Стальная Крыса идет в армию

— Выходи! — заорал он. — А ну, живо, по десять человек, первые десять — через ту дверь! Вторая десятка — через соседнюю! Да не одиннадцать! Считать не умеешь, осел!

За дверью, куда просочилась моя десятка, нам велели построиться в шеренгу. Мы встали лицом к стене, с которой свисал неприятный на вид красно-коричнево-зеленый флаг с изображением черного молота.

Офицер с тонкими золотистыми полосками на погонах подошел к флагу и повернулся к нам.

— Сегодня очень важное событие, — с пафосом произнес он. — Вы, молодые люди, наиболее достойные из вашего поколения, добровольно явились сюда, чтобы посвятить себя защите любимой родины от злобных сил, стремящихся поработить ее. Наступил торжественный момент, о котором вы так мечтали. В этот зал вы вошли юными шалопаями, а выйдете отсюда солдатами. Сейчас вы дадите присягу на верность армии. Пусть каждый поднимет правую руку и повторит за мной: «Я — называйте свои фамилии — по собственной воле…»

— Я, называйте свои фамилии, по собственной воле…

— Стоп! Начнем сначала, и начнем правильно, иначе вас ждут НЕПРИЯТНОСТИ!

— Я не хочу! — пискнул кто-то.

— У тебя нет выбора, — мрачно заявил офицер. — Наша родина — демократическая страна, а вы — добровольцы и дадите клятву. Если не дадите — а у вас есть такое право, — то вот через эту дверь попадете в федеральную тюрьму, где просидите тридцать лет за уклонение от демократических обязанностей. Итак, повторяйте за мной.

Стараясь не вникать, мы повторили все то, что он сказал.

— «…служить преданно и во всем подчиняться вышестоящему… Смерть, если я изменю… смерть, если я усну на посту… смерть, если я дезертирую…» — И так далее, вплоть до «клянусь именем отца, матери и Бога или богов по моему выбору».

— Опустите руки. Поздравляю, вы теперь солдаты и подчиняетесь требованиям начальства. Первое требование начальства — добросовестно пожертвовать литр крови для госпиталя. Выполнять!

Едва держась на ногах от отчаяния, голода и потери огромного количества крови, мы ждали, когда нам наконец дадут отдохнуть. Но не тут-то было.

— Строиться! Каждый из вас сейчас получит форму разового пользования. Но пользоваться ею запрещается до особого распоряжения. Вы наденете форму, поднявшись на крышу, откуда вас отправят в лагерь Слиммарко, где начнется ваше обучение. Каждому выдадут личный знак с его именем и служебным номером. На знаке есть желобок, чтобы можно было легко сломать пополам. Ломать запрещается, это военное преступление.

— А почему нельзя ломать, если он для этого и предназначен? — пробормотал я.

Сосед объяснил:

— Личный знак ломают пополам после смерти солдата. Одну половинку отправляют в архив, а другую кладут в рот мертвецу.

Наверное, вам не покажется странным, что я в тот миг почувствовал металлический привкус во рту.

Глава 8

В других обстоятельствах мне, наверное, понравилось бы путешествие на этом необычном воздушном корабле. Он имел форму огромной сигары, заполненной, видимо, каким-то газом. Снизу к сигаре была подвешена металлическая кабина, украшенная орнаментом из черепов и костей; лопасти огромного винта могли толкать летательный аппарат вперед и вверх. Вид из кабины, наверное, был бы восхитительным, если б ее создатели предусмотрели иллюминаторы в пассажирском отсеке, где на исключительно неудобных креслах из литой пластмассы сидели мы, новобранцы. Я блаженствовал — в призывном центре нам лишь один раз позволили присесть, и то лишь для того, чтобы сдать кровь. Пластмасса холодила тело сквозь тонкую фиолетовую ткань формы, пол под картонными подошвами, пришитыми прямо к штанинам, казался невероятно твердым. Единственный карман находился на груди; уложив в него мешок с личными вещами, каждый из нас стал похож на фиолетовое сумчатое животное, каких можно увидеть разве что в кошмаре. Я был подавлен. Но не я один. Все были подавлены.

