Старт

Конечно, честнее всего было бы немедленно сказать ему обо всем. Но — сил не хватало. И позже, распределяя игроков на два состава, он не смог оставить Дико на скамейке резерва.

Дико начал играть. Лицо его кривила презрительная усмешка. Если бы Малинов не был такой тряпкой, он не довел бы до этого. Сейчас он будет играть так, что всем станет ясно, что он думает о них!.. Но в первую же минуту Дико сообразил, что его страхует Савов, который ведет себя на площадке как-то непривычно — без порыва, без обычного нерва, вяло и небрежно. «Ах вот как, он жалеет меня! — подумал со злостью Дико. — Ну хорошо же, сейчас я дам ему урок на прощанье!»

Он попытался вспомнить все хитрости, которыми пользовался раньше, обводя вокруг пальца противников. Давно он не прибегал к этим уловкам, но не забыл их. Тогда его сверстники научились парировать его приемы, но Савов помоложе, и наверняка для него это будет неожиданностью.

Дико бросился в атаку — и сник: он все умел и — ничего не мог. Он чувствовал свою тяжелую неуклюжесть, мяч был чужим в его руках — скользкий, грубый, жесткий. Как спасения он ждал конца тренировки и первым побежал к раздевалке, чувствуя стыд и отчаяние.

Ребята еще мылись, а он успел одеться и вернулся на площадку. Сейчас он поставит перед Малиновым вопрос ребром. Он, конечно, не скажет, что читал газету, — ему обо всем рассказал один знакомый.

Малинов был не один, возле него Дико увидел Старика и помощника тренера. Старик держал перед собой записную книжку и что-то показывал в ней, остальные вежливо кивали, видимо соглашаясь с отцом. Раздосадованный Дико шагнул вперед.

— А, вот и ты! — обрадовался Старик. — А я опоздал немного, не видел, как вы играли.

Дико почувствовал, что стыдится отца, стыдится его назойливости, простодушия, с которым он вмешивается в их дела.

— Довольно отвлекать людей… Им, наверное, надоело тебя слушать…

— Наоборот! — Малинов нервно покачал головой, ему было явно не по себе.

Отец Дико, Пелин, заносил в заветную записную книжку в кожаном переплете различные системы игры. Некоторые он придумывал сам, другие выводил из множества виденных им и тщательно проанализированных состязаний. Свои первые опыты он показал Дико, но в ответ услышал насмешливое: «Здорово ты все это написал — у тебя хороший почерк!» После чего Пелин стал скрывать от сына свое творчество, но ему необходимо было делиться своими открытиями, и он стал приходить на тренировки, познакомился с Малиновым и его помощником, с некоторыми из ребят.

— Ты кончил? — пытаясь скрыть раздражение, спросил Дико.

— Да.

Серые глаза Старика смотрели на сына сурово и тяжело. На мгновение Дико увидел отца таким, каким он был до смерти матери — строгим, сдержанным, погруженным в себя. Совсем другим он был тогда — на матчи не ходил, в кино не заглядывал годами, даже в пивной не бывал.

— Я познакомил товарищей с моим исследованием случаев, когда игрок неизбежно делает нарушение… А завтра или нет — послезавтра я обещал представить полное изложение дневного режима для членов национальной сборной. Подъем в 6.30 утра. А не как некоторые — в десять…

Старик с укором посмотрел на сына.

— Что ж ты выдаешь меня? — засмеялся тот.

— Дико… — тихо произнес Малинов, он больше не мог терпеть. — Можно тебя на минуту?..

Отец и сын молча шли по улице. Старик едва поспевал за сыном, с трудом переводя дыхание, то и дело покашливал, пытался заглянуть сыну в лицо, но Дико с каким-то злобным упорством отворачивался.

— Я не пойду домой! — резко бросил он.

— А… а куда же ты пойдешь?

Дико не ответил, только еще больше нахмурился. Потом внезапно остановился и с вызовом произнес:

— Хочешь знать, о чем мы говорили с Малиновым? Выгоняют меня из сборной — вот что!..

Пелин Диков от удивления приоткрыл рот.

— Да, да! Можешь прочесть об этом в сегодняшнем «Спорте» — я оставил его на серванте!..

