непозволительной роскошью. «Привет, дорогая моя Полина! – написал 17 сентября своей жене неизвестный советский солдат. – Я здоров, со мной все в порядке. Никто не знает, что будет дальше. Поживем – увидим. На войне очень тяжело. О том, что происходит на фронте, ты знаешь из новостей. Задача каждого солдата и моя в том числе – убить как можно больше фашистов, а затем погнать фрицев на запад. Я сильно тоскую по тебе, но с этим ничего не поделаешь, ведь нас разделяет чуть не тысяча километров». Другой солдат по имени Сергей писал матери: «Немцам нас не одолеть». А о доме ни слова.

18 сентября провалилась очередная попытка русских атаковать левый фланг 6-й армии. Поддержка Люфтваффе в сочетании с контратаками 14-го танкового корпуса в открытой степи оказалась более чем эффективна. Своим наступлением русские добились только того, что 62-я армия двое суток отдыхала от налетов немецкой авиации.

Зная, что никаких послаблений не будет, Чуйков приказал переправить через Волгу 284-ю дивизию полковника Батюка, состоящую в основном из сибиряков. Дивизия должна была находиться в резерве под Мамаевым курганом на случай, если немцы, сосредоточив силы вокруг центрального причала, ударят вдоль реки в северном направлении.

23 сентября, всего через несколько часов после того как солдаты Батюка ступили на западный берег Волги, дивизия была брошена в атаку. Сибирякам поставили задачу выбить немцев с центрального причала и соединиться с советскими частями, которые оказались в изоляции южнее Царицы. Однако германские войска хоть и понесли большие потери, все же вынудили русских отступить. В этот день, который по иронии судьбы оказался днем рождения Паулюса, немцам наконец удалось создать широкий коридор, отрезавший левое крыло 62-й армии, южнее устья Царицы, от основных частей. Со свойственной им тщательностью немцы продолжали подавлять сопротивление русских в южном секторе Сталинграда. Вскоре им удалось прорваться в центр города. Это событие повергло в панику 2-ю бригаду милиции, у которой к тому времени кончились все продукты и боеприпасы. Но рыба, как известно, гниет с головы. Штаб Сталинградского фронта докладывал в Москву: «Командир 42-й специальной бригады, сделав вид, что отправляется посоветоваться со штабом армии, покинул линию обороны». Та же беда постигла 92-ю особую бригаду. Командир и бригадный комиссар, сообщив бойцам, что отбывают в штаб для обсуждения ситуации с командованием, на самом деле бежали на остров Голодный. На следующий день, когда солдаты узнали, что командиры их покинули, в большинстве своем бросились к берегу Волги и принялись строить плоты. Некоторые пытались добраться до острова вплавь. Немцы, заметив эти отчаянные попытки бежать, открыли артиллерийский огонь. Многие красноармейцы были уничтожены прямо в воде.

Командование 92-й бригадой принял на себя майор Яковлев. Очень скоро он обнаружил, что лишен связи, так как все телефонисты бежали на остров Голодный. Тогда Яковлев собрал оставшихся солдат и создал такую линию обороны, которая за сутки выдержала семь немецких атак. Все это время бригадный командир оставался на острове.

Чтобы скрыть правду, он посылал в штаб 62-й армии фальшивые донесения, но это мало ему помогло. Истина в конце концов восторжествовала, и бывший командир бригады был арестован. В донесении, отправленном в Москву, не говорится, какой приговор ему вынес военный трибунал, но трудно представить, чтобы такого офицера помиловали.

10. «Война крыс»

Провал планов Гитлера на Кавказе и под Сталинградом стал очевиден 24 сентября, когда фюрер сместил генерала Гальдера с поста начальника генерального штаба. Они раздражали друг друга. Гальдера выводила из себя постоянная мелочная опека фюрера, которого он считал дилетантом в военном деле. Гитлер, в свою очередь, рассматривал критику собственных указаний как нежелание «реакционного генералитета» содействовать победе. В те дни Гальдер записал в своем дневнике: «Главной заботой Гитлера стало утверждение генерального штаба в фанатичной преданности „Идее“. Полное подчинение генералитета само по себе было очень трудной задачей. К тому же обстоятельства складывались хуже некуда. Опасная ситуация грозила перерасти в катастрофу.

По первоначальному плану Паулюс должен был стать начальником командования вермахта вместо Йодля, а генерал Зейдлиц заменить Паулюса на посту командующего 6-й армией. Однако Гитлер решил сохранить старое окружение. Йодль был восстановлен в правах. Фельдмаршал Кейтель, большой льстец, тоже сохранил свою должность и продолжал убеждать фюрера в его военном гении. Кадровые офицеры прозвали его «Кейтель-лис», вторым прозвищем было «Кланяющаяся обезьяна». Моральные качества других генералов также оставляли желать лучшего. «Генералитет готовит собственную гибель, – писал Гросскурт генералу Беку, впоследствии возглавившему июльский заговор. – Не осталось даже понятия о чести». Единственным утешением для Гросскурта было то, что его сослуживцы из штаба 11-го корпуса и даже генерал Штрекер думали так же, как он сам. «Это счастье – быть рядом с такими людьми».