Сталингранские сны

– Я Кочубеев, начальник мехчасти паровозного депо, привёз вашего офицера по приказу вашего полковника со станции Котельниково, - устало сказал мужчина, покорно давая себя схватить за одежду, - полковник был ранен, настаивал сильно, грозил пистолетом и выстрелил даже в воздух.

– Лейтенант весь в крови, изранен сильно! Тут на полу много крови!
– воскликнул Зуся, - помогите его вытащить, ребята!

Несколько солдат из роты бросились на помощь. Комиссар и помначштаба стали слезать с лошадей. Лейтенанта вытащили из коляски и стало видно, что его ноги замотаны кое-как кровавым тряпьём, гимнастёрка и галифе изодрана, везде проступает кровь, а очки прилипли к лицу, покрытому коркой из пыли, сажи и сукровицы. От лейтенанта сильно пахло водкой, потрохом.

Старшина опустил автомат и стал помогать укладывать стонущего раненого на землю. Он спросил:

– Ты откуда, лейтенант?

– Я командир второй роты 760-го полка вашей 208-й дивизии лейтенант Грицин... Мне велел вас найти командир дивизии полковник Воскобойников и передать приказ, чтобы ваш батальон отходил окружным путём к станции Курмоярской для соединения с сапёрами и связистами дивизии, - едва разомкнув сухие, покрытые коркой губы, почти шёпотом проговорил лейтенант, - приказ об обороне у Куберне, где вы правофланговые, и у Цимлянской, он отменяет... Там вдоль всей железной дороги уже нем... Немцы и румыны, и в Котельниково тоже...

– Как и в Котельниково тоже? Погоди, лейтенант!
– цепенея от услышенного переспросил комиссар, - мы же по железной дороге должны снабжение получать, пополнение и вывозить раненых? Нам вслед должны идти на Цимлянскую 126-я и 422-я дивизии из нашей 51-й армии для образования сплошного фронта! Другой железной дороги здесь нет, а по степным тропам много не находишь!

Лейтенант хотел было что-то сказать, но видимо боль накрыла его сознание, и он только слабо застонал в ответ. Поднесённая к его губам фляга большую часть воды пролила на его щёки и шею, оставив чёрные потёки.

– После того, как ваш батальон выгрузился ночью из первого эшелона и ушёл со станции, чтобы не мешать разгрузки других батальонов и имущества, ближе к утру из-за складов появились немецкие мотоциклисты и бронемашины. Они сразу открыли пулемётный огонь по вагонам, сходням и вокзалу, - немного погодя, словно дождавшись перерыва между приступами боли, стал говорить раненый, - из винтовок мы едва отогнали мотоциклов с пулемётами на колясках, а броневики не смогли, и тут появились их танки...

– И что?
– майор, опустился на одно колено и сделал попытку сдвинуть с глаз лейтенанта очки.

– Больно очень, не надо!
– умоляюще прошептал лейтенант Грицин, - с кожей отходит ожог...

– Санитары!
– закричал зычно Березуев, - санитаров сюда живо!

Гулко топая растоптанными ботинками, подбежали четверо саниаров из первой роты: все как на подбор большого роста и широкоплечие. Они стали осматривать лейтенанта, расстёгивая, разрезая и разрывая гимнастерку, разматывая самодельный бинт. Постепенно их лица вытягивались. Один из них опустил бессильно руки, а другие переглянулись.

– У него столько осколочных ран от бомб, снарядов, щебня и щепы, а ещё ожоги, так что сепсис, заражение крови неизбежно, - сказал санитар негромко.

– Они расстреляли прямо в вагонах и на перроне, как на стрельбище оба батальона вашего 435-го полка, зенитчиков и химзащиту... На станцию в это время въезжал второй эшелон 576-го полка, разведроты и химиков... Немцы обстреляли его сразу из танковых пушек... Ребята частично выгрузились около склада угля и приняли бой, но потом стали разбегаться по улицам, огородам и в степь, а те их ловили и убивали как зайцев...

Лейтенант замолчал и опять стал пережидать нахлынувшую невыносимую боль во всём теле. Зубы его хрустели от напряжения и судорог. Дыхание то почти останавливаллсь то делалось сильным и резким.

– Расходитесь все!
– крикнул помначшаба солдатам, обступившим мотоцикл, - кругом, шагом марш, Милованов, отведи всех за машины!

– Под утро только появился полковник Воскобойников со штабом и сапёрами, когда танки и бронемашины ушли, - продолжил лейтенант страшный рассказ, - полковник сказал, что 760-й полк с 622-м артполком прямо в вагонах немцы разбомбили у разъезда Курмоярского полностью, сам он выгрузился в степи у Гремячего и комиссар дивизии Малофеев там же, пятый эшелон тоже со стрелками у Гремячего. Шестой эшелон дивизии у Чилеково уничтожен... Два эшелона с нашими боеприпасами взлетели на воздух там же... У Гремячего есть теперь два батальона из 578-го и 760-го полка, артдивизион, противовоздушный дивизион, неполная батарея полковых пушек... Вам нужно идти туда...

