Стальное зеркало

— И что вы загадали? — Ну хотя бы можно понять. Обряда не было, а это все-таки, все-таки подросток. Тут и взрослый не подумает, особенно, если чего-то очень сильно хочет.

— Я… — Чезаре замолчал, потом решительно продолжил, — хотел узнать, как мне стать человеком.

Мигель замер, рухнул в свое кресло и расхохотался, убеждая себя, что слезы на глазах проступили от смеха. Смеяться было нельзя, грешно, этот же не поймет и обидится — но иначе не получалось. Иначе только забыть про смертный грех и поступить так, как должно… как поступил бы любой его соотечественник.

— Простите, юный синьор. Я… смеюсь над собой. Я вам наговорил лишнего… — Разорался, дурак. Чудовищем его обозвал… от всей души. Юноша уже к нечистой силе лезет, чтобы… а я… И что теперь делать?

Юный синьор недоумевающе помотал головой.

— Но вы мне все правильно сказали. Я увлекся и забыл… обо всем.

— Это неосторожно и непредусмотрительно. Вы прекрасно знаете, что у вашего почтенного отца хватает врагов, и вас с удовольствием втянут в самую гнусную историю, чтобы навредить ему. Вам стоит помнить об этом всегда, пьяным, спросонья и с любой дамой. Но дело не в этом. По толедским обычаям тех, кто ушел от такого зеркала живым, убивают. Близкие. Не только потому, что они смертельно опасны для всех, с кем связаны и места, где живут. Из… — Мигель долго подбирает слова. Это очень сложно объяснить словами, а особенно такому слушателю. Да и вообще говорить подобное вслух — похуже богохульства. — …любви и верности. Пусть даже эту верность уже предали с одной стороны. Потому что иначе их забирает Трибунал. Вы понимаете, почему я бы этого не хотел?

— Был бы скандал. И вы, наверное, считаете, что там бы осталась часть меня — и ей было бы плохо. Хуже, чем если просто убить.

Де Корелла отчетливо понимает, что еще пара подобных реплик — и в этой комнате появится настоящий сумасшедший, и это будет он сам. Подопечный год молчал, кроме разговора о скучных ровесниках, ничего и не было. Только то, что касалось владения оружием. Теперь он разговорился — с горя, нечисть от него сбежала, — и уже кажется, лучше бы и дальше молчал.

Нельзя этого показывать, да и думать так нельзя. Да, у юноши в голове невесть что, любому дьяволу на страх и ужас. Знания вперемешку с чудовищной наивностью. Опять я — «чудовищной». Просто — странной, ему уже пятнадцать, женить можно — а я пытаюсь ему втолковать, что дело не в скандале даже и не в том, что сделал бы со мной его отец. Пытаюсь — и не могу. Как об стенку горох… все отскакивает. Но я должен ему объяснить, если уж взялся. Вот только как?

— Где — там?

— Внутри меня. Если это… одержимость, значит, там, внутри, в теле, не только дьявол, но и сам человек. Ведь обычных бесноватых, тех, что не дали согласия, можно исцелять. Да и некоторых из тех, что дали…

— Насчет того, что внутри, вы, наверное, правы… Но я ведь сказал — не хотел бы.

— Я понял… Мне нужно было спрашивать не у него. А, например, у вас. Но я не знал, что можно.

— Я вам… — поднимается из кресла Мигель, понимая, что сейчас оторвет Чезаре голову… и приделает как-нибудь не так, как было, все равно уже хуже некуда, — когда-нибудь не отвечал? На любой вопрос? Хоть когда-нибудь?!

— Это были другие вопросы. Нужные… каждый раз, когда я спрашивал других, выходило плохо. И я перестал. Я был неправ. Я прошу прощения.

Кардинал Родриго меня убил бы еще и за то, как его драгоценное чадо со мной говорит…

— Вам не нужно так разговаривать со мной, — напоминает Мигель. — Вспомните, кто вы. И не забывайте, что отвечать на ваши вопросы — моя обязанность. Потому что получается, что от этого зависит ваша жизнь, а охранять ее — мой долг. До тех пор, пока ваш отец не сочтет нужным наказать меня за сегодняшнее. Я доложу ему. И простите всю мою грубость… меня так в жизни никто не пугал!

— Я помню, кто я такой, — говорит мальчик. Кажется, имея в виду две разных вещи одновременно. — И вы меня очень обяжете, если подумаете, стоит ли докладывать об этом случае моему отцу. Вы уже… испугались. Я уже испугался. Я больше не поставлю вас в подобное положение… не предупредив.

«Не предупредив». Хорошее уточнение. Многообещающее, думает Мигель, поворачивая голову к окну. Там уже почти стемнело, тянет свежестью, а птицы замолкают. Дневные. Ночные запоют чуть позже. Зато цикады надрываются, будто их едят заживо.

Может, доложить все-таки?.. Нет, не стоит. И не потому, что гнев кардинала и его решение предсказать несложно, это-то все я заслужил с лихвой. Потому что я не знаю, сколько он будет искать общий язык с другим — год, два? И куда успеет за это время влезть.

А сейчас важнее всего выяснить, кто затеял это непотребство с зеркалом… но это утром. Выспросить, понять, начать искать виновных. Понять, от кого можно попросту избавиться, а с кем придется разбираться так, чтобы не влезть в сложные дела старших Корво.

— Вы великодушны, — вполне искренне говорит де Корелла.

— Вы ошибаетесь, дон Мигель, — пожалуй, эту усмешку можно назвать вполне настоящей. — Сейчас время для занятий.

Он меня с ума сведет своей откровенностью, своей правдой, своим взглядом на вещи… и особенно тем, что в этом городе он — единственный, с кем можно и хочется разговаривать, думает герцог Ангулемский.

— И теперь оно от вас шарахается, а вы его слышите. Очень интересно. И очень жаль, что я не смогу рассказать эту историю Его Преосвященству. Потому что она весьма остроумным образом закрывает один давний богословский спор. Впрочем, вы, вероятно, о нем осведомлены.

— Если Его Преосвященство заинтересуется, я отвечу на его вопросы, — равнодушное пожатие плеч. — Повредить это уже никому не сможет. А вот данный спор я разрешить не в силах, поскольку особа, удравшая от меня как та самая кошка, со мной более не встречалась. Если же есть и другие, с ними не стремлюсь встретиться уже я.

— Да, на вашем месте я бы не стал навязываться. — Вернее, я надеюсь, что не стал бы. — Если это не одно существо, то есть шанс, что родичи вашего знакомца окажутся менее пугливыми.

— Это была дама. Якобы la fata… фея Моргана собственной персоной. — Собеседник слегка кривит губы… это, кажется, брезгливость. — Но вы правы. Впрочем, с чудесами разобраться не проще. Полковник Делабарта на королевском совете не рассказал, что случилось перед тем, как он покинул Марсель. А это весьма странная история. С вашего позволения, я приглашу его сюда.

Однако. В городе Марселе произошло что-то еще? Что-то, о чем человек, очень громко признавшийся в намерении убить епископа, не стал докладывать?

— Благодарю вас за любезное предложение. — И надеюсь, что вы, в свою очередь, не рассказали полковнику Делабарта, что мы разыграли его в кости.

— Мигель, — герцог Беневентский не повышает голос; забавно, я почти забываю, что говорю для двух слушателей сразу. — Пригласите господина полковника.

В комнате, через которую Клод проходил — и тогда она была совершенно пуста, — хлопает дверь. В это время хозяин вновь наполняет бокалы. Себе вино наполовину разбавляет водой. Очень старый обычай, в Роме ему давно не следуют.