— Я еще ни разу в жизни не покидал родного дома, — пожаловался рекрут справа от меня.

Он всхлипнул и вытер мокрый нос рукавом.

— А я покидал! — тепло и бодро заявил я.

Ни сердечности, ни радости я не испытывал, но надеялся, подняв настроение соседа, тем самым поднять свое.

— По слухам, кормят в армии паршиво, — упорно скулил мой соратник. — Никто на свете не умеет печь сепкукодж лучше, чем моя мамочка.

Пирог с луком? Ну и вкус у этого паренька!

— Забудь об этом, — весело посоветовал я. — Если в армии и пекут сепкукодж, то наверняка хуже некуда. Не горюй, тебя ждут другие радости: свежий воздух, физические упражнения. К тому же солдатам позволено пить крепкие напитки и говорить непристойности о девушках.

Его оттопыренные уши заалели, как знамена.

— Не хочу я так говорить о девушках! А пить я уже пробовал. Мы с Джоджо однажды хватили пива за сараем, так нас потом рвало…

От продолжения этой интересной беседы меня спасло появление сержанта. Распахнув дверь из пилотского отсека, он взревел:

— А ну встать, кретенодж! — и позаботился о том, чтобы все мы выполнили приказ, нажав кнопку механизма, убирающего сиденья.

Только я один успел вскочить на ноги, и мне одному пришлось выдержать всю силу испепеляющего сержантского взгляда.

— Ты что, самый умный?

— Никак нет, сэр! Я выполнял приказ, сэр! — Я подпрыгнул, грохнул пятками об пол и отдал честь — настолько энергично, что едва не выбил себе глаз.

Сержант оскалил зубы, но тут меня заслонили поднявшиеся на ноги товарищи.

— Отставить болтовню! Руки по швам, ноги вместе, грудь вперед, живот назад, подбородок опустить, смотреть прямо и не дышать!

После секундной неразберихи образовались и застыли лиловые ряды. Сержант разглядывал нас с нескрываемым презрением.

— Кажется, кто-то все-таки дышит. Не дышать, покуда не разрешу! Первому, кто посмеет вздохнуть, врежу в самое подходящее место!

В ответ — мертвая тишина. Вскоре то один, то другой новобранец стал пошатываться. Застонав, один упал в обморок. Я бесшумно дышал носом. Кто-то захрипел — не выдержал. Сержант тут же подскочил к нему, и «самым подходящим местом» на теле новобранца оказалось солнечное сплетение. Взвизгнув, жертва рухнула на пол, а остальные стали хватать ртами живительный воздух.

— Это вам маленький урок, — процедил сквозь зубы сержант. — Поняли, что я имею в виду?

— Да, — тихонько пробормотал я. — Что ты садист.

— Я приказываю, а вы исполняете, иначе пеняйте на себя.

В заключение этой неприятной сентенции у него перекосилось лицо, губы разжались, блеснули желтые клыки. Далеко не сразу я понял, что это означает улыбку.

— Садитесь, ребята, устраивайтесь поудобнее, — вдруг благодушно предложил он.

«Куда? — подумал я. — На голый пол? Кресла же убраны».

Сержант любовно похлопал себя по мешку сала, перетянутому ремнем.

— Меня зовут Клутц, строевой сержант Клутц. Но не вздумайте обращаться ко мне по имени — это привилегия старших по званию. Для вас я сержант, сэр или мастер. Вы должны быть скромны, исполнительны, почтительны и покорны. Я не стану описывать наказания за несоблюдение этих требований, потому что недавно поел и не хочу портить себе пищеварение.

По шеренгам прокатился тихий стон при мысли о том, какие ужасы могут испортить пищеварение в этом чреве.