– Хорошо, что противотанковая артиллерия была равномерно частями разделена на между эшелонами, у нас хотя бы две пушки есть, а то...
– сказал капитан Нефёдов, заметно бледнея, - но что-то не вериться мне в такое побоище!

– Письменный приказ есть?
– спросил лейтенанта комиссар.

– Нет...

– Если фашисты наскочили на станцию вчера ночью, то могут наскочить и сегодня. Когда мы там будем проходить, если вернёмся. Пока будем идти туда, нас в колонне мотоциклисты и бронемашины, застанут врасплох и расстреляют одной толпой. Мы даже разбежаться не успеем! Нельзя возвращаться в Котельниково, нужно идти другой дорогой, через Кераимов к Пимен-Черни или в степь, - сказал Березуев, - я в училищах не обучился, но на учениях в Славянке мы отрабатывали действия против механизированного врага и конницы. Зуся с Надеждиным таскали макет танка из досок... Там же было сказано и показано, что нельзя передвигаться в маршевых колоннах в зоне действия танков, бронемашин или конницы. Нужно занимать оборону или отходить для соединения с главными силами, в боевом порядке выходить из района действия танков, а ее через неё!

– Так мы чего, одни теперь южнее Котельниково?
– моргая глазами, спросил Милованов.

– Одни мы и южнее и восточнее Котельниково, - хмуро сказал помначьштаба, - если он не врёт.

– Не могу я больше терпеть боль, просто устал я, братцы, простите...
– стал шептать лейтенант, - мама, прости меня пожалуйста, что не слушался тебя, что убегал на танцы... мама, мама, деньги-то как же, мама...

Он ещё что-то шептал, когда его тело уже полностью обмакло на руках потрясённых Надеждина и Гецкина. Петрюк со слезами на глазах пытался ему краем пилотки аккуратно протереть зачем-то стёкла очков мотоциклетного шлема. Санитар прилежно отгонял мух.

Наконец лейтенант замолчал. Грудь его перестала тяжело вздыматься. Превратилось мелкое дрожание чёрных мальцев с обломанными ногтями.

– Теперь не узнать правду, - сказал один из санитаров, - он умер!

– Погибла наша дивизия, такая сила за один день пропала, четырнадцать тысяч молодых бойцов со всем вооружением!
– прошептал Нефёдов, - в Древнем Риме это было бы почти четыре полных легиона, как же так вышло?

– Ты же слышал есть ещё два батальона у Гремячего и мы ещё есть!
– ответил ему комиссар, привычно бодрясь.

– Итого три тысячи из четырнадцати всего осталось за день и без боя!

– Почему всё-таки так случилось, почему дивизию атаковали с земли и с воздуха ещё в эшелонах? Предательство? Вредители?

– Мы этого проверять не сможем, рации у нас нет, телефон ближайший был на станции, - заключил помначштаба, - нужно догнать разведку и сообщить об этом деле комбату.

– Когда второй ваш эшелон стал втягиваться на станцию, первый же снаряд из танка попал в паровоз и топка взорвалась, убив поездную бригаду...
– снова заговорил железнодорожник, затягиваясь уже второй по счёту папиросой, - и пока поезд катился неуправляемо по путям, мотоциклисты и броневики расстреливали через борта вагонов наших солдат внутри, а солдатики старались выпрыгнуть на пути, но как назло двери всех вагонов были со стороны немцев. Кровь лилась на шпалы из вагонов как вода. Все растерялись и мало кто стрелял в ответ. Ваш первый эшелон, прибывший ночью, почти разгрузился уже: по мосткам вывели лошадей, кухни, возы и орудия, солдаты сидели прямо на улицах около станции, на перроне, винтовки стояли в пирамидах. Раздавали кашу и чай, когда всё началось. Была общая растерянность и замешательство, наверно никто так войну себе не представлял. Начали метаться бестолково, кто-то даже поднимал руки вверх, но немцы не прекращали стрелять, сбивая людей пулями как палкой головы подсолнухов сбивают. Так всё больше в суете без толку и бегали, и падали под пулями. Там у нас тысячи беженцев с весны ещё скапливались на станции и всё Котельниково забили. Никак мы не могли всех беженцев отправить, потому что они всё прибывали и прибывали. Везде беженцы и эвакуированные были, на улицах, в садах и рядом в парке отдыха. Поэтому сразу немецких мотоциклистов не и заметили в толпе, среди машин, телег, мотоциклов и велосипедов. Они подошли со стороны улицы Ленина и храма Троицы. По солдатам немцы начали стрелять прямо вдоль улиц из пулемётов, из толпы и сквозь неё, как будто людей пред ними живых и не было вовсе. Началась страшная давка, люди лезли по людям, обезумев совсем...Стоял такой крик и плач, что я никогда представить себе не мог, что так толпа может кричать, как одно живое существо будто... Солдаты наши боялись даже сначала стрелять, чтобы не попасть по гражданским. А потом танки стали выходить к станции на пути через огороды Садовой улицы. Они ехали по станции прямо по телам убитых и раненых солдат, по гражданским, женщинам и детям вперемешку. Было будто слышно, как трещат кости и лопаются тела, хотя, наверное из-за рёва двигателей ничего этого слышно не было, просто казалось так...