Старец Горы

– О правнучке Константина Монамаха, – пояснил услужливый Андроник, – той самой, что была замужем за Львом Диогеном. По слухам, в Константинополе очень озабочены планами благородного Готфрида.

– Интересно знать, – усмехнулся Лузарш, – откуда портной и толмач так хорошо осведомлен о константинопольских делах?

– Андроник был близким другом почтенного Самвела, оказавшего мне лично немало услуг, – пояснил Боэмунд.

– Я видел тебя в Иерусалиме, – вспомнил вдруг Глеб.

– Это правда, – подтвердил охотно Андроник. – Я шил котту и пелисон для благородной Марьицы по просьбе Ролана де Бове.

– Ты искусный портной, – кивнул барон.

– Я всегда к твоим услугам, благородный Глеб, – склонился в низком поклоне Андроник.

– Так мы договорились, барон? – спросил нетерпеливый Боэмунд.

– Мне потребуется неделя, чтобы собрать своих людей и перебросить их в замок Ульбаш.

– Хорошо, – кивнул головой нурман. – А через двадцать дней я возьму Милитену. Как зовут наглого эмира, решившего оспаривать у меня власть над Анатолией?

– Гази Гюлюштекин, – с готовностью откликнулся Андроник.

– Тем хуже для него, – надменно бросил нурман и решительно поднялся с места. – Желаю тебе удачи, благородный Глеб.

Гонец догнал Боэмунда у стен Мараша, одного из самых больших и богатых городов Киликии. У графа Антиохийского появился соблазн взять город, благо правитель Мараша не выказал доблести и готов был заплатить любую сумму, только бы избавить обывателей от ужасов войны. Будь у Боэмунда в запасе хотя бы месяц, он прибрал бы к рукам Мараш, не готовый к долгой осаде. К сожалению, времени у нурмана не было. Барон де Руси уже покинул берега Оронта и вторгся в Южную Сирию, разоряя городки подвластные Ридвану. Если верить гонцу, то благородный Глеб наголову разбил двухтысячный отряд сельджуков, высланный ему навстречу, и теперь уверенно продвигался к Халебу.

– Чего доброго барон возьмет логово Ридвана раньше, чем мы подойдем к стенам Милитены, – пошутил Боэмунд. – Очень даровитый человек.

– Однако не лишенный недостатков, – напомнил нурману Андроник.

– Ты нашел Леона де Менга? – строго глянул на словоохотливого портного граф.

– Это нетрудно было сделать, благородный Боэмунд, – немедленно откликнулся портной. – Виконта видели в свите графа Тулузского, собирающегося возглавить новый крестовый поход.

– Какой еще поход? – удивился нурман.

– Европа потрясена вашими успехами, граф, тысячи и тысячи доблестных рыцарей, возмечтав о славе и добыче, волной хлынули в Константинополь. Император Алексей сделает все от него зависящее, чтобы как можно скорее переправить их через Босфор, дабы нетерпеливые воины Христовы не привели в запустение его земли.

Весть была неприятной, с какой стороны не посмотри. На протяжении всех этих лет в Сирию и Палестину прибыло немало паломников, но это были в основном одиночки, неспособные повлиять на расклад сил, сложившийся на Востоке. В данном же случае речь шла о новом походе, во главе которого стояли амбициозные люди, жаждущие не только добычи, но и новых земель. И уж конечно благородный Раймунд не упустит случая, чтобы направить усилия новых воинов Христа в нужную для себя сторону. Сен-Жилль грезит о большом королевстве, включающем в себя Ливан и Северную Сирию, и ради достижения этой цели он пойдет на сделку не только с дьяволом, но и с византийским басилевсом. Благородному Боэмунду следует поторопиться с захватом Милитены, в противном случае его просто выметут не только с Анатолийского плато, но и из долины Оронта.

