Стань светом моим

– Я пришёл познакомиться…

– Познакомился и убирайся! Чтоб духу твоего рядом не было!

Но, похоже, грозные мои слова отскочили от Валеры как об стенку горох. Он и носом на них не повёл, не смутился, а как ни в чём не бывало уставился с откровенным восхищением на Тошку.

– Можно мне его подержать? – Но прежде чем Валера успел протянуть обе руки к сыну, я отпихнула его плечом.

– Не смей к нему прикасаться! У тебя руки грязные! – Вообще-то в эту фразу я не вкладывала буквальный смысл, наоборот, произнесла с намёком на непорядочность Валеры, но он намёк не понял или не захотел понять, а ухватился за буквальный смысл слов радостно, как за палочку-выручалочку.

– Я их вымою. Где тут у вас ванная? – И быстренько исчез в коридоре, мне оставалось от возмущения только топнуть ногой.

Вернувшись буквально через минуту, муж сходу подключился к Тошкиным водным процедурам.

– Не бойся, не утоплю. – Бесцеремонно отстранил меня. – Я младшую сестрёнку купал и племянников. А ты займись чем-нибудь другим.

– Раскомандовался тут! – хотела было я на него накричать да вдруг расхотела. Ни к чему сыну выслушивать ругань непутёвых родителей. Вон как он доволен: сучит ножками, от блаженства чуть ли не гулит, когда ловкие отцовские руки нежно массируют ему плечики и грудку.

Мой ребёнок разомлел, раскраснелся, тёмные волосики раскудрявились – ну точно ангелочек или кукольный пупсик. Сколько в нём очарования!

Обычно, когда заканчивалось купание, в ожидании пока я приготовлю грудь для кормёжки, он орал во всю мочь, а тут терпеливо ждал. Можно подумать, проникся благоговением от встречи с родным отцом.

Вскоре чистенький, запелёнатый в памперс и фланелевую пелёнку мой сыночек с упоением сосал грудь. Валера, не дожидаясь, пока его попросят, вылил воду из ванночки и унёс её в ванную комнату.

– Ты молодец, что сама кормишь, - деловито похвалил меня, когда вернулся.

– А кто же должен кормить? – фыркнула я на глупую похвалу. – Я его родила, значит, во мне для него появилось и молоко. И куда мне его тратить, как не на сына?
– ворчливо пробормотала и повернулась к Валере спиной, чтобы он не видел мою оголённую грудь.

Усевшись с другой стороны кровати тоже ко мне спиной, муж притих. В комнатной тишине стало слышно только Тошкино причмокивание. Наконец, ребёнок насытился и уснул. Я бережно переложила его в кроватку и, обернувшись, строго взглянула на поникшего головой Валеру.

Он тут же вскочил. В глазах его читалось тревожное ожидание, наверное, подумал, что я его сейчас выгоню, но я спокойно сказала:

– Пойдём на кухню, поговорим! – Надо же выяснить, зачем он явился.

Тут как раз пришла бабушка Аня со своими горячими пирожками и сразу заторопилась назад. Так что мы вдвоём стали чаёвничать, правда, к пирожкам я Валере разогрела в микроволновке ещё и котлеты с картофельным пюре. Я сама прекрасно готовлю, меня научили Оксана и сочинская бабушка, даже могу печь торты. Но котлеты в этот раз были не мной приготовлены, их принёс Тёма утром, а жарил Ашот, тем не менее я молча приняла от Валеры благодарность за вкусный ужин, словно всё готовила сама.

К удивлению нас обоих, мы мирно разболтались о начавшейся несколько дней назад сессии, о несданных ещё экзаменах, о предстоящей практике. Валера собирался отрабатывать в Волгограде, я – в Москве, насчёт меня Оксана уже договорилась с одной из столичных газет.

Я так и не спросила, зачем приходил муж – не решилась нарушить установившееся перемирие.

На следующий день он снова явился. Прямо с утра. Шёл только десятый час. Мы с Тошей едва продрали глаза. Проспав девятичасовое кормление, возмущённый сын разорался во весь голос, из-за чего я еле услышала дверной звонок.

– Думал, вы давно встали! – с такими словами Валера ворвался в квартиру. – Это что у вас за рёв? Антон заболел? – спросил тревожно.

Я помотала взлохмаченной головой. Будучи непричесана, чувствовала себя не в своей тарелке и в растерянности принялась теребить поясок своего цветистого ситцевого халатика. Валера смотрел на меня каким-то странным взглядом, казалось, ему нравилась моя утренняя взъерошенность.

Наконец, мне удалось справиться со смущением, и я, нарочно зевнув, сердито произнесла:

– Мы плачем встречаем почти каждое утро, уж извини, терпеливостью Тоша не обладает. А ты зачем пришёл?

Валера проигнорировал вопрос.

– Сын весь в меня, - радостно заявил. – Мать говорила, младенцем я тоже орал на всю Ивановскую, ей спать не давал. А Антон как спит?

– Прекрасно! Он соня! Так, что ты собрался делать? – не унималась я, загородив ему путь в спальню, где не переставал вопить обиженный невниманием Тошка.

– Мы погуляем с часок с Антоном на улице, там прекрасная погода. А ты можешь готовиться к экзамену.

Не ожидая такой беспардонной наглости, я не нашла в ответ лучшего, чем рассмеяться Валере в лицо.

– Кто тебя просит! На прогулку по воскресеньям Тошку вывозит Глеб. Он придёт после обеда.

В потемневших глазах Валеры отразилось недовольство.

– Почему какой-то долбаный бродяга художник должен гулять с моим сыном? – взбунтовался он.
– Разве можно чужаку доверять ребёнка? А вдруг он извращенец или решит украсть Тошку?

– Надо же, какое благородное негодование! Материализовался тут вдруг ни с того ни с сего без спросу и уже права качает!
– возмутилась я. – Ты же его знать не хотел, сомневался – твой или не твой!

– Мой! Никогда я не сомневался. Давай не будем спорить, слышишь, сын плачет, -сказал миролюбиво Валера и ринулся рысцой в ванную комнату, по-видимому, вспомнил моё предупреждение насчёт грязных рук.

Мне ничего не оставалось, как направиться к плачущему в кроватке голодному сыну и сунуть ему в ротик вожделенную грудь, предварительно обтерев её влажным полотенцем. Тошка сразу смолк, заработав губками, а после того, как насытился и икнул в своё удовольствие, выпуская воздух, уставился своими зеленовато-болотными глазками на отца.

До тех пор Валера молча сидел у стола в ожидании. А когда Тошка наелся, не спрашивая, взял у меня из рук ребёнка и бережно прижал к себе, придерживая за спинку. Стройная крепкая его фигура напряглась, спина выпрямилась, широкие плечи, обтянутые белой трикотажной футболкой, расправились, словно подготовился к чему-то торжественному.

Что-то в облике моего невсамделишного мужа изменилось. Он как бы наполнился добротой. Куда-то девалось его привычное непроницаемое выражение лица. И налёт высокомерия улетучился. Взгляд потеплел. На щеках заиграли приятные ямочки. Стал почти таким же обаятельным, каким был летом в Сочи. У меня замерло сердце.