Старые истории (сборник)

– Озяб, что ли?
– спросил возница.

– Да.

– А ты встань на нахлестки, - сказал он, обернувшись ко мне.

– У меня сапоги резиновые. Да вроде бы мельче становится.

– Она вывезет. Лошадь - скотина тонкая.

– Вы случаем не знаете шофера Пантелеевича из Тумы?

– Кто ж его не знает! Энтот атлет. Машину за передок подымает... А что?

– Да так...
– Мне стало стыдно своих недавних страхов и подозрений, я замялся и спросил: - А вы сами-то кто? Кем работаете?

– Я из пастухов. А теперь осеменителем работаю.

– Каким осеменителем?

– Искусственным. Быков теперь перевели, вот я и занимаюсь с коровами. С луговой фермы еду. Раньше там быка держали. А теперь говорят - нельзя. Вредно! Наука, она свою струю ведет. По-новому, значит.

– Он помолчал и потом спросил: - Как ты здесь очутился?

– Заблудился.

– Откуда шел?

– Из Тумы.

– Из Тумы? Вон что! А на луга утопал... под самое озеро.

– Дорога увела.

– Это черти тебя завлекли, - сказал он серьезно.
– В этом болоте и утонуть не мудрено. Н-но! Е-кэ-лэ-мэ-нэ.

1964

НА ПАРОМЕ

Толстый стальной трос, натянутый поперек реки, то опускался на глубину, вспарывая гребешки бегучих волн, то выныривал наружу, скользил, как удав, по чугунной тумбе парома и снова уходил под воду. Поскрипывал барабан старой лебедки. Старик паромщик цепко обхватил корявыми жилистыми руками деревянное правило.

– И-и-ип!
– кряхтел он натужно, то опуская, то поднимая грубо затесанное кормовое весло.

Паром, черная неуклюжая посудина с толстыми низкими бортами, медленно полз поперек реки. На пароме стоял, широко расставив ноги, босой парень в гимнастерке и в солдатских брюках. Сапоги его валялись рядом. Он смотрел на высокий речной берег, где на перепаде, словно ласточкины гнезда, лепились новые дома с еще пустыми, черными оконными проемами.

– Ну чего ты глаза пялишь? Взял бы в руки правило... Помог бы, - сказал старик.
– Видишь, на быстрине разворачивает!

– Это уж извини-подвинься. У нас как-никак разделение труда существует. Я тебе двугривенный заплатил, а ты меня на ту сторону вези.

– Обормот! Чему тебя только в армии учили? Цельный месяц баклуши бьешь.

– Человек имеет полное право на труд и на отдых. Закон!

– Законы вы знаете, но кто работать за вас станет?
– Старик поднял правило, выругался, достал пачку «Прибоя», закурил.
– Эх ты, Семен-Семен, на краешке поселен... Чтобы в двадцать лет баклуши бить!

– А может быть, я на работе, откуда ты знаешь?
– нехотя отозвался Семен.
– Может, у меня просто форма труда такая? Поверяющая, понял?

– Знаю я твою поверку... К дояркам на станы шастать по ночам. Вот не перевезу ночью, тогда запоешь по-другому.

– А я тебе в жалобную книгу впишу протест. Где хранится у тебя книга жалоб и предложений? А?!

– Балабон.

– Нет ее? Ай-я-я-яйй!.. И за чем смотрит ваш колхозный профсоюз?

Старик сплюнул за борт и выругался:

– Как только Любка тебя терпит?

– На почве взаимного интереса.

– По шее бы тебя.

– А это уж форма насилия. Капитализм то есть. А мы где живем? В свободном обществе. Понял?

– Валяй, валяй, пока цел. Не то я тебе покажу свободу.

Паром причалил к берегу. Семен спрыгнул, держа сапоги в руках, и подошел к сидевшему, свесив ноги с обрыва, пастуху.

– Любка на станах?
– спросил Семен.

– Не знаю, - пастух и бровью не повел - лениво и безучастно глядел вдаль, за реку, курил. Низко, на самые брови его была насажена черная кепочка. Лицо все исшелушенное, белесое, в розоватых пятнах, как у людей, целыми днями слоняющихся на ветру да на солнце.

