Сталинградцы(Рассказы жителей о героической обороне)

По всему видно было, что эти румынские солдаты рассчитывали прожить здесь долго, может быть, до конца войны; наверное, думали, что много времени пройдёт прежде чем советские люди начнут разбирать эти развалины, а пока здесь можно скрываться, как в лесных дебрях, по ночам ходить оврагом на Волгу глушить рыбу. Им, конечно, и в голову не могло придти, что через несколько дней после окончания боёв здесь уже появятся советские инженеры и рабочие, чтобы начать восстановительные работы.

По правде сказать, и сами мы сначала не совсем ясно представляли, как будем восстанавливать свои цехи. Невольно возникала мысль, что легче построить новый завод где-нибудь в другом месте, чем разобраться в этом диком хаосе.

2

Прошло около шести месяцев после нашего возвращения с Урала в Сталинград. Мы уже жили во вновь отстроенном доме и как далёкое прошлое вспоминали те дни, когда ходили по развалинам завода с факелом. Мартеновский цех — и шихтовый двор, и рабочая площадка, и литейный пролёт — принимал свой прежний вид. По подъездным путям, во время боёв на метр заваленным землёй и битым кирпичом, снова бегал паровозик, двигались платформы с железным ломом и чугуном. Первая мартеновская печь была уже полностью восстановлена. Мы готовили её к эксплуатации.

По плану завод должен был дать первую плавку в июле 1943 года. Чтобы выполнить план, надо было начать загрузку печи шихтой не позже полудня 31 июля. Нам удалось это. И вот наступил торжественный день.

Для участия в торжестве выпуска первой плавки были приглашены на вечер многочисленные гости, представители общегородских и районных организаций, участники обороны Сталинграда. Выездная редакция «Комсомольской Правды» начала готовить специальный выпуск под заголовком «Есть сталь Сталинграда».

Печь вводилась в эксплуатацию под моим руководством комсомольской бригадой, отличившейся на восстановительных работах. Эта бригада в большинстве своем состояла из молодых ребят и девушек, приехавших на помощь Сталинграду из разных областей страны. Сначала они работали так же, как и все наши старые сталевары, вернувшиеся из эвакуации, на расчистке подъездов к цеху и самого цеха, потом на кладке печи, строительстве подъездных путей, восстановлении механизмов. Теперь комсомольцы стояли и на основном агрегате и на всех вспомогательных участках, начиная от погрузки шихты до разлива металла. Это было новое поколение металлургов, заменившее сталеваров, которые влились в армию и ушли с ней в наступление.

Первые два часа завалка печи шла нормально. Паровозик узкоколейки проталкивал в ворота печного пролёта один состав вагонеток за другим. Было уже завалено в печь одиннадцать тонн железного лома. И вдруг одна пустяковая как будто авария расстроила весь налаженный процесс работы. При восстановлении паровозика свисток оказался посаженным чуть-чуть выше, чем это разрешал габарит. Ударившись о ворота, свисток слетел. Пар вышел из котла. Чтобы поднять пар, нужно было два-три часа. А другого паровозика не было: мы успели восстановить только один.

Я думал, что делать? Поднимать ли пар в котле паровозика? Но пока мы поднимем пар, плавка может закиснуть, а это значит, что сталь не будет дана сегодня. А сколько было об этом разговоров: «Вот, думали, что не удастся восстановить завод, а мартеновцы на днях уже дают сталь!». «Ведь это мартеновский цех, в этом цехе гвардейцы стояли насмерть!», «Мартеновцы не должны подвести, их цех окружён памятниками героям». И после этого — срыв плана, позорная отмена торжества, о котором уже оповещён весь город.

Только бы никто за стенами цеха не узнал о том, что у нас произошла авария, — думали мы. У всех была одна мысль: несмотря ни на что, плавка должна быть дана сегодня. И сталевары, и машинисты, и грузчики подбегали ко мне встревоженные, спрашивали:

— Семён Павлович, не сообщайте ничего директору: хоть и вручную, а завалим печь вовремя.