— Не может быть!.. Так вот в чем дело…

— Разве ты не видел? Они никак не могли решиться сказать мне об этом!.. — Дико презрительно фыркнул. — Во всяком случае, я знаю, кто это сделал, — Савов, больше некому.

Старик всем своим видом выразил удивление.

— Я знаю, что ты скажешь! — вскипел Дико. — Маринчо парень хороший, честный… И я так думал, и в этом была моя ошибка!.. Похоже, он давно задумал выжить меня — ты ведь знаешь, Петрунов его брат?

— А ты не спросил тренеров за что? Все-таки они должны были… А может быть, из-за того случая на таможне? Я постарался все уладить, но кто знает?.. Может быть, им передали?

— Глупости! Будто я один вожу!

Некоторое время они молча глядели друг на друга. Старик никак не мог поверить в то, что его сын уже не входит в сборную. Постепенно его лицо потемнело, щеки запылали, голова слегка закружилась. Давление…

— Ну ладно, я пожалуй, схожу в магазин…

Оставшись в одиночестве, Дико с сожалением подумал о том, что зря обманул отца, — у него не было никаких планов. Сумка неприятно оттягивала плечо. Надо сначала отнести ее домой, а потом видно будет…

Он выбирал глухие малолюдные улочки, ему не хотелось ни с кем встречаться и разговаривать, выслушивать сожаления, отвечать… Кроме того, он не был уверен, сохранит ли самообладание при встрече с кем-нибудь…

Прежде чем повернуть на улицу Любена Каравелова, где был их дом, он замедлил шаг. В начале улицы когда-то был пустырь, на котором любители спорта недавно оборудовали баскетбольную площадку. Ему так не хотелось проходить мимо нее — еще издалека он услышал глухие удары мяча в щит, и сердце неприятно сжалось. Все-таки надо Пересилить себя… Вместе с презрением к тем, кто здесь напрасно тратит время, он почувствовал и зависть, жгучую зависть — они играют… Они, глупцы и счастливцы, играют только ради самой игры и радуются как дети. Он не может, давно не может так…

Дико оперся подбородком о железные, кое-где уже тронутые ржавчиной прутья ограды. На площадке тренировался всего один человек — стройный длинноногий парнишка, без гольфов, в старомодных сатиновых трусах. Парень посылал мяч из самого дальнего угла площадки, при более сильном ударе мяч летел на другой конец, парень бегом доставал его, быстро возвращался на старое место и снова повторял все сначала — терпеливо, упорно, упоенно… Дико понравилось его лицо — круглое, с мягкими чертами, взгляд сосредоточенный, никого и ничего не видит вокруг кроме мяча… И он когда-то был таким, и он часами мог бросать мяч, десять, сто, тысячу раз из одного и того же дальнего угла, пока совсем не останется сил и пестрые круги не пойдут перед глазами. В этот миг, глядя на парня, Дико остро почувствовал, что в чем-то ошибся… Но когда, в чем? Стало больно, тоска сдавила грудь, еще немного, и он расплачется, прямо здесь, на улице… Когда же он оступился? Вот он выбрал путь, было трудно, но радостно, а потом… потом он будто отклонился и пошел по другому пути, тут он тоже многое получил, но все-таки это был другой путь, не его, не настоящий…

Мяч скользнул по площадке и откатился к ограде, где стоял Дико. Парнишка подошел, поднял мяч и выпрямился. Взгляды их встретились. Дико будто увидел себя в далекие годы — красный, растрепанный, с пересохшими, потрескавшимися губами — и грустно улыбнулся прошлому. Парень смутился и тоже улыбнулся. И по тому, с какой страстью он снова набросился на мяч, с какой силой выдал серию сложных и замысловатых ударов. Дико догадался, что парень узнал его и играет для него… Дико вдруг страстно захотелось войти на площадку и сказать парнишке что-нибудь ободряющее, дружески похлопать по плечу. Но он не сделал этого. Внезапная мысль озарила сознание: «Да, да, именно так! Я верну все за месяц-два! Они думают, что я уже ничего не могу, а я, в сущности, не тренировался как следует уже больше двух лет…