Стальной лабиринт
Шрифт:
Вся снедь была умята в мгновение ока, а тарелки досуха вылизаны. Даже всякое видавший Растов подивился аппетиту своих орлов.
Бражка же произвела на танкистов воистину неизгладимое впечатление. («Из цветов, прикинь?») Хотя, на утонченный вкус Растова, непростительно отдавала гидролеумом.
– Я даже как заснул не помню! Просто взял – и вырубился! – сообщил мехвод Вологдин своему командиру экипажа сержанту Крестову, энергично растирая отекшее со сна лицо ладонями.
– А я помню. Ипполитыч как раз про растения-людоеды рассказывал. Что, мол, одурманивающей
Растов с наслаждением обрушил на голову водопад ледяной воды из деревянного ведра – душ в лесхозе, конечно, не работал, ведь генератор было решено не включать в целях маскировки. Затем он обстоятельно вытерся полотенцем с эмблемой древней какой-то Олимпиады (он тогда еще в младшую школу ходил и звался «Косенькой»).
Натягивая штаны, Растов слушал доклад комвзвода Соснина.
– …Без происшествий. Также было получено кодированное сообщение от комбата. Он со штабом и разведротой прибудет в точку сбора три километра северо-западнее лесхоза к десяти ноль-ноль текущих суток.
Растов поглядел на часы. Семь тридцать, однако! Времени – вагон.
– Что-нибудь о противнике? – спросил он у Соснина.
– Выполняя ваше приказание, мы активные средства, включая беспилотники, не применяли. Радиоперехват позволяет судить, что клонский танковый батальон остался на позициях у высоты 74. Но сами понимаете, товарищ капитан, если они двинули в лес на разведку пешком, то мы их никак выявить не могли…
– Разумно, – вздохнул Растов.
Капитан отпустил Соснина и уже собирался попросить у Ипполитыча (за ночь прозвище пристало к хозяину намертво) чаю и завтрак, когда к нему подошел взволнованный Субота.
– Разрешите обратиться!
– Что у тебя, Серега? – спросил Растов.
– Голубь! Почтовый! Сейчас его Фомин сторожит!
– Не морочь мне голову, честное слово, – отмахнулся Растов, шагая к летней кухне, где маячили татуировки Ипполитыча. – Юннаты нашлись… Вы еще ежика подберите, чтоб кормить его молоком из мисочки! Тогда голубю будет нескучно в компании…
– Так не просто голубь! Почтовый, я же говорю!
– И что «почтовый»?
– Принес почту! Донесение! Доставил!
– От кого? – Растов поглядел на Суботу своим самым усталым взглядом.
– Не знаю… Там столбцы цифр… Шифр.
– Где вы его вообще взяли, этого голубя?
– А тут у него голубятня… У Ипполитыча! Вы не заметили разве?
До Растова наконец начало доходить, что дело, которое не стоило выеденного голубиного яйца еще минуту назад, стремительно приобретает высшую ценность.
– Ипполитыч, тут Серега говорит, тебе письмо, – опершись о дверной косяк с самым хулиганским видом, сказал Растов. В обществе Ипполитыча он сразу молодел на десять лет, и бремя ответственности, навалившееся на его командирские плечи с началом войны, казалось, легчало.
– От кого еще? – удивился егерь.
– А шут знает… Оно шифрованное. Может, от твоей подружки.
– Моих подружек, сынок, уже черви на погосте доедают, – не оценил комплимента Ипполитыч.
– Поглядите, вот, – Субота протянул старику замусоленную бумажку.
Она была покрыта неровными столбцами цифр, написанными от руки всепогодным офицерским карандашом.
Такой карандаш способен оставлять след даже под водой высокой солености. Даже на льду.– «Два по сто и еще двести», – вслух прочел Ипполитыч. – Я, пожалуй, столько не выпью… Возраст уже.
– То есть вы не знаете ключа к этому шифру? – уточнил Растов.
– Да ни боже мой! – Ипполитыч зачем-то перекрестился. – Мы тут, когда с Усачевым голубиной перепиской баловались, так нормальным русским языком общались. Скажем, я ему: «Юрчик, востри лыжи ко мне! Ланка пошла и настойка созрела!» А он мне: «Не могу, у меня инспекция из Новогеоргиевска» или «Благоверная мозги проедает, чтоб к дочке съездил, разводом грозит». Зачем тут шифр? Кому я вообще нужен? Клоны вон – и те мной, таким хорошим, побрезговали.
Растов зачем-то кивнул, непонятно с чем соглашаясь.
С утра он традиционно соображал неважно. Но даже и в таком заторможенном режиме его мозги через минуту все-таки выдали правильное решение.
– Сережа, сбегай-ка за моим планшетом, – попросил он Суботу.
Через несколько минут, сидя с чашкой горького травяного чая в кресле, скрученном руками мастеровитого Ипполитыча из толстых местных лиан, он уже прикладывал к сканеру шифрованную записку.
К его великому удивлению, сканер распознал, а дешифровщик «расколол» содержимое голубиного письма. Притом в два счета.
«ГРУППУ ПЛЕННЫХ 30 ЧЕЛОВЕК ДЕРЖАТ ЧАННОМ ЦЕХУ ШЕЛКОФАБРИКИ. ЕСТЬ РАНЕНЫЕ: ЛЕЙТЕНАНТ ХЛЕБОВ, ДУГИН, БУЛЬБАШ.
Растов нахмурил брови и поглядел вначале на Суботу, застывшего с улыбкой закоренелого двоечника, а затем на Ипполитыча, который остервенело нарезал лимоны к завтраку, словно те, брызгая во все стороны мутной своей кислотой, могли ответить на главный вопрос утра: в записке правда или нет?
То, что Хлебов во вчерашнем бою не погиб, а попал в плен, было вполне правдоподобно.
То, что шифровка составлена не кем-нибудь, а заместителем начальника техслужбы космодрома Новогеоргиевск-Военный Оберучевым, тоже более-менее сходилось. Самый грамотный, память наверняка как у астропарсера, иначе до этой должности не дослужился бы…
Но что, если все равно ловушка?
Клоны питают пристрастие к военным хитростям, Растов это помнил с первого курса академии. Клоны, знал он, могут потратить неоправданное, гигантские количество усилий на то, чтобы попытаться кого-нибудь обмануть. Заманить в капкан, в огневой мешок… Хотя куда эффективней те же усилия могли бы быть использованы для организации нормальной войсковой разведки и массированного поражения выявленных целей в местах сосредоточения.
Так ловушка или нет?
Ответить на этот вопрос Растов самостоятельно не мог. Не хватало данных.
Но, рассудил капитан, если данных не хватает у него, ими может располагать высшая командная инстанция. А потому он решил отправиться к своему непосредственному начальнику, комбату Уляничу – тот вместе со штабом должен был, согласно донесению Соснина, вскоре появиться поблизости.
– Правда это или неправда, насчет тридцати пленных на шелковой фабрике, разницы для нас нет, – отрезал майор Улянич.