Все поняли, что другого выхода нет, и без всякой команды, как в бою, когда люди видят, что надо любой ценой спасать положение, перешли со своих участков на погрузку и подачу вагонеток вручную.

Вспоминаешь сейчас, как мы всем цехом, потные, подкатывали вагонетки с шихтой, и кажется, что всем нам тогда кто-то нашёптывал: «Эх, вы, как же это так случилось! Скорее, скорее заваливайте печь, пока еще никто не узнал об аварии!» Я всё думал, что вот придёт директор, увидит, что мы работаем вручную, поймёт, в чем дело, и скажет:

— Ну, теперь всё равно плавки сегодня вам не дать, план сорван.

— Нет, дадим, хоть в последние минуты перед двенадцатью часами, но сегодня, в июле, — мысленно отвечал я директору.

Мы выпустили плавку в 10 часов 15 минут вечера, когда стало уже совсем темно. Перекрытия над цехом ещё не было. Печь вводилась в эксплуатацию под открытым небом. Зарево от расплавленного металла поднялось высоко над Сталинградом. Я стоял в толпе гостей, смотрел вместе со всеми, как огненный поток металла лился по желобу в ковш, думал, что вот рядом со мной стоят люди, которые ещё недавно сражались с врагом у этой печи, из которой сейчас льётся металл, и вдруг мне пришла в голову поразившая меня мысль: «Как же это так — ведь кровля над цехом ещё не восстановлена; торопясь дать плавку, мы и не подумали об этом. Что же теперь будет со светомаскировкой? Война ещё продолжается, город затемнён, возможны налёты вражеской авиации, а тут зарево, которое должно быть видно в радиусе 30–40 километров!». Но никто из собравшихся не обращал на это внимания, как будто теперь светомаскировка не имела уже никакого значения. Все поздравляли друг друга с выпуском стали. Сталевар Соколков, сын одного из старейших сталеваров нашего завода, вместе с отцом работавший на восстановлении печи, разливал ложкой металл по плите, и гости разбирали на память остуженные в ведре с водой лепешки стали. Некоторые, прежде чем спрятать в карман эту лепешку, долго смотрели на неё, ощупывали ее пальцами, точно это был не простой кусок металла, остуженного после взятия пробы, из расплавленной ванны, а что-то необыкновенное, какое-то чудо.

Наше дело А. М. Черкасова

Кончились бои в Сталинграде. Вывели мы наших детишек из блиндажа. Даже не верилось, что можно ходить, не пригибаясь. Бойцы, которые около нас размещались, стали уходить куда-то, и решили мы с подругой — Ольгой Васильевной Долгополовой, — что надо домой вернуться. Потянуло на старое обжитое место. Пошли к себе на Мамаев бугор к остановке «Вторая верста». Что ж мы увидели? Поле боя и — всё. Первым делом побежали к роднику чистой воды напиться, по которой так соскучились. Перетащили потом сюда своих детей и пожитки; опять начали себе жилище строить. Получилась не то хатёнка, не то землянка, а все же старались, чтобы попрочней было. Тут мне пила-ножовка и топор, которые все бои с собой таскала, пригодились.

Оттащили мы с Ольгой немецкие трупы от своего жилья. Трудно было сначала. Куда ни глянешь, трупы да ящики от патронов, ленты пулемётные, каски железные: всё с землёй перемешано. Пугал и скрип и одинокий выстрел. Детей наружу страшно было выпускать — того и гляди на минах подорвутся. Они, как всегда, с Долгополовой оставались, а я с Мамаева кургана сразу в город пошла; хотелось и мне на площади Павших борцов побывать, послушать людей на митинге. Давно я так много людей в одном месте не видела. Бойцы радовались, обнимали друг друга. До начала митинга все плясали и песни пели. Стояли мы тогда, гражданские, невдалеке от военных; вместе с ними слушали тех, кто на митинге выступал. Увидела я здесь впервые товарища Хрущева и генерала Чуйкова и других командиров, о которых много слыхала.