Старик
Шрифт:
Пётр Игнатьевич обещал заехать очень рано, едва ли не в три часа ночи, и пройдясь ещё немного, и купив продукты в супермаркете, старик пошёл домой.
Заснул он поздно, так как долго готовился к внезапному походу, а в три часа его разбудил звонок телефона. Неугомонный Пётр Игнатьевич подъезжал к его дому. Старик нехотя собрался, но, уже спустя двадцать минут после чашки кофе, чувствовал себя гораздо бодрее.
Когда Пётр Игнатьевич зашёл к нему в дом - круглолицый, синеглазый, весёлый, весь в зелёном камуфляжном костюме, то, как ни странно, старик почувствовал какую-то смутную тревогу.
–
***
После лунной ночи, во время которой они мчались на «Ниве» по сонным улицам, к утру землю охватил первый лёгкий мороз. Деревья, кусты и травы казались седыми, небо обронило звёздчатый порошок снежинок. Подмёрзший лес встретил их вкрадчиво и тихо, рябина сморщилась в красивом белом уборе.
На лесной болотистой речушке их встретил непроницаемый туман, сквозь который просвечивали едва видимые тусклые звёзды.
Над белым покрывалом тумана повисло утро. А когда из-за туч брызнуло солнце, то деревья и травы заплакали обильной росой, словно алмазными украшениями оделись.
Потом всё пошло как обычно, по накатанной колее. Они ходили по болотцу и палили в уток.
На привале у небольшой заболоченной реки старик принялся за разведение костра. Собирал сушняк, небольшим топориком рубил ветки.
Пётр Игнатьевич взялся за приготовление пищи.
Ощипанную утку он ловко выпотрошил и промыл, а когда костёр запылал, приготовил её прямо в котелке с лимоном и в яблоках.
День был чудесным - красота земной осени очаровывала, багряный огонь согревал своим пламенем, пища таяла во рту. Незабываемо пахло йодистым ароматом желтеющей листвы, речной водой, сиреневым дымком костра.
Говорили о том, о сём.
– Да, чудесный день, - многозначительно сказал Пётр Игнатьевич, - конечно, ради таких дней и стоит жить.
– То-то и оно, - согласился старик.
– Не так уж много на земле радостей. Побыть среди природы - одна из них, согласись! А этот чудесный воздух, ароматы, эти просторы, деревья и шум листвы, эта водная гладь и тепло костра - всё так радует, возносит душу...
Пётр Игнатьевич посмотрел на него как-то по-особенному, и старик почувствовал усиление тревожности, как будто что-то мощное и великое вновь находилось рядом с ним. Он ощутил всем естеством, что и сам на пороге преобразования, как тогда, той магической ночью, когда к нему вернулась ангельская сущность.
Глаза Петра Игнатьевича грозно сверкнули серебряным блеском, и сам он подёрнулся какой-то дымкой, которая завертелась вокруг, закрыв его пеленой и нестерпимым блеском. Ещё миг - и его уже рядом не было! Старик оглянулся и увидел его стоящим на поверхности воды, скользящим к берегу, слегка взмахивающим крыльями, словно лебедь.
Мир вокруг изменился, и теперь Марк Себастьян видел далеко вглубь земли и вод, мог наблюдать червей и рыб, птиц и гадов земных, горбатых карлов и водяных, но он всё же был охвачен Петром и его нестерпимым блеском.
Пётр сложил крылья, но сиятельный блеск его не прекращался, ослеплял, и Марк был вынужден закрываться рукою.
Наконец глаза привыкли к сиянию, и он смог рассмотреть новый облик Петра Игнатьевича - грозный и гордый, в пышных голубых и золотых одеяниях, мягко и волнисто
ниспадающих к ногам и закрывающих тело. Лицо его было грозным, что и подобало случаю.– Ну, вот мы и увиделись, Себастьян. Нет, это не сон, это явь, и перед тобою, я - Пётр Хранитель. Ты ждал меня?
Марк Себастьян кивнул в некотором смятении:
– Ждал и готов держать ответ за всё!
– Да, давно мы не виделись. Хотя по времени мира небесного не так уж много вытекло воды из кувшина Красной богини. Как же ты сразу не признал меня?
– Не признал, но чувствовал, - в волнении промолвил Марк Себастьян.
– Приглашаю тебя пойти по реке на тот берег. Там более подходящее место для важного разговора, а наше место возле костра даёт слишком много земного уюта.
Старик вновь пережил преображение. Вода перед ним раскинулась крепкой тёмной сине - зелёной твердью, и он уверенно ступил на неё, следуя за Петром.
Большой цветник, росший где-то в глубине чащи противоположного берега, ранее лишь ощущался Марком, чем замечался им. Он тонул в бело-молочном тумане.
Пестрота цветов, деревьев и трав, перелив различных красок, пряный аромат успокаивали, создавали радостное ощущение.
Цветущие весной низкорослые многолетники располагались впереди. Невысокие тюльпаны, пиретрумы, наперстянки занимали среднюю часть цветника. Задний план был занят высокими летними и осенними многолетниками - очитками, хризантемами, сентябринками. Между ними прорывались травы - манжетка и сизая овсяница.
В этом цветнике стояли, как будто специально приготовленные для них, два уютных плетёных кресла. Скрытый алебастровой вуалью овал солнца нежно ронял свои лучи в лилейную дымку.
Пётр в роскошной тоге сидел напротив и какое-то время молча рассматривал Марка Себастьяна, будто видел его впервые.
Марк Себастьян первым нарушил молчание:
– Оказывается рядом со мною в земной жизни обитало такое могущественное лицо верхнего мира, а я и не подозревал о его сущности.
Пётр улыбнулся:
– Себастьян, ты невнимателен. А ну - ка, вглядись... Твой друг Пётр Игнатьевич сейчас мирно почивает в своей квартирке, как и положено пенсионеру. Так что, не будем будоражить пожилого человека рассказами о его якобы метаморфозах. Я лишь на время принял его облик, так будет легче вести беседу. К тому же - среди роскошной природы, так щедро рассыпанной господом по этой грешной земной тверди.
– Значит вы цените земную красоту?
– спросил Марк Себастьян.
– Нам, обитателям облаков, космоса и сухих пустынь нравится заглядывать на землю, чтобы любоваться ею.
– А люди ещё и преобразовывают её, превращая в прекрасный сад, умножая красоту и замысел господний, - сказал, подумав, Марк Себастьян.
– Как говорил Ламетри: «Не будем считать ограниченными средства природы! С помощью человеческого искусства они могут стать безграничными»,
– Но ещё Шекспир заметил, что «в природе есть и зёрна, и труха», - ответствовал Пётр.
– Сколько раз человеки своим руками уничтожали созданное.
– Как и боги в своё время, переделывая мир, якобы во имя лучшего - заметил тихо Марк Себастьян.
– Так что, в своих действиях высшие сферы иногда равны низшим.