Старше

Мы не закончили. Наша история не закончилась, и все же на страницах черными чернилами было написано «Конец». Я знала, что это к лучшему, но лучшее не всегда так ощущалось.

Мы навсегда останемся недописанной песней.

Наконец, я с сожалением кивнула, сдаваясь. Если он собирался быть сильным, то и я буду сильной. Я докажу, что отец ошибался, и сделаю это действительно трудное дело, прижавшись спиной к стене, с дрожащими и подгибающимися коленями и разорванным в клочья сердцем.

Я смогу это сделать.

— Хорошо, — мой голос дрогнул. — Ты прав.

Он улыбнулся самой печальной улыбкой на свете.

— Я не хочу быть правым.

— Я не хочу, чтобы мы ошибались.

Когда он снова потянулся ко мне, я позволила ему. Я позволила ему обхватить мои мокрые щеки ладонями и прижаться губами, наш поцелуй был пропитан солью и болью. Наши лбы и носы соприкоснулись, и я тихо спросила:

— Ты здесь, чтобы спасти меня?

Еще один поцелуй пришелся в линию моих волос, и он задержался там, крепче прижимая меня к себе и делая рваные вдохи.

— Ты никогда не нуждалась в спасении, Галлея. Ты никогда не была потеряна.

— Я была, — закричала я. — Я была потеряна, когда ты меня нашел, и я потеряюсь снова, когда ты меня оставишь.

— Нет. — Он поцеловал мой лоб, мокрые от слез ресницы, дрожащую нижнюю губу. — Ты искала то, что у тебя уже было.

Когда его рука легла мне на грудь — на мое сердце, — я без сил прижалась к нему, уткнувшись лицом в изгиб его шеи и желая, чтобы мне никогда не пришлось покидать его надежные объятия.

Удивительно, как люди заботятся о живых существах, как мы можем так яростно лелеять что-то, зная, что оно умрет. Просто немного больше воды, говорим мы. Больше солнечного света. Молчаливое пожелание еще нескольких хороших дней. Но это не имеет смысла. У каждой живой, цветущей сущности есть свой срок годности.

Ничто не живет вечно.

Даже любовь.

И все же мы позволили ей расцвести. Мы вдохнули в нее жизнь, одновременно прошептав последнее «прощай».

Просто с чем-то приходится прощаться слишком рано.

ГЛАВА 30

За окном, сквозь вертикальные жалюзи, было видно, как на небе медленно растворялись чернила, когда начало подниматься солнце, окрашивая его в лазурно-голубой цвет. Мы с Тарой лежали, прижавшись друг к другу на нашей новой двуспальной кровати, которую купила для нас ее мать, и смотрели на галактику светящихся в темноте звезд на потолке. По мнению Тары, никто никогда не становился слишком взрослым для искусственных звезд.

Мы не спали всю ночь, разговаривали, предавались воспоминаниям, смеялись сквозь слезы.

После того как мы ввалились в дверь новой квартиры, чтобы провести в ней нашу первую ночь, мы приготовили ужин, достойный шеф-повара, из спагетти и двойного шоколадного мороженого, а затем прыгали в пижамах на кровати, выкрикивая слова каждой песни с диска «Jagged Little Pill» и приклеивая звезды к пенопластовому потолку.

Это была хорошая ночь.

Запоминающаяся, невинная, беззаботная. Затишье перед бурей.

И, возможно, именно поэтому я не спала, не могла заставить себя закрыть глаза дольше, чем на несколько ударов сердца. Я наслаждалась. Я пробовала. Я притворялась, что то, что было, будет всегда.

В то время как моя лучшая подруга говорила о будущем с искренней радостью, мои ребра трещали от острых осколков горя. Коробки были наполовину распакованы, в отличие от набитых до отказа коробок Рида, которыми была завалена его собственная квартира. Новое начало. Трагический конец. И все это в одно и то же время.

И это само по себе было трагедией.

Тара переплела наши пальцы, и сквозь приоткрытое окно вместе с ветерком донеслось пение птиц.

— Ты будешь скучать по нему? — тихо спросила она.

Темнота, исчезающая с неба, устремилась в мое сердце. Я не могла ничего сказать.

Все, что я сделала, — это сжала ее руку и кивнула.

Рид уезжал в конце месяца. Еще три недели. Часы утекали, как медленно рвущаяся нить, постепенно истощая мои силы, в то время как июнь сменился бурным июлем.

Рид наконец сообщил Таре и Уитни новость о своем отъезде. Вечер прошел в напряжении, и настроение, царившее за обеденным столом, было холоднее недоеденной еды. Тара была расстроена и разочарована этой новостью, а Уитни сказала, что для него это будет хорошей сменой обстановки. Новые начинания, новые цели.

Все, что я слышала — новая женщина в его жизни.

Конечно, она именно так и думала.

Спустя несколько дней Тара все еще пыталась осмыслить бомбу, сброшенную ее отцом.

— Я не могу поверить, что он уезжает, — продолжила Тара, и легкое настроение было испорчено темой, которая ранила сильнее, чем десятилетнее насилие надо мной. — Это кажется таким нелогичным.

— Может, в этой истории есть что-то еще.

Мне не следовало этого говорить, я не должна была вкладывать в ее голову идеи и грызущие подозрения. Это приведет лишь к появлению вопросов без ответов.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— Я не знаю.

Тара вздохнула, и наши волосы двух цветов смешались на кремовой подушке.

— Странно. Для папы семья всегда была на первом месте. Разве что… — Замолчав, она прерывисто вздохнула и наклонила голову ко мне. — Думаешь, это из-за женщины?

Я моргнула, глядя на фальшивые звезды, и загадала миллиард безмолвных желаний. Мое сердце разбилось, его осколки проскользнули сквозь меня и осели в яме желудка.

— Возможно.

Она отпустила мою руку и натянула одеяло до подбородка, обдумывая это.

— У меня было ощущение, что он с кем-то встречается. Я решила, что она местная, но, может быть, у него что-то было в Чарльстоне, и он хочет попробовать еще раз.