– А ты чего здесь сидишь?
– спросил Семен.

– Мечтаю...

– Понятно.

Семен поманил одного из мальчишек, удивших неподалеку.

– Что, дядь Семен?
– подбежал паренек лет двенадцати.

– Любка тут не проходила?
– указал Семен на новые дома, стоявшие на высоком берегу.

– Вроде бы прошла.

– Сбегай, скажи, что ее ждут возле парома.

Паренек побежал в гору, а Семен, посвистывая, стал обуваться. От парома подошел старик, сел на глинистый выступ рядом с пастухом и сказал с усмешкой:

– Жди. Так она и прибежит сюда.

– А ты закон всемирного тяготения знаешь?
– спросил Семен.

– Чего?

– Слыхал, что тело к телу взаимно притягивает?

– Это к твоему-то притягивает?

– Ну!

– Не бреши. Притягивает к тому, которое устойчивость имеет. Держится само по себе. А тебя ветер гонит, как лист осиновый.

– Мое счастье в земле зарыто, - ответил Семен.
– Вот я и мыкаюсь, ищу его... Как раньше клад искали.

– Клад искали только дураки. Умному он сам в руки давался, - сказал старик.

– Как это сам?
– недоверчиво спросил Семен.

– А вот так. Выходил на поверхность в виде зверя или птицы. То уткой, то поросенком, а то волом, - сказал старик.
– Смотря по тому, какой величины клад.

– Это правильно, - подтвердил пастух.
– Моей матери подвезло однажды. Давался ей клад, да не смогла попользоваться.

– Если давался, чего ж она не взяла? Рук, что ли, нет?
– спросил Семен.

– Соображения не хватило, - ответил пастух.

– Ге-к!
– ухмыльнулся Семен.
– Какое ж нужно соображение, чтобы взять, когда в руки само дается? Другое дело - украсть... Тут надо шариками поработать.

– Да помолчи ты, пустобрех!
– цыкнул на Семена старик и спросил у пастуха: - Как же он давался ей? При какой обстановке? Какой предмет то есть? Вот что интересно!

– Я маленьким был... Еще в единоличном секторе жили, - сказал пастух.
– Ездили мы с матерью на базар в Пугасово, поросят продавать. В обратный путь двинулись по-темному. Шли обозом. Наша подвода замыкала. Кобыла у нас жеребая была - гнать нельзя. Ну, ехали мы, ехали да отстали. Сперва я уснул, а потом и мать сморило. Вот просыпаемся. Что такое? Где мы? Огляделись - во ржах стоим. Уже светает. «Митька, где дорога-то?
– говорит мать.
– Тяни вожжи! Выгоняй лошадь на дорогу. Не то застанут нас во ржах - засекут». Какая там дорога! Я спросонья не очухаюсь. Не пойму никак - куда мы заехали? И вот тебе - глядим - козленок... Прыгает перед лошадиной мордой да все мля-як, мля-як... Маленький такой козленок, ну вот только объягнился. Я ей говорю: «Мам, давай возьмем козленка домой!» А она: «Ты что, спятил? Откуда, спросят, у вас козленок? Что мы скажем? Украли!» Так он и прыгал вокруг телеги - все мля-як, да мля-як. А мы разобрали вожжи, хлыстнули лошадь... Она сама вывезла нас на дорогу. Оказалось - попово поле. Вон где, за Тихановом!

– Скажи ты на милость! На поповом поле! Во ржах!! Это клад, клад выходил, - сказал старик, покачав головой.
– Надо бы его палочкой стукнуть. Или кнутом его стегануть - он бы и рассыпался.

– Чего?
– усмехнулся Семен.
– Козленок - и клад? Да просто от козы отбился. А вы клад! Антирелигиозную пропаганду забросили - вот в чем беда. Мохом суеверия обросли.

– Гляди ты, какой просвещенный, - обиделся старик.
– Вон, целый месяц баклуши бьешь да к дояркам на станы бегаешь, как жеребец стоялый. Антирелигиозную пропаганду ему подавай! Небось была бы церковь - батюшка на тебя епитимию наложил бы.