Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

После сердца у мужчины самая ценная вещь – селезенка! На этом я сматываю удочки. Чао, мужики! И до завтра!

Глава девятая,

В которой происходят небанальные вещи

В машине Матиас рассказывает о своей жизни в Лионе. Это предисловие к моему визиту в его дом. Он дает мне пояснения о достопримечательностях города и его людях. Живет он вместе со своим тестем – врачом па улице Вобекур в районе Бслькур, самом шикарном районе Города шелка. 17

17

Выражение,

во избежание повторения. Лион – город шелка. Марсель – крупный город в Малой Азии, Париж – город-свет, Лилль – крупный город севера и т.д. – Примеч. авт.

Доктор Клистир – специалист по вибро-пористым заболеваниям. На консультацию к нему едут даже из самых отдаленных районов. Это тот самый, который написал знаменитый трактат о кастрации мецедоновой железы путем закручивания семенных канатиков без разреза мошонки при образовании псритонических складок, чтобы вы знали!

Слушая треп Рыжего, я просекаю, хотя он прямо и не говорит, что в доме Матиаса по вечерам совсем не весело. Его теща является вице-почетной председательшей лиги по делам культов, вице-субказначеем благотворительного фонда помощи декальцинированным детям, генеральной секретаршей общества протеже на особом положении, дуайеном комитета бывших кастрированных консьержей и основательницей общества содействия платоническому введению. Светские люди, короче!

Квартира занимает весь этаж целиком и имеет два входа, один налево, другой прямо Врач живет на благородной половине, Матиас и его женушка на другой, более скромной половине.

На лестнице мы столкнулись с какими-то мрачными личностями, одетыми во все черное, с тусклыми лицами и потухшими глазами. Они подходят к квартире доктора и осторожно звонят в двойную центральную дверь, в то время как мой спутник, в свою очередь, тихонько стучит в дверь налево.

– У твоего тестя прием? – удивленно спрашиваю я.

– Небольшое заседание, – стеснительно отвечает он.

Желтая, худая, пустотелая и седовласая особа открывает дверь ночным визитерам.

– Твоя теща? – на ухо спрашиваю я.

– Нет, гувернантка.

Наша дверь слегка приоткрывается, и я вижу перед собой другую особу, правда, не такую страхолюдину, как первая.Лет двадцати шести, темно-русые волосы, разделенные пробором, сжатое в кулачок личико, на котором выделяется нос, усеянный веснушками. Такой предстает передо мной мадам Матиас.

Она носит своего ребенка под платьем-мешком с большим мужеством и достоинством. С первого взгляда чувствуется, что она воспитывалась среди милосердных монахинь (хотя ведут они себя не всегда по-монашенски, как говорится), что она имеет степень лиценциата юридических наук, что она любит вышивать скатерти, что она ходит на первую воскресную мессу, что она наряжает новогоднюю елку в приходской церкви, что она умеет заваривать чай, что она умеет его пить (забеливая его каплей молока), что она не читает Селина, что она ходит в театр Целестинцев только тогда, когда там ставят драмы Клоделя, и что она шьет себе одежду у портнихи своей маман, мать которой шила еще для ее бабушки.

Представления. Она удостаивает меня бледной и робкой улыбкой и протягивает мне несколько сухую руку, которую я увлажняю быстрым поцелуем.

– Очень любезно

с вашей стороны, господин комиссар, что вы приехали к нам, – шепчет она, – я полагаю, что Ксавье поднял тревогу по пустяку.

Я гляжу на своего экс-подчиненного.

– Разве тебя зовут Ксавье? – удивленно спрашиваю я.

– Это мое второе имя, – лепечет Огненный. – Моя жена считает, что это лучше, чем Раймон.

Эта маленькая деталь подтверждает мое впечатление, согласно которому дружище Матиас выбрал несвободу в тот день, когда он привел в мэрию мисс Клистир.

Меня приглашают в небольшой салон, обставленный мебелью в стиле эпохи обезглавленного Людовика XVI. Подушки кресел вытерты сильнее, чем сиденья в испанских автобусах, ворс на коврах стерся и видна основа, а амальгама зеркала трюмо выглядит ничуть не лучше, чем амальгама гувернантки, которую я только что видел.

– Как вы находите мою квартиру? – обеспокоенно справляется Ржавый.

– Высший класс, – лгу я ему, а про себя думаю, что на самом деле не от чего поднимать хвост пистолетом из-за этих старинных залежавшихся деревяшек.

Каминные часы с картинкой, изображающей богиню, возлежащую в позе знаменитой лионской красавицы Аделаиды Рекамье, отбивают десять ударов. Матиас и его несушка переглядываются. Хотя дочка врача и заливала мне, что ее благоверный поднимает панику из-за пустяков, но по всему видно, что у нее самой душа ушла в пятки от страха.

– Он сейчас позвонит, – лепечет она.

– Какой голос был у этого человека? – спрашиваю я.

– Властный голос, ледяной, очень неприятный.

– Ваш муж говорил, что у него иностранный акцент.

– Да, если только он не сюсюкал.

– Что именно в точности он вам сказал?

Она опускается в кресло со своим грузом и шепчет;

– Он попросил меня позвать г-на Матиаса. Я ему ответила, что он в школе полиции.

Тогаа мужчина заявил мне, что ему надо срочно связаться с Ксавье, и, ничего больше не сказав, положил трубку.

Часы с богиней не скупятся и отбивают последний из десяти ударов хрустального звона.

– Потом, – продолжает дама Матиас, – человек снова позвонил.

– Когда потом?

– Примерно через полчаса. Он сказал, что решил в школу не звонить, и спросил меня, в какое время он сможет поговорить с Ксавье здесь.

Именно это, вы понимаете, меня взволновало.

Я стала задавать вопросы. Но человек меня сухо оборвал: «Речь идет о важном деле, о котором я буду говорить только с ним. Скажите, когда я смог бы с ним поговорить».

Она хмурит брови.

– Это было сказано тоном, не терпящим возражений. Я ответила, что в десять часов Ксавье наверняка вернется. Тогда человек заявил: «Идет, в десять!» и, как в первый раз, положил трубку.

Я в недоумении трясу своим котелком.

– Матиас должен был вернуться в десять часов? – удивленно спрашиваю я.

Конопатый расссивает мое недоумение.

– Госпожа Матиас и я должны были пойти в кино.

Она прерывает его, заботясь о сохранении своей репутации.

– В зале приходской церкви идет «Чудеса в раю», – уточняет она.

– И вы отказались от такого тонкого фильма? – с сочувствием спрашиваю я.

– Нам вовсе было не до этого, – жалобно отвечает молодая особа.

Проходит несколько минут. Часы показывают десять часов пять минут, а на моих уже десять десять.

Поделиться с друзьями: