Старуха
Шрифт:
— Тут спорить не буду, а вот насчет родственников…
— Тут еще проще: университет должен готовить именно советских ученых. Поэтому мы должны безусловно не принимать на обучение тех, у кого близкие родственники являются гражданами или подданными других стран. Пока что за границей жизнь выглядит несколько более сытой, что ли, соблазна после окончания университета к родне уехать достаточно — и зачем таких учить?
— Но ведь многие за границу уехать и не захотят.
— А мы не знаем. Но опять повторю: университет не резиновый, у нас нет возможностей — да и желания — готовить ученых для зарубежных стран. Мы должны быть
— Не совсем разделяю это мнение… я насчет, что «заранее не допустить».
— Тогда рассмотрим вопрос с другой стороны. В той программе, которую вы все же прочитали, больше половины пунктов касаются обороноспособности страны. То есть результаты этих работ будут государственными секретами. У вас есть уверенность в том, что кто-то не пожелает материально помочь близкому родственнику за границей, продав через него иностранцам эти секреты? Вот то-то же!
— А вести эти разработки в других местах? В том же НИИ химии при университете?
— Не получится. Я же сказала: потребуется толпа исполнителей, обладающих хотя бы зачатками научных знаний, и студенты для этого очень даже подойдут. Вы же не сможете в НИИ химии набрать еще несколько сотен сотрудников, тем более нужных, знаниями обладающих, сейчас в стране вообще не найти? Так что тут только студенты, без вариантов… а если эти студенты в процессе работы свои зачатки еще и разовьют, причем в нужную для страны сторону, то будет вообще замечательно. И для науки польза, и для обороноспособности всей страны. Поэтому придется ряды студентов чистить, тут уж точно выбора у нас не остается…
— Я знаю, что тебе девятнадцать. Но гляжу на тебя — и вижу школьницу, стащившую мамкину одежду…
— И вы туда же!
— Но слышу-то я действительно… старуху, полвека проработавшую в органах. И, наверное, из-за этого я не сразу воспринимаю то, что ты говоришь. Но, подумав немного, потихоньку соображаю, что ты в целом говоришь совершенно правильные вещи. Так что тебе тоже придется понять: окружающие тебя понимают… не сразу. Поэтому дам тебе один небольшой совет: ты особо не спеши.
— Так дела-то не ждут!
— Дослушай. Я уже начинаю понимать, что ты все что говоришь, говоришь всерьез, и обдумываешь сказанное тщательно. Поэтому мне тебя понимать становится проще — а вот другим… Так что ты, если чего нового придумать сможешь, сначала ко мне зайди. Мы вместе обсудим, как это людям представить, возможно, кое-что мне лучше от своего имени высказать… я не претендую на авторство, ты не беспокойся…
— Не беспокоюсь, мне вообще плевать, кого автором идеи назвать.
— А я беспокоюсь. Вот ты с профессором Зелинским чуть не разругалась — а вдруг это на учебе твоей скажется? Или на разработках резин тех же? А если бы то же самое я сказал, то поворчал бы профессор, да и смирился бы. Они-то, профессора, знают, чем занимается НТК…
— Вижу, не зря вы в реальном штаны протирали, думать точно хорошо научились. А я вот об этом не подумала — но, надеюсь, с Николаем Дмитриевичем я все же отношения не испорчу. Он в молодежи вообще хорошо относится, мелкие шалости прощает, а уж ко мне…
— Пристает?
— Вы, Валентин Ильич, еще раз не меня внимательно посмотрите: могу я вызвать у мужчины желание поприставать? Просто я у Зелинского лучшая ученица, можно сказать, гордость отделения и всего факультета — а если в голове у девчонки какие-то
тараканы водятся, разве это повод на нее обижаться? Разве что посмеяться про себя над глупостью нынешней молодежи… У вас еще вопросы есть? Меня Куйбышев на сегодня зачем-то вызвал срочно, опаздывать нехорошо — а я с утра ничего не ела. Так что если вопросов больше на сегодня нет, то я побегу. Перехвачу чего-нибудь пожевать и помчусь к начальству.— А на сколько он тебя вызвал? Успеешь?
— Успею. Я на мотоцикле поеду, тут быстро.
— Быстро не езди! Если о себе думать не хочешь, то подумай… хотя бы обо мне подумай: если ты разобьешься, то с меня голову снимут!
— Хорошо, подумаю. Но вам про придуманное говорить не стану. Все, до свидания, побежала…
Вообще-то день выдался какой-то… нервный, так что Вера даже не задумалась о том, зачем к Куйбышеву заходил Берия. Мало ли у начальства вопросов важных, ей-то какое до всего этого дело? Тем более, что Лаврентий Павлович обсуждать их при ней явно не захотел. И Вера надеялась, что еще долго не захочет…: к разговору с наркомом (скорее всего, будущим) она была еще совершенно не готова…
Глава 14
Засыпая, Вера почему-то подумала странное. То есть мысль была вполне ситуации адекватной, но форма выражения Веру несколько удивили: «Ну что, поляна подготовлена, жалко, что косить на ней придется не скоро». Впрочем, долго об этом думать ей не пришлось: сон сморил. А на следующий день у нее возникла новая мысль, уже ее не удивившая: «вот и появилось то, что можно успешно косить». А на самом деле в лаборатории, куда она зашла утром, ее встретила Саша Новоселова и с довольной улыбкой сообщила ей «интересную новость»:
— Вера, ты мне помогла, и наконец мне удалось тебе за помощь расплатиться: я еще весной заказала титановые белила и они вчера пришли. Два ящика!
Правда, на последних словах она как-то внезапно помрачнела, и Вера, заметив резкое изменение настроения «кураторши», поинтересовалась:
— Так, а по какому поводу ты такая мрачная стала? Что, половину по пути разворовали или ты краской испачкать любимую кофточку успела?
— Да нет, просто эти их АХО… они сами получать посылку не стали, меня послали на станцию.
— Так, и тебе пришлось извозчика оплачивать? Сколько?
— Да немного, полтора рубля… не в этом дело: в АХО и лошади есть, и извозчики, а они…
— Плевать на АХО, а вот то, что тебе платить пришлось — это неправильно. На, держи!
— Да ты что? Ты же еще студентка, а я уже аспирантка, у меня стипендия твоей куда как больше…
— Держи, держи! Спорить еще вздумала! Я же эти белила для собственного развлечения просила… а вообще это паршиво, когда ученая копейки считает.
— Не копейки!
— Хоть ты большая и умная, но пока еще полная дура. У тебя стипендия сколько? Пятьдесят рублей? Да на эти деньги только с голоду не помереть можно!
— А у тебя стипендия двадцать…
— Скажем так: у меня — дуры не совсем полной, а скорее даже худой, если дополнительные источники.
— Вер, а к этим источникам… к ним как-то припасть можно? Ты верно говоришь: стипендии с трудом на еду хватает…
— Можно, и даже можно считать, что ты к ним практически припала. Только вот не прям сейчас… до понедельника дотерпишь? Я имею в виду, до понедельника-то у тебя деньги на еду есть?