Старьёвщик

Грузовик уже отгорел. И превратился в дымящуюся кучу искореженного металла. Будто солнце расплавило его своим яростным напором.

– «Миллениум» убийца хлопушка! – повторил Ленни, склоняясь над телом.

Покойник выглядел знакомо. Но ведь все мертвецы выглядят в каком-то смысле одинаково.

Я пошел к грузовику поискать Боба. Все стало неузнаваемым, кроме нескольких проволочных костей руля. Остальное превратилось в пепел, а искореженный металл оказался слишком горячим, чтобы до него дотрагиваться. Я не смог подойти ближе чем на десять футов.

Повернулся и увидел, как Ленни тащит тело к открытой двери. Я пошел следом. Внутри, в темноте, наконец понял, почему мертвец выглядел знакомо. Данте. Часть его лица снесло начисто (работа «карильона»), но непереносимая безошибочная ухмылка осталась. Я услышал знакомый скребущий звук. Панама встряхивал баллончик с монахом в капюшоне.

– Что ты делаешь!? – воскликнул я. – Где ты его взял?

Но я и так знал: Генри держала «Последнюю волю» в бюстгальтере.

– Я знал парня, – пояснил Панама. – Мы были партнерами, друзьями до раскола. Помоги мне.

Только этого мне не хватало, но я повиновался. Открыл рот Данте и держал его, пока Панама брызгал. Ленни наблюдал, сидя на теплом «карильоне», из которого только что стрелял.

– О нет! – Единственный оставшийся глаз Данте распахнулся. Руки сцепились вместе, и он сел. – Я умер, я знаю. Можете не говорить. Я не вынесу.

– Ты умер, – сообщил я.

– Мне казалось, именно смерти, вы, парни, и добивались, – заметил Панама.

– Проблема не в том, что я умер, – возразил Данте, – а в том, что осознаю свою смерть.

– Ты сгоришь в аду, – заявил я. Кажется, он обрадовался.

– Черт возьми… Панама, ты? Ты готов сгореть, мальчик?

– Ты же знаешь, что это я, Данте, – покачал головой Панама. – Как ты нас нашел?

– Спроси у старьевщика, – предложил Данте. – Посмотри у него в кармане. Рядом с членом.

Ленни и Панама уставились на меня. Я полез в карман и достал жучка. Пальцы ощутили теплую пульсацию.

– За вами следили? – воскликнул Панама. Он выбил жучка из моих рук и наступил на него. Хруст эхом разнесся по вестибюлю. – Вы привели их сюда за собой?

– Жучок сидел на грузовике! – сказал я.

Встал на колени и попытался собрать кусочки, но Панама отбросил их.

Я зло глянул на него. Убил бы, если б смог.

– Жучок влюбился в него, – пояснил Данте. – Моя идея – вставить эростат. Его самообучающийся алгоритм отключил геопараметры много месяцев назад, и наш незаконный жучок с тех пор пересекал границы, пока не добрался сюда.

– Месяцев? – глупо переспросил я. – Я уехал из Нью-Йорка только неделю назад.

– Ты так думаешь? – усмехнулся Данте. – Скажи ему, Панама.

– Уже сказал, – отозвался Панама. – В казино не существует ни ночи, ни дня. В Вегасе время течет по-иному.

Я посмотрел вверх, в темное, пустое пространство. Я понимал, что они говорят правду, хоть и не хотел верить им. Неужели я действительно пропустил октябрьский учет? Неужели все напрасно?

– Сколько я уже здесь?

– Восемь недель, – ответил Данте, – и четыре дня. Именно тогда мы заметили, что жучок остановился, и поняли, что поймали на крючок большую рыбу. Теперь игра закончена. Ваша очередь гореть!

– Уверен? – спросил Панама. – А где остальные?

– Идут за мной, Панама. Нет огня без библиотеки, понимаешь? Они маршируют с факелами. Они поют «Песню огненных александрийцев». Теперь вы в любую минуту можете услышать музыку.

– Ты не услышишь, потому что ты мертв, – прошипел я со всей возможной жестокостью.

– Черт возьми, – простонал он снова, его голос превратился в тонкий шепот: – Сделай мне одолжение, Панама, ради старых времен. Я всегда восхищался крематориями Вегаса…

– Никаких одолжений! – возмутился я.

– Это несложно, – не согласился Панама, – Если мы оставим его снаружи на стоянке, санитары подберут и кремируют его. Заплатит город.

– Зачем нам делать ему одолжение? – удивился я. – Он хочет разрушить все, что ты построил. Он собирается сжечь «Миллениум»!

– Он просто делает свое дело, – возразил Панама. – Он александриец, такой же, как и я. Мы когда-то работали вместе.

– Как ты! – прохрипел Данте. – Нет огня без…

Оставшийся глаз остался открытым, челюсть отвалилась. Он повалился на бок, все еще согнутый, как кешью.

Панама потянулся за спреем.

– Нет-нет, – покачал я головой. Схватил баллончик и кинул в глубину вестибюля. – Он вызывает привыкание, поверь мне.

Панама закрыл один оставшийся глаз мертвеца, почти нежно. Выпрямил тело, оно уже застывало. Тихо заскрипели кости и сухожилия.

– Данте всегда бредил пламенем. Как и все огненные александрийцы. Огонь и смерть.

Я помог Ленни вытащить тело обратно на стоянку, для санитаров. Как только мы вышли за дверь, я понял,

что они имели в виду под особым временем в казино. Мне казалось, что прошло несколько минут, однако уже стемнело и останки грузовика охладились. Я разгреб их и нашел урну. Она не пострадала, даже штрих-код остался. Я заполнил урну пеплом, который мог принадлежать и Бобу, закрыл маленькую крышку.

– «Миллениум» ящик иди, – подсказал Ленни. Он показывал на почтовый ящик на окраине стоянки. Я опустил урну в отверстие.

Пока, Боб.

Ленни хотел, чтобы я взял его на руки, что я и сделал. Он стал сильнее и явно выучил пару новых слов, но не вырос ни на миллиметр со своего рождения. Вблизи я заметил, что Ленни больше похож на отца, чем на мать. Лысый и с маленьким хвостом, как у пони. И смокинг в придачу.

– Ленни готов, – заявил он.

Я тоже так думал. Но едва мы пошли к двери через стоянку, как позади раздался телефонный звонок.

Я поставил Ленни на землю, он побежал (почти) назад и принес телефон из кармана Данте. Попытался вручить его мне, но я покачал головой: мне он не нужен.

Когда мы подошли к двери, Ленни вручил телефон, все еще трезвонивший, Панаме.

Панама раскрыл его и приложил к уху.

– Это старик, – пояснил он, передавая мне трубку. На сей раз я не сопротивлялся. Только спросил:

– Какой старик?

Прежде чем Панама успел ответить, из телефона послышался странный низкий, хриплый голос: