Стальная сеть

Поморгал Микки, говорит:

— А вам какие надо, благородный эльв? Те, которые старые, новые, опасные?

— Что за опасные?

Микки носом шмыгнул, пальцем тыкнул:

— Вон там если пойти, доска провалится. Кто не знает, ноги переломает.

— Старые?

— Это когда дом строили, дяденька эльв. В подвале по углам трупы замуровали, зверей всяких. Кошек, собак, крыс, мышей. Чтоб дом охраняли.

— А новые?

Микки на полу заёрзал, зачесался:

— Дяденька эльв, а вы меня точно убивать не будете?

Посмотрел я на него. Малец стрёмный, зато полезный. Опять же, дар у него. Ценная штука. Пригодится. Такого даже в участок сдавать неохота.

— Возьму тебя в личные слуги. Если польза будет.

— Да! Польза будет! Будет!

Ишь, обрадовался. Видать, жизнь у мальца не сахар.

— Тогда так — иди со мной, и ни слова. Если где тайник увидишь, тихонько покажешь, чтобы только я знал. Понял?

Закивал малец, зашлёпал ушами. Молча. Молодец.

Ухватил я его за шкирку, подмышку сунул, как собачонку мелкую. По комнатушке прошёлся.

— Показывай.

Микки башкой мотнул, носом показал — вот.

Отогнул я в углу старые обои, вытащил кирпич — пришлось ножом поковырять — и опа! Тайничок. Маленький, в размер вынутого кирпича. В тайничке мешочек. Холщовая ткань, ниткой перевязанная.

Развернул, смотрю, порошок какой-то. Это то, что я думаю?

Положил мешочек обратно в нишу, кирпич на полу оставил.

— Молодец, — говорю. — Кто закладку делал, знаешь?

Микки башкой замотал.

— Говори, сейчас можно.

— Старый Фай ложил, другой гоб забирал. Микки не знает, кто.

— Старый Фай — старейшина?

— Нет, благородный эльв. Фай простой уборщик. Мусор метёт, отхожее место моет, дерьмо выносит…

Ага. Понятно.

Спустился я вниз, на первый этаж. Там уже всё что можно, разворотили. Сказал, что тайник нашёл, наши туда ринулись.

Смотрю, а малец-то не соврал: тайнички по углам с крысами да кошками замурованным все вскрыли. Там одни мумии, но видно, что за зверь.

А больше ничего нету. Зато Дмитрий Найдёнов, молодой офицер, отличился! В одно лицо тайник с кокаином нашёл. Всем на зависть.

Вырвал я листок из блокнота, черкнул записочку в участок — для Бургачёва. Так мол, и так, имею сильнейшие подозрения на гоблинского дворника. Дворника кличут старый Фай, и агентура доносит, что балуется он запрещёнными веществами. А ещё этот самый дворник, в силу профессии, мог в нужник орков доску от динамита запросто подбросить. Домишки-то орков и гобов рядом стоят.

Накропал записочку, с гонцом в участок отправил. Велел своим закругляться. И так всё перерыли на метр в глубину. Куда уж больше.

***

Так что иду я теперь по улице весь пыльный, потный как чёрт, зато гордый. На душе, правда, тяжело. Будто булыжник положили. Иду на квартиру к красотке Генриетте. Иду гоблинке, что там прячется, сказать, что помер её папаша. Помер нехорошей смертью в полицейском подвале.

Несу фотоаппарат, нож и мелкого гоблина Микки. Гоблина, правда, пришлось в занавеску завернуть, как в мешок. Гоб лёгкий, не тяжелее собачонки. Но тащить его по улице, где приличные люди живут, как-то глупо. А мешок не так в глаза бросается. Мало ли что человек тащит.

Дошагал я до места, в квартирку поднялся. Горничная мне дверь открыла, узнала. Видно, богатенького папика здесь не было — сразу впустили.

Вошёл я, мешок с Микки у порога положил. Горничная у меня шинель взяла, в комнату провела и пропала.

Красотка Генриетта сидит у зеркала, волосы распустила, причёсывается. Волосы аж до по… до стула.

Ко мне обернулась, со стульчика вскочила.

— Вы ко мне, Дмитрий Александрович? Какая приятная встреча!

— Нет, — говорю, — извините. Мне бы гоблинку мою повидать. Новости у меня для неё…

— Ах, её сейчас нет, — говорит Генриетта. — Она на кухне, готовит свои зелья. Ведь это так называется? Сказала, чтоб не тревожили её.

Подошла ко мне, за руку взяла и к дивану потащила.

— Подождите немного. Вы ведь не торопитесь?

Ох, что-то она ласковая очень. Видел бы её любовничек, на дуэль бы меня вызвал.

Сел я на диван, Генриетта рядом пристроилась. Смотрю, юбочку приподняла, ногу на ногу положила. На ногах туфельки были, так она их сбросила, босиком осталась.

Придвинулась поближе, пальчиком мне по шее провела, сказала:

— Ой, какой вы разгорячённый. Не хотите вина?

— Мне бы воды.

— Ну что вы, выпейте вина! У меня хорошее, из Бургундии.

Тут же мне бокал в руки сунули, светлого набулькали. Мне бы сбежать сейчас, но уже неохота. Хорошо на диванчике, мягко. И девица такая… добрая.

Выпил я одним махом. И правда, пить очень хотелось. Мне тут же ещё налили.

— Пейте, Дмитрий Александрович. Вот так… А скажите, моя подруга Альвиния — ваша девушка? Что у вас с ней, всё серьёзно?

Ух, хорошо вино пошло. И правда из Бургундии.

— Нет, — отвечаю, — у нас с Альвинией ничего нет. Мы просто друзья.

Зря я это сказал. Или наоборот — не зря.

Взяла Генриетта у меня из рук бокальчик, допила до дна, на ковёр бросила. Забралась с ногами на диван, обхватила меня ладошками. И поцеловала.

Только и успел я понять, что до этого не знал, как целоваться надо. Тут у меня мозги и отключились.

Всё равно стало: и что гоблинка здесь, и горничная подглядывает, и что Альвиния меня просила о защите…

Опомнился, когда часы стали бить. Бум, бум, бум-м.

Горничная в дверь — тук-тук-тук.

— Госпожа, к вам от Ерофея Николаича пришли!

Тут всё сразу и закончилось.

Генриетта поднялась, с ковра халатик — пеньюар называется — подхватила. И вжух — нет её. Упорхнула. Сказала на прощанье:

— Мне пора, милый. Анюта тебя проводит.

Только дверь хлопнула.

А я на диване в неглиже остался.

Тут горничная появилась, Анюта. Вся такая любезная. Думаю, если бы я хозяйке не приглянулся, не Анюта бы пришла, а дворник с метлой. И на том спасибо.