Старик в углу
Шрифт:
ГЛАВА XV.
БЕЗВЫХОДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ
– Спустя немногим более двух недель Эдит Кроуфорд должным образом предстала перед Высшим уголовным судом. На предварительном следствии она объявила себя невиновной, и её защиту поручили сэру Джеймсу Фенвику, одному из самых выдающихся адвокатов в коллегии по уголовным делам.
– Как ни странно, – продолжил Старик в углу, немного помолчав, – общественное мнение с самого начала категорически настроилось против обвиняемой. Публика вела себя по-детски, совершенно безответственно и нелогично. Она
Возможно, общее сочувствие, которое испытывали в обществе к Дэвиду Грэму, было во многом связано с недоброжелательным отношением к обвиняемой. Дэвид Грэм из-за жестокого и подлого убийства потерял своего лучшего – если не единственного – друга. И одновременно – большое состояние, которое леди Дональдсон намеревалась передать ему.
Дарственная так и не была подписана, и огромное богатство старушки вместо того, чтобы обогатить любимого племянника, распределили – поскольку леди Дональдсон не оставила завещания – среди её законных наследников. И в качестве кульминации этого длинного печального повествования Дэвиду Грэму пришлось наблюдать, как девушку, которую он любил, обвинили в ужасном преступлении, которое лишило самого Дэвида и друга, и состояния.
Поэтому эдинбургское общество с явным трепетом праведного удовлетворения увидело эту «корыстную девушку» в столь ужасном положении.
Я был безмерно заинтересован в этом деле и поехал в Эдинбург, чтобы хорошо разглядеть главных действующих лиц захватывающей драмы, которой предстояло там развернуться.
Мне удалось – как и почти всегда – занять место в одном из первых рядов. Не успел я удобно устроиться, как узница в тёмной траурной одежде появилась в зале суда и, сопровождаемая двумя полицейскими, заняла своё место на скамье подсудимых. Сэр Джеймс Фенвик очень тепло пожал ей руку, и я слышал, как он утешал её.
Суд длился шесть дней, в течение которых допросили более сорока человек со стороны обвинения и столько же – со стороны защиты. Но наиболее интересными свидетелями, безусловно, оказались два врача, горничная Тремлетт, Кэмпбелл, ювелир с Хай-стрит, и Дэвид Грэм.
Конечно, предстояло изучить множество медицинских доказательств. Бедную леди Дональдсон нашли с шёлковым шарфом, туго обвязанным вокруг шеи, и на её лице даже неопытным глазом явственно читались все признаки удушения.
Затем вызвали Тремлетт, личную горничную леди Дональдсон. Детально опрошенная адвокатом Короны, она дала отчёт о бале на Шарлотт-сквер 23-го числа и о том, какие драгоценности были на мисс Кроуфорд.
«Я помогла мисс Кроуфорд украсить волосы тиарой, – рассказывала она, – и миледи сама надела два ожерелья на шею мисс Кроуфорд. А также красивые броши, браслеты и серьги. В четыре часа утра, когда бал закончился, мисс Кроуфорд вернула драгоценности обратно в комнату хозяйки. Миледи уже укладывалась спать, и я потушила электрический свет, собираясь уходить. Горела только одна свеча, стоявшая рядом с кроватью.
Мисс Кроуфорд сняла все драгоценности и попросила у леди Дональдсон ключ от сейфа, чтобы спрятать их. Миледи дала ей ключ и сказала мне: «Можете ложиться, Тремлетт, вы должно быть, смертельно устали». Я обрадовалась, потому что на ногах от усталости не держалась. Я пожелала спокойной ночи миледи, а также мисс Кроуфорд, которая раскладывала драгоценности. Уже выходя из комнаты, я услышала, как леди Дональдсон спросила: «Всё в порядке, моя дорогая?» Мисс Кроуфорд ответила: «Я всё аккуратно разложила по местам».
Отвечая сэру Джеймсу Фенвику, Тремлетт сообщила, что леди Дональдсон всегда носила ключ от сейфа с драгоценностями на ленте на шее, как и в последний
день своей жизни.«Вечером 24-го, – продолжила она, – леди Дональдсон по-прежнему выглядела усталой и поднялась в свою комнату сразу после ужина, когда семья ещё сидела в столовой. Она приказала мне уложить ей волосы, затем надела халат и уселась в кресло с книгой. Она сказала мне, что испытывает необъяснимые расстройство и волнение.
Однако она не хотела, чтобы я осталась сидеть с ней, поэтому я подумала, что лучшее, что можно сделать – передать мистеру Дэвиду Грэму, что её светлость в нерадостном расположении духа. Её светлость очень любила мистера Дэвида; её всегда радовало, когда он находился рядом с ней. Затем я ушла в свою комнату, и в половине девятого меня вызвал мистер Дэвид. Он сказал: «Ваша хозяйка никак не может успокоиться. На вашем месте я бы примерно через час просто пошёл и послушал у её двери, а если она не легла спать, я бы остался с ней, пока она не заснёт». Около десяти часов я последовала совету мистера Дэвида и прислушалась, что творится за дверями её светлости, однако в комнате было тихо, и, решив, что её светлость уже заснула, я вернулась в постель.
На следующее утро в восемь часов, когда я принесла госпоже чай, то увидела её лежавшей на полу, бедное милое лицо было багровым и искажённым. Я закричала, прибежали другие слуги. Мистер Грэм запер дверь и послал за доктором и полицией».
Бедная женщина, казалось, держалась из последних сил. Как ни расспрашивал её сэр Джеймс Фенвик, ей больше нечего было сказать. В последний раз она видела свою хозяйку живой в восемь часов вечера 24-го числа.
«А когда вы слушали у её дверей в десять часов, – спросил сэр Джеймс, – то пытались её открыть?»
«Да, но она была заперта», – ответила Тремлетт.
«Леди Дональдсон обычно запирала спальню на ночь?»
«Почти всегда».
«А утром, когда вы принесли чай?»
«Дверь была открыта. Я вошла, не задерживаясь».
«Вы совершенно уверены?» – не отступал сэр Джеймс.
«Клянусь», – торжественно заявила женщина.
После этого несколько домочадцев мистера Грэма сообщили нам, что мисс Кроуфорд 24-го числа присутствовала на полуденном чаепитии на Шарлотт-сквер и поставила всех в известность о том, что уезжает в Лондон вечерним почтовым поездом, намереваясь пройтись по магазинам. И старший мистер Грэм, и Дэвид пытались убедить её остаться на ужин, а затем уехать в 21.10 со станции «Каледония». Однако мисс Кроуфорд отказалась, напомнив, что всегда предпочитала уезжать со станции «Уэверли»[56], которая располагается ближе к её жилью, и, кроме того, ей ещё предстоит написать много писем.
Вопреки этим сведениям, поздним вечером два свидетеля видели обвиняемую на Шарлотт-сквер. Она несла явно тяжёлую сумку и шла к станции «Каледония».
Но самый волнующий момент в нашумевшем судебном процессе наступил на второй день, когда Дэвид Грэм, выглядевший невероятно больным, неухоженным и измождённым, вошёл в ложу для дачи показаний. При виде него публика разразилась сочувственными вздохами, относившимися ко второй – возможно, сильнее других пострадавшей – жертве трагедии на Шарлотт-сквер.
Дэвид Грэм, отвечая на вопросы адвоката Короны, рассказал о своей последней беседе с леди Дональдсон.
«Тремлетт сказала мне, что та выглядела встревоженной и расстроенной, и я поднялся к ней поболтать; вскоре она приободрилась и...»
Здесь несчастный молодой человек заметно заколебался, но через некоторое время продолжил с очевидным усилием:
«Она говорила о моём браке и о будущем подарке. Она сказала, что бриллианты будут принадлежать моей жене, а затем – дочери, если такая родится. А также жаловалась, что мистер Мак-Финли чрезмерно щепетильно подготовил дарственный акт, и поэтому, как ни прискорбно, но 100 000 фунтов не могли просто перейти из её рук в мои без всякой лишней суеты.