Боэмунд взял с собой в поход четыреста пятьдесят рыцарей, три тысячи конных сержантов и две тысячи пеших туркополов, набранных из местных жителей и выполнявших в его войске вспомогательные функции. Христиане Милитены обещали прислать ему в помощь тысячу конных и три тысячи пеших воинов. Имея под рукой такую силу Боэмунд, по словам Андроника, вполне мог рассчитывать на скорую и оглушительную победу. Ибо под началом у эмира Гази Гюлюштекина имелось не более шести тысяч воинов, из которых только пятую часть составляли тяжелые кавалеристы, облаченные в кольчуги и панцири, а остальные либо вообще обходились без защитного снаряжения, либо носили кожаные нагрудники, лишь местами покрытые стальными пластинами. Как правило, легкие кавалеристы не выдерживали удара рыцарской конницы и рассыпались при первом же натиске. Если верить Андронику, то до появления крестоносцев сельджукские и арабские эмиры обходились тысячью редко двумя тысячами вооруженных гвардейцев, служивших за плату. Это были хорошо обученные бойцы, для которых служба эмирам и бекам являлась источником существования. Любой богатый и знатный сельджук мог набрать дружину и навязать приглянувшемуся городу свои условия. Бывали, конечно, случаи, когда горожане, недовольные правлением эмира, прогоняли его прочь, но тут же на его месте появлялся другой, еще более жестокий и жадный. Заставить эмиров объединиться могла только воля султана или внешняя угроза. До прихода крестоносцев такой угрозой для сирийских сельджуков был фатимидский Египет. Мамелюки каирского халифа частенько брали верх над объединенным войском сельджукских эмиров, пока те не догадались привлекать на свою сторону кочевые племена. Правда, если битва принимала тяжелый и кровопролитный характер, туркмены обычно разворачивали коней и уходили в родные кочевья. Ибо на войне их интересовала только добыча, а подчинялись они только своим вождям и старейшинам. Именно туркмены наряду с сирийцами и составляли легкую конницу, быструю, мобильную, но, к сожалению для эмиров, не слишком стойкую в битве.

Боэмунд с большим интересом слушал осведомленного Андроника, благо свободного времени у них было более чем достаточно. Пока никто не потревожил нурманов, стремительно продвигавшихся от Мараша к Милитене. Андроник, утверждавший, что знает Анатолийское плато как свои пять пальцев, ни разу не дал повода Боэмунду усомниться в своих способностях проводника. Нурманы за время этого беспримерного похода не испытывали ни голода, ни жажды. Боэмунд уже жалел, что взял с собой обоз и пехоту, которые сильно тормозили движение его армии. Андроник посоветовал ему посадить пехоту на телеги, а продовольствие или раздать конникам, или выбросить благо до Милитены осталось не более двух переходов. Граф Антиохийский последовал разумному совету, что позволило нурманам значительно увеличить скорость передвижения. Неприятность случилось, когда до города было рукой подать. Благородный Ричард Ле Гуин, обладавший острым зрением, уверял, что видит стены Милитены, проступающие сквозь утреннюю дымку, но как раз в этот момент на нурманов, только что выбравшихся из ущелья, обрушилась стена дождя. Ливень был такой силы, что в двух шагах ничего не было видно. Крестоносцы пришпорили коней и бесформенной лавиной ринулись к ближайшему лесу, мечтая укрыться под его сенью от потоков льющейся с неба воды. Напрасно Боэмунд криком пытался удержать своих людей от опрометчивого шага, за раскатами грома его никто не услышал. Сельджуки, практически невидимые сквозь серую пелену дождя, атаковали нурманов, рассыпавшихся по равнине, со всех сторон. Стрелы падали на крестоносцев вперемешку с градом, и те далеко не сразу сообразили, что их атакуют. Боэмунд приказал герольдам трубить сбор и тем спас свою армию от окончательного разгрома. Потерявшие направление рыцари и сержанты, прикрываясь щитами от летящей смерти, сумели все-таки построиться в каре. Ливень прекратился так же внезапно, как и начался, а вместе с дождем исчезли и сарацины на быстрых как ветер конях. Нурманы в этой внезапной и нелепой битве среди потоков воды потеряли обоз и практически всех пехотинцев. Пятьдесят рыцарей и триста сержантов навсегда утонули в анатолийской грязи.

– Нам надо торопиться, – сказал Андроник впавшему в ярость Боэмунду. – Мы должны подойти к Милитене раньше, чем эмир Гази успеет перестроить свои ряды.

Боэмунд оставил две сотни сержантов во главе с шевалье Ле Гуином, дабы те позаботились о раненных и павших, а сам, во главе уцелевших нурманов, двинулся к городу, чьи крепкие стены теперь уже совершенно отчетливо виднелись у горизонта. Нурманам все-таки удалось опередить сельджуков. Эмир Сиваса Гази Гюлюштекин замешкался на подступах к Милитене, что позволило Боэмунду развернуть своих рыцарей и сержантов прямо перед городскими воротами, спиной ко рву. Позиция была удобной, и позволяла нурманам в случае неудачи укрыться за городской стеной, благо ворота Милитены уже распахнулись, а со стен города доносились до крестоносцев приветственные крики.

– Успели! – облегченно вздохнул Андроник. – Теперь город твой, благородный Боэмунд, а вмести с ним ты получишь контроль над Анатолийским плато.

– Я еще не одержал победу, – процедил сквозь зубы озабоченный нурман. – Сдается мне, что у эмира Гази сил больше, чем мы полагали.

– Так ведь и к тебе идет подмога, граф, – кивнул Андроник на городские ворота, из которых выезжали облаченные в кольчуги всадники. – Надо отдать должное милитенцам, они держат слово.

Нурманы переходили в атаку неспеша, медленно разгоняя своих тяжелых коней. Навстречу им с визгом ринулись туркмены эмира Гази, прежде, видимо, никогда не встречавшиеся в битве с крестоносцами. Сам Боэмунд в атаке не участвовал, он собирался дождаться милитенцев, чтобы с их помощью решить исход этого важного во всех отношениях сражения. Нурманы, как и предполагал граф Антиохийский, легко смяли туркменов, но их продвижение сразу же замедлилось, как только они уперлись в гвардейцев эмира Гази.

– Пора! – сказал Боэмунд, оборачиваясь к Андронику.

– Действительно пора, – согласился тот и огрел хлыстом резвого коня.

Град стрел обрушился на Боэмунда и его немногочисленную свиту. Рыцари падали один за другим, а потрясенный граф никак не мог взять в толк, откуда свалилась на него эта напасть. И только соприкоснувшись с землей, Боэмунд вдруг отчетливо осознал, что его предали. В нурманов стреляли милитенцы, которых граф в безумном ослеплении принял за своих союзников. Боэмунд попытался подняться с земли, но не сумел высвободить ногу из-под туши убитого коня. Взбесившегося графа скрутили раньше, чем он успел обнажить меч. Потом Боэмунда приподняли и посадили на коня, дабы он мог видеть, как гибнет нурманская слава, под свист сельджукских мечей. Крестоносцы были окружены турками со всех сторон, шансов на спасение у них практически не осталось. Однако опьяненные грядущей победой турки прозевали неожиданный удар двухсот сержантов Ричарда Ле Гуина, которые прорвали железное кольцо, душившее их товарищей, что позволило последним уйти от неминуемой смерти. Боэмунд усмехнулся и повернул голову в сторону почтенного Андроника, явно огорченного приключившейся с сельджуками неудачей:

– Ну что, портной, партия продолжается?

– Возможно, – невозмутимо отозвался тот. – Вот только играть ее нурманам предстоит без своего короля.

Глава 4 Да здравствует король!

О пленении Боэмунда Глеб узнал от Ридвана Халебского, выехавшего за стены родного города, дабы обсудить с предводителем крестоносцев положение дел. Эмир был облачен в расшитый золотом кафтан из византийского шелка поверх кольчуги и желтого цвета шаровары, заправленные в красные сапоги. Панцирем он в этот раз пренебрег, что можно было при желании считать жестом доверия к крестоносцам. Ридван уже давно перешагнул тридцатилетний рубеж, но не потерял природной силы и легкости в движениях. Его черные усы и бородка были тронуты сединой, но карие чуть прищуренные глаза по-прежнему светились молодым задором. Ридван свободно говорил по-гречески, так что никаких проблем в общении у Глеба с ним не возникло. Сельджуки, сопровождавшие эмира, остались сидеть в седлах, но сам эмир легко спрыгнул на землю как раз напротив барона де Руси. Глеб был без кольчуги, в одной лазоревой котте, достигавшей колен. У пояса барона висел меч в позолоченных ножнах, к которому Ридван проявил лестный интерес.